Летняя ночь только начиналась. Густые сияющие сумерки окутывали город, словно бы убаюкивая его в своих мягких объятиях. Спи…

Но Кидзоку часто не спалось по ночам. Как сейчас. И в такие часы, каждый раз она, отказавшись от бесполезных попыток забыться, откидывала одеяло и подходила к окну. Четвертый этаж маленькой однокомнатной квартирки в самом дешевом районе города. Кровать, шкаф, стол и два табурета – вот и вся нехитрая мебель, наполнявшая комнату. Но Кидзоку была благодарна и за это.

Вот, например, сейчас на улице идет дождь. Не шумный и радостный ливень, беснующийся в пузырящихся лужах и по-хозяйски стучащий во все окна и двери. Нет, это был тихий, но довольно настойчивый ночной летний дождь. Такой дождь почему-то напоминал Кидзоку испытание. Выдержать, перетерпеть, устоять – вот что выстукивали для нее эти невозможно длинные водяные струи. И в такой дождь Кидзоку меньше всего хотела бы оказаться на улице. Именно за это, за крышу над головой и чистую сухую кровать, она была горячо благодарна господину Мотусува.

Кидзоку открыла створки окна и, скрестив ноги, уселась на широкий подоконник. Ночь только начиналась, а ветер был уже прохладным. Таким прохладным, что девушка поежилась, жалея о свитере, за которым теперь было лень идти. Она зябко вздрогнула и, достав из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой. Скорее всего, раньше Кидзоку не курила. Но однажды, сидя в кабинете господина Мотусува и наблюдая за тем, как он курит, она внезапно попросила сигарету. Ей стало интересно. Интересно, что почувствует ее тело, вдохнув сигаретный дым. Быть может, что-то вернется… Но в тот раз она добилась только душераздирающего надсадного кашля и нещадного першения в горле. Господин Мотусува, с любопытством наблюдавший за Кидзоку, покачал головой и ободряюще улыбнулся. Тогда он сказал, что очень хвалит ее за оптимизм и настойчивое желание вернуть всё на свои места. И если даже что-то по началу не будет получаться – главное не отчаиваться. Никогда не отчаиваться. Рано или поздно, всё будет хорошо.

Кидзоку тогда вздохнула и бросила недокуренную сигарету в пепельницу. Но через некоторое время она купила пачку таких же сигарет и небольшую черную зажигалку. Обыкновенная пластмассовая вещица почему-то очень ей понравилась. Гладкая поверхность, шершавая ребристая кнопка и язычок оранжевого пламени, послушно выплескивающийся каждый раз откуда-то из самых недр.

Кидзоку глубоко затянулась и уже теперь привычно выпустила дым тонкой струйкой. Впереди были выходные. Кидзоку не любила эти дни. В будние, работая в больнице господина Мотусува, куда он устроил Кидзоку помощницей медсестры, девушка полностью отдавала себя работе. Она старалась не думать о том, что каждую секунду за ее плечами стоит Пустота. Лишь обернись и успеешь заметить краешек ее дымно-черного расплывчатого крыла. Избавиться от этого наваждения можно было лишь одним способом – работать так старательно и усердно, чтобы не было ни секунды свободной, чтобы даже мысль об отдыхе и времени, не заполненном ничем, не появлялась в голове. И до сих пор ей это удавалось. Но выходные приходили неминуемо. Каждый раз в конце недели. Два дня, от которых никуда не деться. Два пустых зеркала, из которых на Кидзоку смотрело ее собственное, до боли незнакомое лицо: темно-зеленые глаза, темные нахмуренные брови, прямой узкий нос и упрямый острый подбородок. Раз за разом она смотрела в эти зеркала ничем не заполненных дней и не могла себя узнать. В эти дни от нее требовалось все мужество и вся решимость, чтобы просто не сойти с ума.

