-Прости меня! Прости меня! Прости меня! Прости меня! Прости меня!..

Пожилой человек, в одночасье поседевший от горя, стоял на коленях, утопая в мокрой грязи. Вокруг бушевала буря, которой не видело человечество уже тысячи лет. Воздух словно кипел, вспарываемый сотнями ярких молний, само пространство ревело, разрываемое диким ветром. Гром – будто артиллерийские залпы, беспрерывно сотрясал землю. Гнулись, хрустели, падали деревья, рушились скалы. Нарастал дождь. При каждой вспышке молнии было видно, как от горизонта, где всего пару часов назад клонилось к закату солнце, подходила непроглядная ливневая стена. И такова была дикая сила падающих с небес капель, что они с легкостью ломали древесные ветви, вминали в землю камни.

-Прости меня! Прости меня! Прости меня!.. – все повторял человек, не обращая внимания на творящееся стихийное безумие. По щекам его струились слезы, срывались с подбородка и падали вместе с капельками дождя на растрепанные волосы ребенка. Всем своим телом, так быстро постаревший мужчина, закрывал маленькую девочку, крепко прижимая ее к себе.

Еще минута или две, и их обоих накроет неистовый ливень, сминающий все на пути. Но мужчине уже на это было все равно. Его начала быть сильная дрожь. Теперь он плакал навзрыд, сотрясаясь всем телом. Из груди у него вырывался страшный стон, ошеломляющий своей необъятной болью.

-Прости меня! – сказал он еще раз, отстраняя от себя и кладя безжизненное тельце ребенка перед собой.

Он аккуратно отер остатки крови с ее личика. Снял с себя куртку и накрыл ею девочку. Ему хотелось кричать. Закричать на все мироздание, чтобы этот крик проник во все уголки Вселенной. Но сил уже не было. Их осталось только на один неглубокий вздох и прощальное «Прости». После чего мужчину и девочку накрыл беспощадный ливень.

-Папа?

Вокруг все было темно-темно. Она пыталась что-то рассмотреть, но не видела даже собственных рук. Все утопало в непроглядной тьме.

-Папа, где ты?

Но она могла слышать. Когда она очутилась в этом непонятно и темном месте, как будто запертая в чулане, первое, что она услышала, был непонятный шуршащий звук, точно что-то быстро протащили по земле. Вместе с этим слышались звонкие переливы, как от падающих маленьких осколков стекла. Потом какой-то страшный визг, невнятный голос, который нарастал, пока не стал отчетливо походить на голос отца. Что же он говорил? Она понимала, что это голос, и чей он, но не могла понять, что несут в себе произносимые слова. Неужели она забыла их значение?

-Папа!

Девочка прислушалась. Она кричала, или ей это только показалось? Она не понимала уже и этого.

-Па…

Что она хотела сказать? Что это за слово? Слово? Она забывала все, очень быстро, с каждым новым мгновением.

Ей захотелось бежать. Бежать хоть куда, лишь бы бежать. А еще ей захотелось то, что некогда называлось плачем. Но к этому моменту она забыла окончательно все. После чего все, абсолютно все исчезло.

Ребенок заморгал и открыл глаза. Сладко потянулся. Сквозь тонкие розоватые лепестки цветка на него падал нежный свет. Растение еле заметно вздрогнуло, и цветок стал не спеша раскрываться. Взору малыша предстал чудесный, красочный мир, где каждый миг и каждое место было окрашено ласковой теплотой. Ребенок радостно заулыбался, вбирая полную грудь этого благолепия. Ему захотелось соскочить с цветка, пробежаться по растелившимся красотам.

Малыш посмотрел вниз. Не высоко, - подумал он. И, взявшись за край одного лепестка, лихо перевалился вниз, свесил ножки и спрыгнул.

-Кумиута! – весело сказал малыш. И слово это полетело, преодолевая время и пространство.

Где-то далеко-далеко, а может быть и не так уж далеко, некий монах Кэндзюн*, резко сел на полу, на котором успевший задремать в обеденный час. На его измятом во время сна лице ясно читались растерянность и озарение. Кэндзюн потер лицо руками, посмотрел в потолок, что-то беззвучно прошептал. Вскочил на ноги, решив куда-то бежать, но остановился, пережидая, когда пройдет головокружение и с глаз спадет темная пелена. После чего он подошел к низенькому столику, на котором стоял кото**. Прошелся по нему пальцами, высвобождая из струн мелодию. При этом он все что-то продолжал шептать. Так он шептал и играл какое-то время, под конец сильно ударив по струнам.

-Рок! – выкрикнул Кэндзюн и испугался собственного голоса. – Нет. Что-то не то.

Жахнул по струнам с новой силой.

-Рэп! – на этот раз Кэндзюна даже передернуло. Скривившись, он заговорил себе под нос – Ну же, вспоминай, вспоминай. Цветы… Прекрасный сад… Дети… ммм… улюлюкают. Куми… у-у-у-у.

«Бряц, бряц!» - по струнам.

