ОТЕЦ.

Васенец Лерий

Последняя их встреча была, если можно так сказать, - не совсем

обычной, по крайней мере, не такой, как всегда. Отец просил его приехать, чтобы сын выполнил одно деликатное поручение: побрил его. Отец настолько ослабел, что уже не мог держать в руках электробритву, а выглядеть небритым и обросшим не любил. Просить об этом женщину

отец не хотел – не стоило показывать перед женой свою слабость.

Назавтра сын стоял перед знакомой дверью, из-за которой вились запахи вкусной еды. «Это мама. Она готовит угощение»- подумал он и позвонил,

нажав кнопку электрического звонка. «Они ждут и готовятся» - сердце защемило от предстоящей встречи. Не часто он балует стариков своими визитами. Когда жил в пригородном посёлке Соколово, тогда мама

находила возможность нет-нет да вызвать его в город, позвонив по

телефону. А теперь он живет почти рядом, в соседнем с городом

райцентре, но приезжает не часто – своя семья, работа, заботы по дому и обучению детей, отнимают много времени и нервной энергии.

Уже стоя перед дверью, в ожидании того момента, когда мама откроет

створку в знакомый мир семьи, он вспомнил всё, что знал про отца.

Тот родился после Октябрьской революции и застал все социальные катаклизмы, происходившие в России. Прожил долгую и насыщенную событиями жизнь: родился при временном правительстве Колчака, застал период индивидуального хозяйствования в деревне во время НЭПа,

потом непростое время коллективизации. Затем сам участвовал в

колхозном строительстве, был трактористом, послан учиться в техникум,

но, не закончив его, призван в Красную армию. Воевал, защищая социалистическую родину, а под конец жизни застал распад всей

устроенной коммунистами системы. Умер он в 1994году, когда Россия

вновь встала на рельсы капиталистического развития.

Его поколению досталось множество перетрубаций – беззаботное

детство лишение семьи имущества в связи с вступлением отца в колхоз, голод 30-х коллективизация и связанные с ней репрессии его родных.

Арест и потеря отца-кормильца вместе с его братьями, обвиненными в контрреволюционной деятельности по ст.58. Тяжелое обретение собственного статуса, голодное студенчество. Зато интересная учёба, где познал особенности работы двигателей внутреннего сгорания. Незавершённость обучения в техникуме: воинские начальники не дали

сдать выпускные экзамены и призвали на военную службу. Пятого мая

1940 года комиссия признала его годным к несению службы и направила

на западные рубежи. Эшелон с сибиряками-призывниками шел в Прибалтику, где совсем недавно советские войска заняли территорию, оговоренную в секретных документах пакта Молотова-Рибентропа. Для закрепления полученных результатов, теперь следовало срочно заменить войска, которые вошли в Прибалтику, на постоянные гарнизоны.

Воинский эшелон, проехал всю Прибалтику, и новобранцы смогли разглядеть, как там жило население, сделали нелицеприятный вывод. В России крестьяне жили гораздо хуже, лишь в Литве в сходных условиях.

И здесь и в родной деревне крыши домов крыты соломой. Ясно, что это беднейшие люди села. Сибирякам, проехавшим полстраны, так и не

нашлось места ни в бедной Литве, ни в напыщенной Латвии, ни даже в богатой, но настороженно относящейся к русским, Эстонии и часть их отправили дальше, в Заполярье. Там, с завоёванной территории

Финляндии, нужно было вывести на переформирование дивизии, потрепанные в ходе советско-финской компании. Та, в которую попал

отец, в ходе боёв в районе Куолоярви вклинилась на несколько десятков километров на вражескую территорию, полив кровью бойцов занятую

землю. Досталась она в ходе жестоких боёв зимнего и весеннего

наступлении 1940года.

