Полный банзай! (Младший Помпа)
Все началось, когда ко мне подошел Игорёк. Ну, вы знаете, тот, который папину Камасутру изучает для повышения образованности в вопросах взаимоотношений полов. В смысле, между мужчинами и женщинами. Так вот, подошел ко мне Игорёк и говорит: - Слушай, Жека, ты про оберлейтенанта Пауля Зиберта в курсе? - Нет, - говорю я: - не в курсе. Что за лейтенант такой? - Темнота! Совсем что ли? - у Игорька вид, словно я с луны свалился, а Пауль Зиберт мой родной папа, о котором мне ничего не известно: - Ладно. На почитай, - И протягивает мне книжку. Книжка, видимо, интересная, если судить по ее затрепанному виду Взвесил я на руке книжку. Не полное собрание сочинений Ленина, но тоже не тоненькая. Взвесил и Игорьку говорю: - А на фига мне её читать? Может, ты мне на словах изобразишь, что там интересного про этого лейтенанта Зиберта? - Оберлейтенанта Пауля Зиберта. Ладно, можно и на словах. Оберлейтенант, скажу я вам, классный этот Пауль. Он немецкий офицер и служил в гитлеровской армии, во время войны Великой отечественной. Под городом Ровно. Книжка так и называется «Это было под Ровно». Пауль, как будто немецкий офицер, а на самом деле никакой он не оберлейтенант, и даже не Зиберт, а Герой Советского Союза Николай Кузнецов. Разведчик. Игорек управился на словах по быстрому. Все мне описал про разведку и героев разведчиков в тылу врага. Это потом уж, я подробно прочитал. Пауль Зиберт разъезжал на автомашине в тылу врага и из парабеллума направо и налево ликвидировал высокопоставленных фашистских офицеров и партийных бонз. Вот только с бонзами я как-то не очень понял, кто они такие и почему партийные? Закончив размахивать руками, изображая стрельбу из двух парабеллумов по македонски, Игорек повернулся ко мне и говорит: - Ну, ты как, Жека, согласен? - С чем согласен?, - не понял я. - Как с чем? Я тут тебе полчаса талдычу… Паулем Зибертом малость побыть согласен? Ну, в смысле, Николаем Кузнецовым? - Игорек, чего-то я не понял, как это малость побыть Паулем Зибертом? У тебя все нормально? Часом, ты «кукушкой» своей ударился обо что? - А я не сказал разве? Ну, извини, сейчас разжую. Ты же с задэкаэмовскими пацанами корешишься? С задэкаэмовскими пацанами я действительно корешусь. Даже не с ними, а с одноклассником моим Витькой Драгуцей. ДКМ это Дом культуры моряков. Он от нашего двора в ста метрах через дорогу. Мы туда в кино постоянно ходим. Витька Драгуца живет в домах по ту сторону от ДКМ. Дома там бревенчатые, черные от времени, словно их еще до русско-японской войны строили. Пацанов, которые живут по ту сторону зовут задэкаэмовскими, потому что они ЗА.., а мы, стало быть, по сути, ПЕРЕД дэкаэмовские. Правда нас так не зовут, уж больно заковыристо, на раз и не выговоришь. Витька мой самый лучший корешок, лепший. Такой лепший, что лучше просто нет на всем белом свете. Мы с ним даже в школе сидим за одной партой. Я для него что угодно, хоть рубашку последнюю. На то она и дружба, чтобы все пополам, поровну, честно. Это не для красного словца, точно, так и есть. В прошлом году папа подарил мне цейсовский морской бинокль с двадцатикратным увеличением. Когда-то давно в 1945 году этот бинокль взяли в качестве военного трофея - сняли с морского японского камикадзе. У японцев летчики камикадзе были, их адмирал Такидзиро Ониси использовал, командующий морской авиацией. И еще были смертники-моряки. Эти ребята чисто флотские. Они либо на управляемых торпедах в атаку выходили, либо на быстроходных катерах. Джапанизы брали торпедный катер, под завязку загружали его взрывчаткой, а потом выводили его на корабль противника. Когда катер ложился на боевой курс, команда катера выпрыгивала за