Кидзоку сделала последнюю затяжку и бросила окурок вниз, в дождь. И, проследив взглядом полет маленького белого комочка, девушка вздрогнула. Там, внизу, на противоположной стороне улицы стоял он. Снова тот самый человек. Струи дождя не делали исключения ни для кого, кто не укрылся под крышей, и теперь стекали с насквозь промокшей рубашки, с длинных белых волос, ручьем лились по лицу. По лицу, поднятому к четвертому этажу ее дома. Лицо это, светлым пятном сияющее в пелене дождя, на миг показалось девушке чем-то совершенно нереальным, потусторонним. Но в следующий момент она нахмурилась и, соскочив с подоконника, захлопнула окно. Какого черта ему нужно? Уже третий раз за эту неделю Кидзоку встречает этого человека. Первая встреча была самой странной. Она шла домой после работы, несла в пакете немного продуктов – в тот день она хотела приготовить карри. И, засмотревшись на витрину книжного магазина, она совершенно случайно натолкнулась на этого самого парня. Высокий и широкоплечий, он выглядел все же очень хрупким. Кидзоку подумала в тот момент, что он недавно чем-то болел, и тогда даже пожалела его. Темно-синяя рубашка, черные брюки, белоснежные волосы, связанные сзади, и лицо. «А глаза у него все же карие. Темные, мягкие и очень… добрые что ли»… Это выражение на его лице Кидзоку не забудет, наверное, очень долго. Выражение безмерного удивления, смешанное с радостью и мягкой светлой улыбкой, в тот самый миг, когда она натолкнулась на него и подняла вверх лицо. Но все это вдруг прорезал острый росчерк его сомнения. Излом брови, испуганно дрогнувшие ресницы… Кидзоку тогда лишь удивленно посмотрела на него и, не оглядываясь, пошла дальше. Он не догнал ее.

А через два дня она снова увидела его. Но теперь уже в больнице, на работе. Он сидел на лавочке возле входа и смотрел на дверь. Просто сидел. Она прошла мимо, бросив на него тяжелый косой взгляд.

Еще тогда у Кидзоку зародилась мысль о том, что этот человек ее преследует. А вот теперь она убедилась в этом совершенно. Каким-то образом он узнал, где она живет. Неужели следил за ней все это время? Черт возьми… Да кто он такой? «Кто он такой? Кто он? КТО? А может быть, он…»

Господин Мотусува сказал ей, что такие случаи, как у Кидзоку, не редкость. Люди теряют память, но потом, со временем все возвращается. Все приходит в норму. И, конечно, очень хорошо, когда рядом с таким человеком находятся его близкие. Друзья, родственники, сослуживцы и хорошие знакомые. И, конечно же, Кидзоку будут искать. Рано или поздно кто-то обратится в больницу и спросит о ней. Ее родные. Ее друзья. Ее близкие люди. Найдут, отыщут среди всех многих тысяч людей. Узнают и помогут.

В тот день, когда ее привезли в больницу, она твердила только одно: "Кидзоку Икасу, рядовой джусан-бантай. Кидзоку Икасу. Кидзоку Икасу". Так ее и стали называть. Это же имя поместили в списки поиска и полицейских сводок о пропавших без вести. Но дни проходили за днями, а за Кидзоку так никто и не пришел. Никто не спрашивал, никто не звонил, никто не беспокоился. Может быть, сказал тогда господин Мотусува, твои родные живут далеко и ищут не там? Он сказал, что не верит в то, что у такой замечательной девушки нет близких людей. Они обязательно должны быть. Обязательно. Нужно только немного подождать.

Прошло почти три месяца. Кидзоку работала, жила, готовила еду, ходила по магазинам. Кидзоку привыкла быть одна.

А вот теперь появился он. Так кто же он? Быть может, он и есть ее близкий человек? Ведь до сих пор перед глазами стоит его несмелая радостная улыбка. Он смотрел ей в лицо и улыбался так открыто и ласково… А она просто прошла мимо.