Часть стояла в лесу недалеко от станции Алакурти: штаб танкового батальона, куда был направлен отец, располагался в бревенчатой школе, срубленной из толстых сосновых стволов – леса кругом хватало. Бойцы располагались в брезентовых армейских палатках, офицеры – в

поселковых и станционных домах. По прибытию, сразу после присяги и небольшого срока службы отца зачислили инструктором и

преподавателем для обучения офицеров-танкистов батальона, сформированного на базе кавалерийской части. Он нёс службу, как и все,

но одновременно вёл преподавание офицерам матчасти: недаром только

что вышел из стен техникума. Его задача была проста - дать понятие о двигателях танков. Самым современным в боевом отношении был танк

БТ, аббревиатура означает «быстрый танк», поступивший в батальон, он имел хорошее вооружение, но слабую лобовую броню. Вот его изучали

и офицеры и механики, осваивали на практике водители. Кроме того,

они пытались определить основные причины отказов двигателя и

трансмиссии, стремясь заранее спрогнозировать своё поведение в бою.

Танк был хорош своей скоростью и вооружением, но очень слабо

защищен: по идеи конструкторов его преимущество – быстроходность и следовало воспользоваться ею в полной мере.

К осени болота вокруг покрылись клюквой, брусникой, голубикой и

ягодой морошкой, которая манила солдат пополнить скудный рацион питания. Отец в числе некоторые активно питался витаминными

ягодами, как будто предвидя предстоящую тяжелую зиму. Зима в

Заполярье оказалась совсем не такой как в Сибири: было сыро, промозгло и вызывало обморожения в солдатских рядах. Много в дивизии было уроженцев южных республик и они стали быстро сдавать – простудные болезни, фурункулёз и обморожения «косили» служилый люд. Грузины и азербайджанцы один за другим покидали часть: кто в госпиталь на

излечение, а кто и совсем. Отец достаточно легко пережил отсутствие витаминных продуктов и миновал цингу, которую многие солдаты

получили в этой неласковой Карелии. Он непременно уходил за

территорию части, отыскивая ягоды, которыми восполнял недостаток витаминов.

К исходу службы, когда можно было подумать о демобилизации, в части сказалось сильное сокращение личного состава и повседневные

служебные обязанности легли более часто исполняемыми нарядами. К

тому же на советско-германской границе постоянно случались

инциденты, грозившие перерасти в боевое столкновение. На финской

границе всё было тихо и спокойно, тем более что часть находилась в

тылу, с отдаления прикрывая пограничников. Но чувствовалось

напряжение во всем: запретили отпуска и увольнительные отменили –

даже побродить в лесу запрещалось. Построенный весной танкодром

тоже пустовал: занятия по вождению танков проводили от случая к

случаю, не то, что раньше. Приближалось время окончания службы, но

никто даже не заговаривал об этом - война стояла у порога. 22 июня рано утром на западные рубежи страны посыпались бомбы и пограничники вступили в бой, а на финской границе никаких изменений не было.

Неделю в наших западных округах рвались снаряды и бомбы, танковые корпуса немцев расчленяли и окружали защитников страны -шла война и отцова часть находилась в постоянной боевой готовности, но Финляндия пока соблюдала нейтралитет. Когда северяне перестали ждать нападения, оно

и случилось короткой ночью на 1июня 1941г. финны, поддержанные немцами, ударили по пограничникам, смяли их и стали развивать наступление в стороны Кандалакши. Часть, в которой служил отец, после интенсивной бомбёжки, потеряв управление, стала отступать на восток.

Это на бумаге так просто, на самом деле в лесной местности, когда за каждым деревом мерещиться враг это было паникой. Как боеспособная единица часть перестала существовать, разбившись на мелкие отряды, самостоятельно выходящие к Мурманской железной дороге. В это время

отцу впервые пришлось стать поваром. Он стал готовить сначала для

себя, а потом и для товарищей горячую пищу – не грызть же, в самом

деле, гороховый или перловый концентрат! Лучше приготовит суп или

кашу! По крайней мере, горячая пища не только способствует

настроению, но помогает легче перенести неприятности, вызванные неясностью текущего положения и отступлением. Танки полка во время отступления, не имевшие запаса горючего, были брошены в лесу или взорваны. Пушки тащили на руках – тягачи и автомашины оставили из-за недостатка горючего. А с земли отступавшие видели, как немецкие ассы гоняли и расстреливали «советских соколов». Наши летчики на И-16 и «Чайках» пытались остановить немецкие бомбардировщики, но налетали

истребители противника, и воздушный бой превращался в уничтожение. Советские самолеты горели как свечки, ведь они были изготовлены в основном из деревянных конструкций. Да и скорость их заметно

отличалась, уступая скорости истребителей противника – она была ниже.

