Жил да был где-то под Питером маленький и веселый, не напряжный Медвежонок Путаница.

Жизнь его была не скучной, поскольку нереально живя под Питером заскучать. Да и весна, к тому же. И вообще, воздух свеж, утро, тепло и скоро уже все начнет цвести.

И вот как-то запутался Путаница. Вроде бы все было хорошо, но тем не менее что-то не так. Вроде бы – и утро, и весна, и подпитерье... Чего тут еще можно желать? Ан нет, запутался Путаница. В принципе, он путался постоянно, потому что Путаница. Но сейчас он запутался вообще основательно.

Выходило так, что весь окружающий мир – это система, зависящая от времени; при этом время само по себе – нечто совершенно условное, определяемое движениями – солнца ли, луны ли, стрелок ли... Не важно, важно, что – условное. И весь окружающий мир черезвычайно сильно зависел от этой условности. Время – постоянно мешало, не давало сделать все, что хочется, кончалось, даже не начавшись.

И вот, запутавшись в этой системе, загрустил Медвежонок Путаница.

Выйдя на улицу так порешил Путаница: "Погуляю, подумаю, а там – будь что будет".

Он пошел по путанным улицам и дошел до большого перекрестка, остановился, ожидая зеленого света. Когда светофор дал разрешение идти, пошел. Посреди дороги остановился и посмотрел влево. Оттуда с огромной скоростью приближался здоровенный кусок вещества. Объект издавал непонятный звук. Каждый раз, приближаясь на половину расстояния к Путанице, он проделывал это за все меньшие и меньшие отрезки времени. "Странно, – подумал Путаница, – никогда не думал, что меня собьет машина".

– Тебя не собьет машина, – сказала мама, – потому, что она никогда не достигнет тебя, глупенький.

– Тебя не собьет машина, – засмеялись друзья, – потому, что ты недосягаем и не зависишь от времени.

– Тебя не собьет машина, – ухмыльнулся кто-то внутри, – потому, что ты собьешь ее.

Гудение, приближающееся вместе с объектом, делалось все четче и при этом как-то отрывистей. "Наверное, – подумал Медвежонок Путаница, – это – эффект Допплера". Что это за эффект такой, Путаница не знал, просто подумалось так. Время вытягивалось все сильней и сильней, становилось все тоньше и тоньше, и вот-вот уже должно было порваться.

Так он и стоял до скончания вечности.