Круглая площадь, дома подковами, счастье есть.
Это Питер, детка, твой неудачный квест,
хмурый и неприветливый, где ни выйдешь,
где ни вынырнешь на свободу из-под земли
в вязкую осень с видами на залив.
Я тебя обнимаю, а ты меня ненавидишь.

Это Питер, детка, а я его пилигрим,
так сложилось, милая, я здесь почти легенда.
Вот я иду, спотыкаясь о фонари,
пятничной походкой интеллигента.
Падаю на перилла и колоннады.
Не подавай мне руки, не надо.

Приезжая девочка в яркой куртке и без зонта.
Такая тонкая, нездешняя пустота,
Что хочется прикоснуться, обнять, наполнить.
Упрямая дурочка, этот город тебя не помнит.
Сидела бы дома, вышла бы замуж, что ли.
Здесь только плотные двери чужих квартир,
далеких окон просвечивающий пунктир,
горячие лампы и слишком густые шторы.
Но сколько высокой поэзии в хмурых лицах.
Это Питер, детка. Чтоб ему провалиться.

А помнишь, как громко дышало на вас метро,
как в три закрывалось круглосуточное бистро,
как было лето и все еще впереди,
и Невский, и желтое солнце цвело в груди,
и в съемной комнате тумбочка и кровать,
и некого ненавидеть и забывать.
Вы сами себе казались умными и большими.
А меня развозили поливочные машины.

Я с тех пор прошел не один сезон,
Ты сменила студенческий на ключи.
Лучше б ты, наконец-то, купила зонт!
Я бы тебя от прохожих не отличил.
Как насмешливо скалится водосток.
Я пойду, а ты уж на месте стой.
Мокни, впитывай пасмурность рукавом.
Будто внутри и не было никого.