И даже форма разнилась: фюзеляж немецких истребителей был

удлиненный, сигарообразный, а у И-16, наоборот - плохообтекаемый, широколобый, дающий заметное сопротивление воздушному потоку. Что

уж, сравнивать биплан И-153 «Чайка», который был явно в проигрышном положении по отношению к немецким самолетам. Если бы знали воины в Карелии, что только первый день войны принес сокрушительные потери нашим «соколам» - за первый час войны армия недосчиталась более восьмисот самолетов, а 400 были сбиты в первых воздушных боях. В

воздухе наши самолеты подвергались натуральному избиению – немцы гоняли их, прижимая к верхушкам деревьев, падали на них с высоты и расстреливали даже покинувших свои сбитые самолеты и спускающихся

на парашютах летчиков. В воздухе немцы делали, что хотели.

Солдаты и офицеры частей Карельского фронта, находясь даже в стороне от основных направлений боевых действий, начинали понимать,

что война с таким противником будет нелегкой. Если уж принудить к

миру финнов удалось лишь ценой неимоверных потерь и напряжением

всех ресурсов страны, то немцы предстали очень серьёзным и опасным врагом. Благо, что в ходе отступления в лесной местности Карелии

нельзя было оценить и понять сколь значительные потери понесли части

Красной армии.

После выхода из леса произошло переформирование отступавших подразделений и отец попал в автобат, стал возить грузы из Кандалакши

и Мурманска. К этому времени немцы уже почти окружили город

Ленинград. Фронт для большей управляемости разделили на Карельский, оборонявший северные территории по Карельскому перешейку вплоть до Мурманска и Ленинградский, который вел бои на подступах к городу. По заданию Генштаба, опасаясь полного окружения Ленинграда, при

отсутствии необходимого для этого подкрепления, и пытаясь

ликвидировать блокаду города на Неве, в момент разделения фронтов, в Кандалакше был сформирован сводный отряд в несколько сот человек и направлен в Ленинград. С ним на Ленинградский фронт попал и отец.

К этому времени с городом была уже прервана связь с большой землей и начались перебои с продуктами питания. Прибывший сводный отряд

застал в Ленинграде догорающие Бадаевские склады с продовольствием

и сразу ощутил нехватку в снабжении хлебом. Отец вспоминал, что

местные жители рассказывали, что склады горели уже вторую неделю, темный смрадный дым продолжал подниматься к небу, но оцепление, стоящее вокруг, никого не допускало даже близко. Потом в городе будут

печь хлеб, добавляя в него горелую муку, которую успели собрать с этих складов.

Известно, что 11сентября 1941 на Ленинградский фронт прибыл генерал армии Г.К.Жуков и его зам Федюнинский, сменившие неповоротливое руководство фронтом Клима Ворошилова. Жуков, ознакомившись с обстановкой на фронте быстро организовал массированный отпор наступающему врагу, привлекая для этого артиллерию Балтийского

флота. На кораблях было свыше 300 орудий с калибром более 100мм и их

обстрел заставил немцев остановиться и перейти к обороне. В районе Ораниенбаума траншеи врага находились не ближе черты долета

снарядов с кораблей. Именно сюда попал отец, опять сменив военную

специальность, став минометчиком. Однако повоевать, как следует, ему

не удалось: во время очередного артиллерийского обстрела снаряд попал

в землянку, где находились батарейцы-минометчики. Очнулся он через

десять дней в госпитале с тяжелой контузией. Врачи и медсестры рассказывали, что держали его более недели в ванне с теплой водой для декомпенсации. Оказалось, снаряд попал в землянку и всех,