Дождь все лил за окном, не собираясь униматься. И на душе стало вдруг так тошно… И в этот момент Кидзоку услышала за окном странные звуки. Едва различимые за шумом дождя, слабо, на грани слышимости. Девушка нахмурилась, прислушиваясь, и вдруг глаза ее распахнулись, глядя в темноту. Она услышала кашель. Грудной, с придыханием, тяжелый кашель совершенно больного человека. Она сама не поняла, что так ее разозлило, но в один миг подскочив к окну, она распахнула створки и высунулась наружу, прямо под холодные тяжелые струи. Все было именно так, как она себе представила – тот самый парень стоял сейчас, прислонившись спиной к забору противоположного дома. Его душил кашель, и он ничего не мог с этим поделать. Всего один миг Кидзоку смотрела на эту картину, а потом поняла, что злость куда-то улетучилась, оставляя после себя лишь сочувствие. Кто он ей, этот человек? Зачем стоит под холодным дождем возле ее окна? Ему плохо и больно, но он все равно стоит там, промокший до нитки, замерзший под порывами ветра в своей тонкой летней рубашке. Стоит…

Кидзоку снова захлопнула окно и шагнула к порогу. Там, в шкафу, висел большой светло-зеленый зонт. Его дала девушке медсестра ночной смены. Дождь шел с вечера, и Кидзоку промокла бы до нитки, добираясь до дома. А медсестра все равно оставалась дежурить до утра, и поэтому Кидзоку с благодарностью приняла ее зонт, пообещав вернуть его утром.

И теперь, обувшись, она открыла шкаф, достала зонт и вышла на улицу.

Светло-зеленый сияющий щит прикрывал девушку от воды, льющейся с неба, но вот кроссовкам ничто не могло помочь, и они тут же промокли, когда Кидзоку нечаянно наступила в лужу.

Когда она, едва умея подавить в себе внутреннюю дрожь, подошла к этому странному человеку, он все еще кашлял. Не так сильно, как раньше, но все же было заметно, как вздрагивают его плечи и капли воды срываются с мокрых волос. Кидзоку подняла зонт и накрыла своего незадачливого преследователя. И только теперь увидела, что он едва заметно дрожит от холода. Обреченно вздохнув, девушка хмуро посмотрела на него.

- Вы бы не стояли здесь, господин. Простудитесь...

Он молча смотрел ей в глаза, и вдруг Кидзоку увидела, что он улыбается. Снова, как в тот раз, эта чистая добрая улыбка. Радостная, не смотря на то, что ему самому сейчас наверняка очень плохо. Он кашлянул еще пару раз, уже почти справившись с собой, и, едва сумев перевести дыхание, сказал вдруг:

- Кидзоку…сан.

Все в глазах поплыло, и сердце оглушительным набатом загудело где-то в голове. Он… это он. Ее близкий человек. Он отыскал ее среди всех. Нашел ее… Только вот…

Девушка вдруг тряхнула головой, сердясь на саму себя, и, схватив мужчину, за руку потащила его к дому. Она решилась во что бы то ни стало выяснить, кто он такой. Только раз она оглянулась на своего спутника. Он послушно шел следом, а на лице у него сияла все та же улыбка. Радостная и словно бы облегченная.

Захлопнув дверь и скинув мокрые кроссовки, Кидзоку поставила зонт в угол и предложила гостю один из табуретов. Вежливо сняв насквозь промокшие туфли, он сел на указанное место. Все это время он не отрывал глаз от Кидзоку. И та, поставив на плиту чайник, развернулась к гостю и, вздернув подбородок, немного резко спросила:

- Кто вы такой? Ответе мне!

А в ответ получила все ту же мягкую улыбку, и тихий усталый голос произнес:

- Укитаке Джууширо… Кидзоку-сан, я ваш… - на этих словах гость вдруг осекся, растерянно глядя на Кидзоку. Он словно бы искал подходящее слово, но все никак не мог найти. «Да кто же? – думала девушка, - кто же ты мне? Родственник? Друг? Знакомый? Может быть, брат или… муж…», - Кидзоку зажмурилась на миг, словно отгоняя лишние мысли, и настойчиво спросила:

- Мой кто?