борт, их потом подбирали свои японцы, если им повезет, а не повезет, так извините – на то она и война... На катере оставался только рулевой-смертник. Он должен был лечь на боевой курс и держать катер на курсе, пока тот не врежется во вражеский корабль, и погибал вместе с подорвавшимся брандером. Брандером в старину называли парусное судно напичканное порохом и всякими горючими материалами. Его тоже поджигали и направляли на вражеский корабль, только тогда в старину, команда в последний момент покидала брандер. Можно проще – торпедой бацнуть и все дела. Но кто, их самураев разберет? Может силу духа показывают, а может просто торпеды кончились. Вот такой смертник и вышел в атаку на эсминец, на котором служил папин кореш. Наши моряки, как увидели такое дело, сыграли боевую тревогу. Матросики чечетку ногами отбили, сваливаясь на боевые посты по металлическим трапам и палубам, да снаряды во все пушки забили. Эсминец развернулся к плавучему смертнику бортом и начал палить по нему со всех видов оружия, какое имелось в наличии. Огонь был такой плотный, что попавшими снарядами убило камикадзе и перебило тросы рулевого управления. Катер не дошел до цели всего пару кабельтовых - рукой подать. Без управления катер стал кружить на месте. Повезло нашим. А то уж, они совсем было собрались геройски встретить свою гибель. Нечасто удается пленить вражеский корабль. Папин кореш был в то время морским лейтенантом и командовал десантной группой высадившейся на торпедный катер. Камикадзе они нашли мертвым. Он был в парадной форме лейтенанта японского военно-морского флота. Живот разворочен осколками снаряда, на голове белая ленточка с восходящим солнцем и черными иероглифами - типа «на работу, как на праздник». Руки сжимали обнаженный самурайский меч, а на груди висел мой цейсовский бинокль. Представляю, как этот лейтенант, вывалив команду за борт, лег на боевой курс, выхватил меч, пришпорил, что было мочи, всех лошадок, дремавших в двигателе и… БАНЗАЙЙЙЙ!!! Настоящий самурай! Уважаю! Мурашки по заднице… Бабуля сказала, что так умирают настоящие мужики – в трезвой памяти, на своих ногах, исполняя то, что должно. Хотела бы она так умереть. Я думаю, так должны умирать все. Это лучше, чем чахнуть в постели. Нравится мне слово банзай. Наше ура тоже сильное слово. Но, банзай… БАНЗАЙЙЙЙ!!! Кровь в жилах начинает бурлить. Красота!!! И сердце-то, оно как бьется? Вы только вслушайтесь. Слышите? Шепчет: бан… зай… бан… зай… бан… зай… бан… зай… Раз люди умирают с таким словом на устах, значит оно того стоит. Вроде, как «За Родину! За Сталина!». Верно, во мне таки течет еще маленькая капелька японской крови, раз банзай так по душе мне пришелся.. Хорошо, что все так вышло. Только мне отчего-то того японского лейтенанта чуточку жаль. Выпустил жизнь, как пар в паровозный гудок. Пошумел, погудел, саблей помахал, а, что должно не исполнил. Обидно. Хотя, не его это вина. Он старался. Ему просто помешали. Не дюже расторопным оказался. Не повезло чуваку. Полный БАНЗАЙ! Катер разминировали и отбуксировали на нашу базу, а все мелкое имущество, найденное на катере, разобрали на сувениры. Самурайский меч достался капитану эсминца в качестве трофея, а бинокль папиному корешу. Так бинокль у него и остался, а в прошлом году он по какому-то поводу подарил его папе, ну а уж папа задарил мне. Велел беречь, как зеницу ока, поскольку вещь абсолютно козырная. Да я и сам понимаю, что козырная. Не за всякой вещью стоит такая история. Увидел у меня этот бинокль Витька и запал он ему в душу. И того пуще, когда я пересказал историю обретения бинокля от джапанизского камикадзе. Витька даже пятнышко какое-то на бинокле отыскал, ты говорит, не стирай