находившихся там убило. Кроме отца: он влез в неё последним с началом обстрела и оказался ближе всех к выходу. Это и спасло его - выбросило взрывной волной и ударило летавшим бревном, дополнительно оглушив. Лишь мастерство медперсонала госпиталя вернуло его к жизни и с тех

пор он будет с благодарностью вспоминать Ленинградский госпиталь на

Фонтанке, где его поставили на ноги. А ещё девушек с одного из заводов, , которые навещали раненых бойцов, среди которых был и отец. Они приносили домашние вкусности для поправки здоровья раненых. А их бригадир - боевая дивчина и депутат Верховного совета, даже достала

муки, чтобы испечь оладьи находящимся на излечении раненым бойцам.

В последствии отец не раз вспоминал вкус этих оладий, приготовленных

в блокадном Ленинграде. Всякий раз, когда на столе появлялись оладьи,

он горестно вздыхал, взгляд затуманивался, а из глаз его начинали течь слезы. Это были слезы не просто благодарности и восхищения подвигом

молодых ленинградок, переживших наряду с мужчинами ужас блокады,

но и слезы прощания и восхищения молодостью не пожалевшей

собственной жизни ради других.

Это было тем более удивительно, что с июля в городе действовали

карточки на продукты питания и на рабочую карточку полагалось 250

граммов хлеба, все остальные получали и того меньше -125г. Да и что это был за хлеб? Наполовину из горелой муки, спасенной из бадаевских

складов, с большим содержанием целлюлозы.

После выписки из госпиталя ещё достаточно слабый, в штабе он получает направление для дальнейшей службы в прокуратуру фронта. Немало удивился полученному приказу, но их, как известно, не обсуждают, и отправился разыскивать гараж военной прокуратуры. Впоследствии оказалось, что сделано это было намеренно: так врачи дали ему

возможность подкормиться. Несмотря на жесткие меры экономии в

городе солдаты получали своё довольствие без ограничений. Офицеры

тем более. Ну, а кто же будет экономить на снабжении продовольствием прокуратуры? Служба эта получало всё необходимое по первому требованию. Отцу некоторое время пришлось поработать в гараже на ремонте автомобилей, преимущественно это были легковые «эмки»,

затем подменным шофёром.

Позже его закрепили водителем к заместителю прокурора фронта.

Служба эта хоть и была сытной, но не приносила удовлетворения.

Выезды в части, на заседания открытого военного трибунала, требовали особой психической организации и отец запросил перевода в

действующую армию. К этому времени на Ладоге уже действовала

ледовая дорога, по которой велось снабжение Ленинграда всем необходимым. Отец стал возить грузы по «дороге жизни». Он нередко вспоминал свой первый рейс. Набрав полную машину эвакуируемых

колонна двинулась через озеро. Вдруг налетели немецкие самолеты, началась бомбежка. Зенитчики стреляли не переставая, но сбили лишь

два самолета противника. Тот же разбомбил колонну, то тут то там

горели машины, валялись убитые. На дороге, воронки заполненные

темной водой. Путь приходилось прокладывать среди сгоревших остовов автомашин и проваливающихся под лед. В кузове от страха кричали

люди и плакали дети, видя гибель других, ругались сопровождающие,

торопя шоферов, а им приходилось пробираться по разбитой бомбами

дороге почти на ощупь. Обратный путь с мукой оказался ещё хуже.

Вечером началась метель, но груженные машины ждали в Ленинграде и

одна за другой полуторки съехали на лед. В кромешной темноте можно

было двигаться только друг за другом с минимальным интервалом. Одна

из идущих впереди машин попала в полынью, не успевшую застыть после дневной бомбежки, и стала проваливаться, отец резко взял в сторону и застрял в сугробе. Мотор заглох и попытка завести его ни к чему не

привела. Прибежал сопровождающий и приказал бросить автомобиль, а колонне объехать его и продолжать движение. Отцу было объявлено, что

он отвечает за вверенный груз и остаётся караулить его. Утром тягач вытащит машину из сугроба и её попытаются завести, чтобы доставить в город. Колонна ушла вперед, а отец остался в ночи один. За фанерной дверкой выл ветер, выдувая последнее тепло. Навалилась усталость прожитого дня. Но следовало позаботиться о том, чтобы не замерзнуть.