Джууширо наконец решился и, снова прокашлявшись, ответил.

- Я ваш друг и наставник.

Кидзоку выдохнула, наконец, облегченно и счастливо. Глаза вдруг заволокло слезами. Да так, что лицо Джууширо расплылось и подернулось маревной рябью.

- Друг… - шептала она едва слышно, - Наставник… Укитаке Джууширо… Джууширо… я не помню. Совсем ничего. Не помню…

- Ничего страшного, - он снова улыбался. И в теплых карих глазах эта улыбка отражалась сияющими брызгами, словно в расплавленном зеркале. – Ничего, Кидзоку-сан. Мы со всем справимся. Мы все переживем вместе. Я обещаю вам – всё будет хорошо.

Кидзоку судорожно вздохнула и потерла лицо ладонями, смахивая слезы и остатки шока. Она опустила глаза и внезапно вздрогнула. Синяя тонкая рубашка, длинные белые волосы, брюки, – Джууширо был насквозь мокрым от дождя. И теперь вода тонкими ручейками стекала на пол, собираясь в круглые прозрачные лужицы. Он промок и продрог до костей, его кашель был тяжелым и жутковато-обреченным. Но он все равно улыбался. И смотрел только на Кидзоку, ни словом, ни взглядом не показывая того, как ему плохо.

Кидзоку вскочила на ноги.

- Джууширо!…сан… Вы же насквозь мокрый.

Он смущенно опустил глаза, оглядывая лужицы, натекшие с его одежды.

- Извините, я здесь все испачкал.

- Перестаньте, пожалуйста! – Кидзоку помотала головой, - Я вовсе не об этом. Думаете, я не слышала, как вы кашляете? Это, наверное, бронхит или воспаление легких. А вы под дождем, ночью, почти неодеты.

Джууширо виновато улыбнулся, и Кидзоку показалось, что на его щеках выступил едва заметный румянец.

- Нет, не волнуйтесь, Кидзоку-сан. Ничего страшного. Сегодня я чувствую себя как нельзя лучше.

Кидзоку пронзила вруна инквизиторским взглядом, и Укитаке снова потупился. Девушка на несколько секунд глубоко задумалась. Ведь одежду и обувь Джууширо нужно было немедленно просушить, а его самого отогреть в горячей ванне и напоить горячим чаем. Но вот только у нее не было никакой мужской одежды, которую он мог бы надеть на то время, пока его собственные вещи сохнут. Единственным, что более-менее подошло бы по размеру, были свободные льняные спортивные штаны и свитер. Кидзоку задумалась на миг, но потом решительно тряхнула короткими волосами. Сухая, пусть и женская одежда, все равно сейчас лучше любой мокрой.

Кивнув самой себе, Кидзоку поднялась и, вытащив из шкафа нужные вещи, прибавила к ним теплые носки и большое пушистое полотенце. А затем повернулась к вновь закашлявшемуся Укитаке и протянула ему всю стопку.

- Вот, держите. Вам нужно согреться и надеть сухую одежду. Ванная за той дверью. – Кидзоку ткнула пальцем в неприметную коричневую дверь в углу комнаты.

Укитаке поднял было раскрытые ладони, явно собираясь отказаться, но Кидзоку грозно прищурилась и снова ткнула пальцем на дверь:

- Идите! Я пока заварю чай.

Он обреченно и грустно улыбнулся. А потом с благодарным поклоном принял протянутые вещи и скрылся за дверью ванной. На полу осталась дорожка из мелких прозрачных капель. И несколько внушительных лужиц под табуретом. Друг. Наставник. Укитаке Джууширо. Ну почему она никак не может вспомнить?

