Она закатывала глаза и помидоры. Он резал лук и слезы падали с его плеч. Думали по-разному и о разном. Он об отступлении. Она о наступлении Нового Года. Да, не скоро, пусть все виды осени еще впереди, но праздник будет, и они откроют одну из закатываемых ныне банок, откупорят бутылочку, разольют по рюмочкам, и разойдутся, сначала вообще, потом по домам. И будет снег: белый и скрипящий, как звуки скрипки от соседей сверху, будут узоры на стеклах, как картины соседа снизу, будет "мороз и солнце день чудесный", как в стихотворении несоседского Пушкина, и ожидание лета, ох, лето, ох, почти уж закончилась, а тогда будет только предвкушаться, как сейчас предвкушается Новый Год. Предвкушения лучше праздников, всегда можно напредставлять самого лучшего, хотя самый лучший вот, рядом, рыдает отчего-то, наверное, грустно ему, грустно оттого, что лето заканчивается, а он, глупенький, не умеет заглядывать в дали дальние и в души близкие, как слепой котеночек, что у соседей напротив. Беда с этими мужчинами, пропадают они в этой жизни, неприспособленные, вон, даже лук порезать нормально не может: все какие-то квадратики вместо колечек выходят, а горлышко-то у банки круглое, как потом эти квадратики запихивать? И замурлыкала себе под нос, как та кошка, что была до слепого котенка у соседей напротив, и мысли стали воздушные-воздушные, безформенные и безпринципные, сами по себе, как та кошка, что была до той кошки, что была до котенка у соседей напротив. Закатила глаза от удовольствия и заурчала ручейком слез на его плече. |