Он из кузова втащил в кабину два мешка муки и поставил один в ноги, а другой на сиденье, пытаясь образовать непродуваемое пространство.

Затем плеснул из канистры немного бензина в котелок и разжег огонь.

Чтобы со стороны его не было видно, накрылся с головой шинелью, оставшись в одной телогрейке. Она едва закрывала спину и та начала мерзнуть, хотя от огня задымили стеганые брюки. Повернулся,

усаживаясь удобнее и отстраняясь от огня, сел, подтянув к себе ноги, и заснул. Проснулся от холода, серый расцвет только-только занимался. Он вылез из кабины и стал откапывать наполовину занесённую снегом

машину. Согрелся в работе и сразу же попробовал отогреть мотор,

разведя под двигателем костерок. Огонь погас и отец тотчас взялся за рукоятку. Ему удалось кое-как провернуть коленвал. Не останавливаясь, уперся в раму и ещё крутанул. Пошло легче и на одном из оборотов двигатель завелся. Прогреваясь, застучал мотор, выбросив сизый дым и увеличивая обороты. Пока возился с машиной наступил бледный рассвет,

обозначилась дорога по вмороженным в снег вешкам. Можно было двигаться. Отец не стал дожидаться помощи или попутных и тихонько направился к Ленинграду. На берегу его машину отметили как

прибывшую с мукой и направили на разгрузку. Спустя два часа в составе очередной колонны он уже ехал через Ладогу с ранеными, которых

вывозили на большую землю. Потом в гараже говорили, что за первый

месяц потери в технике оказались очень велики – более 300 автомобилей было потеряно. Одни были подбиты вражеской авиацией, другие провалились под лёд, попадая в незамерзшие после бомбёжек полыньи, третьи оказались повреждены и оставлены на льду. Чтобы с ними не возиться, их просто сталкивали под воду. Но заметно поредел и убавился численный состав автобата. Срочно требовалось набрать и подготовить новых водителей.

Отца вызвали в штаб и вручили приказ о направлении преподавателем в автошколу. Как он не отнекивался, ссылаясь на отсутствие опыта преподавательской деятельности по подготовке шоферов, ему не удалось

разжалобить командование. Все эти увертки были связаны с одним:

стало известно, что учить будут девушек, нужно было подготовить 300

водителей по ускоренной программе. Даже пригрозили: мол, из личного

дела известно, что сержант Семён Нецветаев почти закончил Бийский автомобильный техникум, имел опыт преподавания офицерам танкового батальона в районе Куолоярви материальной части танков БТ и т.д. За неподчинение грозили трибуналом и пришлось подчиняться. Тем более,

что короткая служба в прокуратуре фронта давала основание считать, что

в боевой обстановке фронтового города долго уговаривать не станут. В декабре начались занятия, зима в том году выдалась особенно холодная. Основной контингент курсантов был набран из жительниц Ленинграда, имевших 7 и выше классов школы с тем прицелом, что они смогут разобраться в устройстве автомобиля. Лучших курсантов по мере

усвоения азов направляли на практику в автобат и тут же они получали машины и отправлялись на «дорогу жизни», как стали именовать

ладожскую ледовую переправу. Вместе с курсантами преподаватели некоторое время возили грузы и на месте разбирались в ошибках

вождения и обслуживания автомашин. Это и были выпускные экзамены.

Тут же был проведен второй набор в Ленинградскую автошколу, а вот

экзамен на шофёрскую зрелость девчата-курсантки второго набора

сдавали стоя на подножках машин, чрез полик которых, во время

движения перекатывалась вода Ладожского озера. Уже в апреле началось таяние снега, талая вода покрыла озеро, лёд напитался водой и стал пористым, а переправа продолжала работать. Командование торопилось сделать продовольственные и артиллерийские запасы накануне весенней

распутицы. Поэтому движение на Ладоге не прекращалось: стремились эвакуировать тех, кого можно было вывести из блокадного города и

ввезти стратегические запасы на предстоящую летнюю компанию. Командование надеялось расширить плацдарм на Невском пятачке, чтобы ослабить блокадное кольцо. После службы в автошколе, где он показал

себя хорошим воспитателем молодых шоферов, отца направили на офицерские курсы. Но тот панически боялся продвижения по службе.