За дверью ванной довольно долго стояла тишина. Но потом Кидзоку услышала звук льющейся воды и немного успокоилась. Чайник давно закипел, и потому она принялась заваривать чай. Заливая кипятком заварку, девушка чувствовала, что чего-то здесь не хватает. Руки словно бы просили чего-то еще. Такая простая процедура – заварить чай. Но даже здесь Кидзоку чувствовала неуверенность. Как будто делала все не так. Неправильно. Не так, как привыкли делать руки. Она снова тряхнула головой, накрыла заварник полотенцем и достала две чашки. У Кидзоку было всего две чашки. Одинаковые, синие с белым рисунком. Она не могла сказать почему, но они очень нравились ей.

Укитаке вышел из ванной минут через двадцать. Кидзоку оглянулась на него и замерла. Лицо Джууширо было отчаянно порозовевшее, брови изломлены в скорбной морщинке, а то, как он мялся на пороге ванной, не решаясь сделать ни шагу по комнате, заставило Кидзоку задумчиво склонить голову набок.

- Благодарю за сухую одежду, Кидзоку-сан, но… - наконец проговорил он, проводя ладонью по рукаву свитера. – Она ведь… женская?

- Да, это моя одежда, если вы об этом, - улыбнулась Кидзоку, - Другой все равно нет.

Укитаке еще более явно покраснел и, кивнув головой, едва слышно проговорил, словно бы пораженно размышляя в слух:

- Женская одежда… кто бы мог подумать… что мне придется когда-нибудь…

Кидзоку вдруг улыбнулась, глядя на то, как смущенный и нахмуренный Джууширо усаживается на вытертый и высушенный ею табурет. Он был невероятно… милым в этот момент.

Девушка протянула Укитаке кружку с горячим дымящимся чаем, и он с благодарностью ее принял, тут же сделав осторожный маленький глоток. Пока он наслаждался чаем, Кидзоку выжала и развесила в ванной одежду Укитаке. К утру вещи должны были высохнуть. Обувь девушка насухо вытерла, а внутрь натолкала скомканных газет, чтобы тонкая бумага впитывала влагу изнутри. Все это время Джууширо молча наблюдал за ней. А когда она вернулась к столу и налила ему вторую кружку чая, Укитаке вдруг поднял руку и осторожно коснулся непослушного короткого завитка волос, упавшего на щеку Кидзоку. Он снова улыбался, но на этот раз улыбка его была грустной.

- Ваши волосы, Кидзоку-сан…

Девушка так и замерла, протягивая наставнику чай. Он впервые дотронулся до нее. И это касание было таким, что от него судорожно прыгнуло вперед сердце. Она поставила чай на стол перед Джууширо и смущенно отстранилась, села на табурет напротив и завернула этот несчастный выбившийся завиток за ухо.

- Что с моими волосами? Они такие непослушные. Я растрепанная, да?

Укитаке улыбнулся чуть шире, но печаль все еще не уходила из темных ласковых глаз. Он едва заметно покачал головой.

- Растрепанная? Нет… Совсем чуть-чуть. Просто раньше… у вас были длинные волосы. Очень длинные.

Кидзоку слушала его как завороженная. Впервые кто-то рассказывал ей что-то о ней самой. Что-то о том, что было раньше. И только теперь Кидзоку подумала, ведь перед ней сидит человек, который знает ее в десятки и может быть сотни раз лучше, чем она сама. Длинные волосы. Надо же… Кидзоку так привыкла к своей короткой, почти мальчишеской стрижке, что даже представить себе не могла, что бы она делала с этими длинными волосами. Поэтому она пожала плечами в ответ на слова Джууширо.

- Не представляю себя с длинными волосами.

Укитаке задумчиво сделал несколько глотков чая.