-Ута, ута, ута-та! – Кэндзюн тужился что-то вспомнить, что-то, что увидел во сне. – Куми, так Будду растак, ута! Куми-ута!

Монах настороженно замер. Прислушался, повторяя «куми-ута» снова и снова. Наконец его губы тронула ясная улыбка. Кэндзюн явно был чем-то доволен.

Малыш радовался, малыш веселился, носясь по чудесным садам. Встречал он и других детей. А еще он видел здесь фей – невероятно красивых и женственных. Они пели восхитительными голосами прекрасные песни и звуки их голоса окрашивались в разные цвета. Все вокруг излучало неподдельное и искреннее счастье.

Нарезвившись, малыш возвращался к своему цветку. Он любовался им.

-Что это за цветок, - спросил он однажды у феи, которая присматривала за ним и воспитывала.

-На этот раз ты выбрал лилию.

-Лилия, - повторил малыш.

Девушке показалось, что кто-то позвал ее по имени. Она легонько и смешно икнула. «Кто-то вспоминает меня» - подумала она. И неожиданно почувствовала, что плод внутри нее впервые дернулся. Именно в этот момент она ощутила нечто невероятное и столь живое, что ее охватила окрыляющая радость. Душа ее запела, затанцевала, нежно прижалась к новой душе, которая поселилась в крохотное тельце, зреющее в ее благодатном чреве. Это движение плода окрасило жизнь девушки новыми красками, и в ней зародились некие новые чувства. Словно на нее снизошла святость, такая драгоценная и яркая, что свет внутри нее вспыхнул с новой силой, озаряя все вокруг, воздействуя на всех и на каждого. И такая сильная любовь встрепенулась в душе девушки, что она готова была возлюбить весь мир, каждого человека – бескорыстно, искренне и чутко, одаряя каждого в равной мере, пусть заблудшего, пусть отчаявшегося.

Положив ладони на живот, тонко вслушиваясь в каждое движение малыша внутри себя, она даже не сказала, а пропела:

-Я люблю тебя!

И ребенок ответил новым движением.

-Тебе пора, - ласково сказала фея, погладив малыша по головке.

Малыш знал это. Он остро ощущал, как его ждут на Земле. Частичкой своего проявления он уже был рядом с выбранными им людьми, которые скоро подарят ему новую оболочку – земное тело, – и станут его родителями. Они были очень похожи на него, а искорки света в их душах манили его к себе. Было приятно наблюдать за ними, за добрыми порывами, которые они излучали.

-Тогда я пойду, - сказал малыш.

Фея наклонилась и поцеловала его в макушку.

-Осчастливьте друг друга.

Она чувствовала боль своей будущей матери, но ничем не могла помочь. Напротив, вся ее собственная боль из прошлой жизни, накладывалась на боль роженицы. Душа в теле младенца вспоминала все то, что забыла в момент отделения от предыдущего тела, которое настигла смерть. Она видела себя в теле маленькой девочки, видела дорогу и автомобиль. Видела человека рядом, видела, как этот человек засыпает за рулем. А затем удар. Замок для ремня безопасности раскалывается, точно его разбили молотом, тело ребенка по инерции от удара летит вперед, голова разбивается об лобовое стекло, проламывает его и летит на несколько метров дальше капота. Падение, хруст. Скользит, шурша, по земле, вокруг падают осколки стекла. Все так быстро и почти без мучений.

Как же это больно вспоминать, видеть. И дабы смягчить боль малыша, мать принимает большую ее часть на себя. Болит ее тело, болит ее душа. Но она старается, она терпит. Носится по закоулкам ее сознания взмыленная радость – на нее все надежды.

-Тужьтесь! – твердо говорил акушер.

Девушка тужилась. Ей нестерпимо больно, до того больно, что кажется, будто ее разрывает на части. Хочется ненавидеть всех и вся, ведь им не понять каково ей сейчас. Страх и боль с одной стороны, ответственность и любовь – с другой. Борьба.

«Мамочки, я больше не могу!»

«Нет, я выдержу!»

Но мучения никогда не бывают напрасны, и в один прекрасный момент…

…С первым глотком воздуха, с пронзительным криком, младенец забыл все горе прошлого. Прошлое вновь ушло в недосягаемые дали. Теперь есть только здесь и сейчас.

-Девочка. У вас девочка.

Но врач тут же спохватывается, его снова больше волнует роженица:

-Девушку в реанимацию, срочно! Скорее всего атомия матки. Значительная потеря крови. Быстро, быстро в реанимацию!

А младенец уже прокричался, щурится, удивляясь новой жизни. Все так странно и непонятно. Где-то неподалеку от себя он ощущает исходящие волны любви, и внутренне тянется к ним, словно к груди матери. Так оно скоро и будет. От этих волн ему не так страшно и совсем не одиноко. Ему радостно, что он родился у тех, кого выбрал себе в родители. В нем начинает медленно зреть то, что однажды он произнесет и что станет для него синонимом любви; и тогда он с любовь обратится к любви:

-МАМА…