Видел, что на фронте, в первую очередь, гибнут офицеры. Особенно младшие. Считая, что их отстрел является военной необходимостью –

внести нарушение в управление взводами, чтобы роты не смогли

выполнить боевой приказ.

При удобном случае сбежал в часть, самовольно покинув курсы кратковременной подготовке офицеров. В полку построжились-построжились, да и оставили отца служить в прежнем качестве. Переведя

в отдел технического снабжения. Здесь столкнулся с несправедливостью

и необдуманным распоряжением поступающими кадрами. С очередным подкреплением в хозяйственный взвод прибыли бойцы пожилого и преклонного возраста. Отцу понадобился помощник, для учета

выдаваемого шанцевого инструмента. Он выкрикнул из строя тех, кто хорошо и разборчиво пишет, чтобы составить ведомость. Вперед шагнул приятного вида пожилой человек. При ближайшем знакомстве оказалось, что он до войны был управляющим Северо-западного отделения банка Стройбанка СССР. Отец немало удивился тому, что людей такого уровня

и знаний в ополчение берут наряду с прочими. Ещё более он удивился,

когда на свой вопрос есть ли в новом пополнении люди такого же

высокого уровня подготовки, услышал ответ, что таких достаточно много. Работник банка назвал с десяток фамилий своих бывших сотрудников, управленцев из Госплана и даже главного инженера одного из оборонных заводов, волею судьбы оказавшегося накануне войны в Ленинграде. Отец пригласил названного бойца для короткой беседы. Выяснив его место последней работы, отправился к начальству, чтобы доложить

соображения, возникшие в этой связи. Вскоре появился приказ,

отзывающий специалистов гражданской службы из последнего призыва в распоряжение штаба фронта. После отец не раз вспоминал, что в «нашей

буче – боевой, кипучей» не очень задумываются об использовании уникальных специалистов. Таким он был и сам: по звуку работающего двигателя мог определить степень износа вкладышей, поршневых колец

или пальцев. В нашем городе автомобильные профессионалы высокого уровня ценили его как редкого специалиста. В автоколонне у Вейцмана именно ему поручили создать специализированную колонну из МАЗов, снабженных дизельными двигателями. Потом в МАЗовскую колонну пополнят большегрузные трехосные автомобили ЯАЗ Ярославского

завода. Осваивать их также поручат отцу.

А пока шёл 42-й год – самый трудный год на советско-германском

фронте и отец продолжал служить под Ленинградом. В январе 43-го

вновь была предпринята попытка снять блокаду, семь дней боев

позволил прорвать немецкое кольцо в районе «бутылочного горла». Интенсивность артиллерийского обстрела была столь высока, что

лед на Неве был разбит и начался ледоход. Этот момент отец вспоминал

всю оставшуюся жизнь. Особенно когда выпивал. Зимой 43-го, празднуя

Важную стратегическую победу, связанную с ликвидацией опасной

близости немцев к Ленинграду и расширением советского участка

фронта, я солдаты получили «наркомовские сто грамм» спирта. Пили его прямо из фляжек, сидя на берегу и свесив ноги к воде. Спирт сильно

сушит слизистую оболочку и пить его надо умеючи. Тогда об этом никто

не задумывался, празднуя успех, и отец обжег спиртом свой пищевод.

С годами это стало сказываться аллергической реакцией на спиртосодержащие жидкости. Едва он подносил рюмку ко рту, как

начинался спазм пищевода. Он не мог выпить не поперхнувшись. И всё сокрушался, что тогда в 43-м под Ленинградом надо было лишь

наклониться и зачерпнуть воды из реки, чтобы запить обжигающую жидкость, и не было бы теперь проблем. Но радость победы была столь велика, что думать о будущем, не было времени. Спазматическая реакция осталась у отца как память о прорыве ленинградской блокады.