- Ваши волосы всегда были очень красиво уложены. Все в отря… Все ваши знакомые восхищались вашим искусством ухаживать за такими длинными волосами. – Укитаке сбился на миг, но Кидзоку этого не заметила, поглощенная попытками хоть что-то воскресить в памяти. Память же отвечала ей глухим молчанием, словно и не было никогда никаких воспоминаний, никакой жизни до реанимационной палаты, белых халатов и склонившегося над Кидзоку обеспокоенного лица господина Матусува. Она снова тряхнула головой – если так пойдет и дальше, то этот жест начнет входить у нее в привычку – и решительно подошла к окну. Отворив створку, она привычно уселась на подоконник и достала сигарету. Щелкнула зажигалка, взметнулся язычок пламени. Кидзоку глубоко затянулась. Тонкая струйка дыма потянулась наружу, в дождь. Кидзоку смотрела на падающие струи дождя и ей начало казаться, что вода падает не с неба на землю, а наоборот, от земли в небо. И вдруг девушка почувствовала рядом чье-то присутствие. Она обернулась и едва не подпрыгнула на подоконнике от неожиданности. Укитаке стоял почти вплотную. Как он подошел так быстро и бесшумно, Кидзоку не могла даже представить. Он смотрел на девушку, и взгляд его был странно суровым. Она замерла перед ним, не смея шелохнуться, а он медленно протянул руку, вынул сигарету из ее пальцев и бросил окурок в окно. Маленький сигнальный огонек прочертил дугу в воздухе и с неслышным шипением закончил свою жизнь в море дождя.

- Перестаньте курить, - голос Джууширо был спокойным и мягким, но ослушаться этого голоса не было никакой возможности. – Перестаньте. Это совсем не идет принцессе.

Кидзоку послушно протянула ему зажигалку и пачку сигарет. И в этот самый момент почувствовала вдруг странное облегчение. Словно бы что-то далекое и знакомое вернулось на свое место. Словно бы она вспомнила или нашла что-то очень важное для себя. Только вот имени этому чему-то она пока не могла подобрать.

Джууширо улыбнулся, и Кидзоку улыбнулась ему в ответ. Мягко и открыто. Он задержал взгляд на ее улыбке, словно бы стараясь запомнить ее. Поднял руку, как будто желая дотронуться до этой улыбки, но не решился, и рука со светлыми тонкими пальцами так и осталась протянутой.

- Раньше вы никогда не улыбались… так. По-настоящему. Я бы хотел, чтобы эта улыбка стала вашей навсегда.

Кидзоку не отрывала взгляда от его глаз. Просто не могла не смотреть, плененная бархатной мягкой темнотой зрачков. Сама не осознавая, что делает, она немного подалась вперед и коснулась щекой кончиков пальцев его руки, которая так и осталась протянутой. И теплые пальцы дрогнули, скользнули по ее щеке, по виску, едва ощутимо прошлись по волосам.

- Наконец-то я вас нашел… - Укитаке смотрел так пристально, так внимательно, что Кидзоку непроизвольно отвела взгляд. И даже не увидела, а почувствовала, как Джууширо усмехнулся. – А вы все так же прячетесь, - последние слова он сказал уже совсем тихо. Но Кидзоку прекрасно слышала каждый звук, потому что губы его были уже так близко. Он наклонился и, замерев на миг, словно бы в последний момент пытаясь перебороть себя, все же проиграл. Бесславно и безнадежно. Он осторожно тронул губами застывшую улыбку Кидзоку, и улыбка растаяла, мгновенно, словно снежинка, упавшая на горячую ладонь. Ощутив вкус губ Кидзоку, Укитаке уже не смог остановиться и, послав к чертовой матери все мысли о благоразумии, он целовал ее так глубоко и страстно, как целуют единственную в жизни женщину. Несмело, будто зачарованная, она отвечала на его поцелуи и это выходило у нее до странности умело. Внутри у Кидзоку все вертелось в безумном вихре. Из самого живота к сердцу поднималось и расцветало неясное щемящее чувство ожидания настоящего чуда.