ни в коем случае, это кровь того камикадзе самурайского. Витьке втемяшилось в голову, чтобы я отдал ему этот бинокль. А как его отдашь? Папа вроде мне его подарил, но только вроде, а по сути-то это ему подарили. Одно дело с чувством собственника глазеть в бинокль, а другое передарить. Мне бинокль не жалко, Витька мне самый что ни на есть друган из друганов, но не могу я вот так хамничать – взять и отдать, не спрашивая разрешения. Думал я, думал и нашел половинчатое решение. Бинокль, ведь он же БИнокль, и как у каждого БИнокля у него две трубы. Раскрутил я болт, соединяющий трубы, одну трубу взял себе вместе с болтом, а другую отдал Витьке. Да предупредил, дескать, хочешь, обижайся, но даю тебе вещь на время. Как только папа заведет речь за бинокль, по моему свисту пулей приносишь его мне. А я уж скручиваю, все вместе, как было, и предъявляю японский трофей немецкого производства папе в целости и сохранности. Думаю, я поступил по-честному, как истинный корефан. Чтобы, значит, между друзьями все поровну. На том и сошлись. Витька пропал на две недели. Так его увлек бинокль, что ничем другим, как шастать в сопках и рассматривать все в бинокль, он просто не мог. Вот уж полгода никак в него не наглядится. Папа пока не вспоминает за бинокль, ну, да и ладно. Так вот, я часто бываю у Витька в гостях и общаюсь с его дружками дворовыми. Между задэкаэмовскими пацанами и нашими вражда. Да и не вражда, даже, а так, легкая конкуренция. А я, и тут, и там, пацан свойский. Корешусь со всеми - и со своими, и с чужими. Так, уж сложилось. У нас двор большой – четыре пятиэтажных дома квадратом, да пяток двухэтажных рядышком. Пятиэтажки не так давно построили, а вот двухэтажные еще японские военнопленные строили, когда мы вслед за Гитлером разгромили японского императора со всеми его камикадзе. Пацанва со всех этих домов в один двор стекается. В центре двора детский садик и футбольное поле. Как бы футбольное поле, потому, как мы на нем в футбол и лапту играем, а зимой в хоккей. Все остальные на нем белье после стирки сушат. На поле врыты толстые металлические трубы, между ними веревки, чтобы выстиранное белье сушить. Когда белье развешивается, то веревки подпираются длинными палками, чтобы белье по земле ветром не полоскало. Представляете каково в такой обстановке в футбол играть? Вся наша пацанва, от мала, до велика, вертится на этом поле. Да и девчонки не брезгуют, особенно, если лапту затеваем. А когда совсем уж наскучивает мяч гонять или банки консервные клюшками швырять, или взрослые трепку нам зададут за перепачканное мячом белье, мы всей ватагой перебираемся через забор детского сада и, тогда уж держись… Чаще всего это происходит в середине дня, когда у детсадовких малышей адмиральский час. Спят они в это время после обеда. Тут уж мы и на скамейках, и в на качелях и в войнушку, так, что песочница у на вместо окопа. Стрельба стоит, крики, вопли… Какой тут адмиральский час? Вся ребятня детсадовская вместо сна в окна на наши боевые действия любуется. Так забодали мы своей активностью этих детсадовских, что они, уж и спать не могут, и есть не хотят. Заведующая детсадом от ярости с ума сходит. Выскакивает на улицу со всеми своими воспитателями, нянечками, дворником, поваром и с криками пытается нас выловить. Ну да разве нас поймаешь? Мы всегда настороже. Мы чуть что, и шмыг, как тараканы, через забор на свою дворовую территорию. Они со своей облавой в другую сторону, а мы снова шмыг через забор и снова в детском саду… Они к нам, а мы через забор. Они от забора, а мы через забор… А по заборам вся эта детсадовская компания лазить не горазда оказалась. С недельку они так за нами побегали и выдохлись. Приморились, то