Тогда со станции Мга была проложена железнодорожная ветка и

снабжение города стало осуществляться уже жд составами. А 12 февраля

43-го отец был ранен в бою и после излечения в Ленинград уже не попал.

В качестве активного участника был награжден медалью «За оборону Ленинграда» и направлен в 12-й учебный танковый полк. Так, по крайней мере, значится в имеющихся документах: командование вспомнило о его танкистском прошлом. С лета 44-го года отец находился в 538 полку 120 стрелковой дивизии, которая входила в состав 1Украинского фронта.

Архивная справка, полученная из Центрального архива Министерства обороны дает указание, что полк с 22апреля 1943года по 14октября 1944

года, в течении ноября 44года и с 11декабря по 11мая находился в

составе действующей армии.

Со слов отца известно, что в это время он с частями Красной армии освобождал Венгрию, участвуя в Балатонской операции, ворвался с танкистами в Вену, не позволив немцам уничтожить памятники этого

города. За освобождение Вены представлен к награде, но не получил её.

Сын вспомнил, что видел, сам держал в руках и читал справку, выданную штабом полка на тонкой папиросной бумаге, подтверждающую это. Куда делась эта справка никто в доме не знает, как и то, что документы о

ранении и контузии также пропали, вместе с красноармейской книжкой

при переезде на новую квартиру.

На вопрос сына, где отец встретил День Победы, он обычно отвечал, что

в мае 1945года воевал на территории Германии. Здесь, обеспечивал

непрерывное наступление, доставлял боеприпасы в полковую батарею

120мм минометов, за что награжден медалью «За боевые заслуги».

Из-под Потсдама, где располагалась часть, она в ускоренном порядке

была направлена в Чехословакию, на помощь восставшей Праге. Поэтому про подписание акта капитуляции Германии в войсках 1Украинского

фронта узнали лишь 10мая. Отец пожимал плечами, на сыновье

недоумение как можно было пропустить такое известие? Он говорил:

«Раз была поставлена боевая задача, то, только выполнив её, можно было узнать о происходящем рядом». Кстати он напоминал, что в

Чехословакии действовали немецкие соединения, тоже не знавшие о капитуляции, и продолжавшие яростное сопротивление Красной армии.

Если бы не удачные действия армий фронта И. Конева не известно, сколь долго продолжались бы столкновения с немцами. Перейдя перевал,

войска маршала Конева как снег на голову, обрушились на соединения фельдмаршала Штёрмера и не дали им ударить с юга. Затем эти войска сложили оружие. Что способствовало окончанию военных действий и

войны в целом. А ведь американцы лелеяли мысль использовать дивизии немцев для борьбы с советами уже на их стороне.

Капитуляция немецких частей под натиском Красной армии в

Чехословакии вернуло «стратегов» из ЦРУ на грешную землю и не

позволила развернуть противника для продолжения войны.

на этом снимке, сделанном в Праге, отец со своими боевыми товарищами. Он в центре, а слева его друг в звании старшины Арсений, с которым они не

расставались с Ленинграда. На снимке рядом с красноармейцами стоит пражанин, участник вооруженного восстания. Кстати снимок сделан фотографом из Праги.

Вспоминая Прагу, отец упоминал, что сопротивление немцев было

быстро сломлено ещё и потому, что немцев громили ещё и власовцы из

РОА. Им была обещана жизнь и они старались получить прощение и

смыть позор собственной кровью.

После победы отец продолжил служить в 5-й десантной армии в Венгрии, куда был переведен 16 июня 1945года в 104 г.с.д. Это в кино показывают, что сразу после окончания войны с Германией солдат демобилизовали. Да, действительно, старшие возраста отправились по домам, остальные же

через всю страну эшелонами двинулись на восток. Предстояло выполнить соглашение с союзниками и разбить японских милитаристов. Отцу

надлежало ещё послужить в Венгрии и только потом он был направлен в Союз. И здесь не сразу был демобилизован: В Ленинградском военном округе помнили его способности в подготовке молодых шоферов. Ему поручили автошколу в городе Тейково.