И вдруг Кидзоку словно ослепла. Яркое солнце, заливающее озеро, бесконечные радужные блики на волнах. Светлые доски деревянной веранды. «Добрый день, Кидзоку-сан!»… «Закатись хлеб в слив для воды – карпы бы на нас обиделись»… «Я с удовольствием передам ваше письмо Хитцугайе-со-тайчо. Надеюсь, это хоть чем-то поможет Кономи-сану»… «Не стесняйтесь своих желаний, Кидзоку-сан. Ведь, если желания не будут исполняться, это может ожесточить сердце»…

Ее сознание взорвалось образами и воспоминаниями. Готей. Шинигами. Общество Душ. Клан Кидзоку. Химе-гяру. Абэ-Но-Сэймэй. Академия. Шичибантай. Пустые. Кономи-ён-сэки. Тюрьма. Джусанбантай. Укитаке. Укитаке. Укитаке…

- Уки…та…ке… - Кидзоку рывком вернулась в жизнь, и не было предела ее смертному ужасу. Не друг, не наставник... Нет. Над ней был сейчас её Капитан. Внутри неё был её собственный Капитан. Так глубоко, так близко, так сокровенно, так… оглушающее страстно… Но это неправильно. Или правильно… Ведь он тот, Кто Имеет Право. Тот, кто владеет ее жизнью и смертью. Кидзоку не могла ясно мыслить. Ее тело уже почти не подчинялось ей, а сознание билось в агонии. – Уки…таке…

- Мм? – капитан был уже на той стадии, когда остановится было совершенно невозможно.

- Укитаке…тайчо…

* * *

В тот миг Кидзоку вживую видела устрашающую борьбу, отразившуюся в его глазах. А потом он медленно разжал объятия и отступил на шаг, опуская голову, опуская руки. Еще шаг назад. И еще…

- Простите, Кидзоку-сан, – голос капитана был едва слышен за шумом дождя, - Прошу вас, простите меня за этот недостойный поступок. Я… Получается… что я воспользовался вашей беззащитностью. – Он с трудом дышал, расширенными глазами глядя в пол и закрыв ладонью половину лица. – Кидзоку-сан…

- Укитаке-тайчо! – Кидзоку в один миг спрыгнула с подоконника. Она молча опустилась на колени, и, коснувшись ладонями пола, низко поклонилась Укитаке-тайчо. Так давным-давно она кланялась только главе клана Кидзоку. Так она кланялась теперь одному лишь капитану Укитаке, признавая его своим единственным на этой земле защитником и хозяином. Признавая его власть. Признавая его силу. Признавая его право. Кроме него теперь у Кидзоку не было в мире никого, кто мог бы заступиться за нее. Кто мог бы поддержать ее. Направить. Научить и указать на ошибки.

- Укитаке-тайчо. Умоляю вас, не берите на себя лишней ненужной вины. Я счастлива тем, что вижу вас каждый день. Я счастлива тем, что дышу тем же воздухом, что и вы. Я счастлива тем, что хожу с вами по одной земле. Слышу ваш голос. Исполняю ваши приказы. Живу ради вас. И умру ради вас. Я принадлежу вам от начала и до самого конца. До тех пор пока смерть или ваш прямой приказ не разлучит нас. Я буду хранить память о ваших прикосновениях до самой последней минуты своей жизни. Буду хранить их как величайшую драгоценность, как память о вашем внимании и любви.

Укитаке смотрел в сторону и нахмуренные брови его едва заметно подрагивали.

- Неужели вы думаете, тайчо, что тому, кто живет ради вас, есть чего стыдиться?

Укитаке вздрогнул при этих словах, а принцесса улыбнулась и тихо продолжила:

- Мне нечего стыдиться…

Кидзоку подняла голову и протянула вверх руку, желая коснуться его колена, но все же не осмелилась. Слишком уж суров был сейчас профиль ее капитана. И в этот момент он оглянулся на Кидзоку. Оглянулся, и она увидела его улыбку. И ее души словно бы коснулось летнее солнце – такое теплое и яркое.

- Пойдемте домой, Кидзоку-сан.