Иной раз дома кто-то из знакомых упоминал о любителях чая. Отец

приводил свой пример: ивановских водохлебов. К выпускному экзамену

в автошколе отец выписал в части продукты, купил то, что погорячее. Квартирная хозяйка поинтересовалась откуда будут члены комиссии – из округа или местные из Иваново? Получив подтверждение, что принимать экзамены приедут ивановские, она вытащила из кладовки двухведёрный самовар, протерла его и заготовила сосновые шишки. После сдачи курсантами экзамена отец пригласил членов комиссии к себе домой,

чтобы угостить. Выпили по одной, закусили и тут хозяйка внесла

пышущий жаром самовар. Закуски были отставлены и члены комиссии принялись за чай. Выпили по стакану, по второму, третьему: пока не закончился кипяток в самоваре. Запросили ещё вскипятить один самовар

на посошок. Так, что «настоящих ивановских водохлёбов мне пришлось повидать»- смеясь, говорил отец.

Он не любил вспоминать войну, говорил, что тяжело. Как-то обмолвился,

что война - это тяжелая работа и единственным желанием было

выспаться вдосталь. Особенно под Ленинградом, где, выезжая в рейс, подвешивали в кабине котелок, куда насыпали мелкие ключи, болты и

гайки. При движении они побрякивали и не давали заснуть. В колонне, которая движется с заданной скоростью, монотонное гудение двигателя убаюкивало. Клонило в сон, но спать было нельзя – опасность

подстерегала всюду. Это на территории Германии, где дороги были отменного качества, приходилось гонять с максимальной скоростью, а в Союзе дороги были скорее ямами с грязью. На них лишь бы не застрять!

У немцев они мощенные камнем или выложенные из дубовых сутунков, обтёсанных под шестигранник. В России большинство дорог являлись,

по сути, местного значения: просёлочные, грунтовые, не предназначенные

для движения массы военной техники. Самолеты противника гонялась

даже за отельными автомашинами, а куда денешься из колеи с грязью?

Во время налёта приходилось выскакивать из кабины и бросать машину, скрываясь от бомб или пулемётных очередей с самолетов. Сколько автомобилей было разбито на дорогах, не счесть!

«Немцы готовились к войне – колеса у их автомобилей были

бескамерные, из цельного каучука», вспоминал отец. «Им не страшны ни осколки, ни пулевое попадание. Наши машины имели колеса с

резиновыми камерами и при налете авиации или артиллерии их

пробивали осколки и машина на некоторое время выходила из строя. А

ведь на передовой ждут снаряды, мины и патроны!»

Отец часто сокрушался, что на дорогах войны он потерял сотни боевых товарищей. В этом, он считал, отвратительная сторона войны: гибель

людей вчера стоявших рядом, а сегодня их уже нет в живых. Ещё из

памяти не стёрлись образы тех, кто тебя окружал, впечатления так свежи

и четки, что трудно поверить, что их уже не будет рядом. И вряд ли когда ещё увидишь. Горечь – постоянное чувство на войне. Вот и хочется выглядеть так, чтобы о тебе было хорошее впечатление. Даже под

Ленинградом, в тяжелых рейсах, когда не известно вернёшься ли

с задания живым, отец старался бриться каждый день. Эта

благоприобретенная привычка и осталась до сих пор»,- подумал сын,

ожидая, когда откроется дверь в квартиру родителей. В памяти всплыла фронтовая фотография отца.

Молодого и задорного.

Это фото последнего дня его боевой молодости. Он здесь чисто выбрит, несмотря на боевую обстановку.

Сын услышал за дверью шаркающие шаги матери и звук открывающегося дверного замка. Дверь распахнулась, перед ним стояла мама. «Как отец?» спросил сын озабоченно. «Он ждет тебя, проходи»,- она отошла в строну, открывая проход в квартиру.