бишь, - устали. А как устали, так и взмолились. Заведующая решила вызвать всю нашу дворовую команду на мирные переговоры. Чтобы заключить временное перемирие для разрешения противоречий. Верховодит пацанами в нашем дворе Вовка Болсуновский. Ему лет под пятнадцать и, понятно, что в детсад по заборам он уже не скачет. Возраст не тот. А на нас, кто помладше влияние имеет. Заведующая про это прознала, встретилась с ним и уговорила собрать на территории детсада всю нашу ватагу для душевного разговора. Вовка, когда с ним по-доброму, всегда на встречу идет – он пацан законный. Да, мы все такие, законные, когда с нами по-доброму. Вовка настрого приказал всем явиться на территорию детсада в назначенное время и пообещал, что придет сам. Мы, правда, засомневались поначалу – явиться мы явимся, без проблем, вот только как бы заведующая на нас засаду с милицией не организовала. Переловят, да в кутузку засадят, да уши в назидание надерут, как следует. Кстати! Интересное дело, насчет, кутузки. Почему кутузка? Кутузов, что ли, в ней сидел? Ну, это я так из любопытства. Посомневались, но идти-таки решили. И то, сколько это народу надо, чтобы всех нас переловить, нас же тут не два – три пацана, а целая орава. О-го-го!!! Да и как не пойдешь? Вовка сказал – значит, точка. Вовка, он чувак авторитетный! Ко времени собрались все, кто через забор перелезть смог. Калитки с двух сторон открыты, но, кто это в детсад через калитки ходит? Может, кто и ходит, но только не мы. Через забор – вот это по-пацански! Я с собой на всякий пожарный Витьку Драгуцу пригласил. Витька пацан отчаянный, если что с ним легче отбиться будет. Засаду нам организовывать не стали. Первой выступила заведующая, надавила нам на совесть, дескать, вы уже почти взрослые дети, почти пионеры, а не за горами времена, когда надо будет вступать в комсомол и участвовать в строительстве коммунизма. Слезно просила на территорию детсада не лазить, забор, качели и скамейки не ломать. Взамен обещала купить нам горн, барабан и красное знамя. Что бы все как у тимуровцев в фильме «Тимур и его команда». Фильм то мы уж все смотрели раз по двадцать. А то, вроде как, ведем мы себя не по-советски – просто антитимуровцы какие-то. Тимуровцы все ремонтировали, да взрослым помогали, а мы, знай себе, все ломаем, да громим, как галахи какие. В общем – тюрьма по нас плачет! А мы, правда, забор детсадовский напрочь раскурочили. Как у нас война, какая, так мы к забору. И сабли у нас из штакетника детсадовского и винтовки… Закончилось тем, что мы все прониклись. И мы, и Вовка. Проникнешься тут, коли тюрьмой пригрозят. Вовка клятвенно пообещал под честное-пречестное пионерское слово, что больше ничего подобного не повторится, а если кто из нас хочет лично с ним, с Вовкой, иметь дело, то пусть уже только залезет в детсад. В смысле по шее надает, если что. Сказал это Вовка и для наглядности кулачищем потряс в сторону возможных нарушителей данного им честного – пречестного слова. А вот барабанов и горнов со знаменами, как у тимуровцев нам, дескать, не надо. Он, Вовка, в школе на пионерских сборах барабаном нагрохотался, горном надуделся, под красными знаменами находился. Кто хочет в горн дудеть, да в барабан барабанить и качели с лавками и заборами, как тимуровцы, ремонтировать, то Вовка не против – пусть ремонтирует. Ну а мы, как Вовка. Он у нас командир. Сказано ни ногой, значит ни ногой! Кто тимуровцем хочет быть, пусть будет тимуровцем, а нам этого не надо. Мы уже набарабанились и надуделись!!! На самом деле ничего мы не дудели и не барабанили, и под знаменами еще не ходили. Да нас еще и в пионеры не принимали – не доросли. Это Вовка в пионерах надуделся, а мы… Но, мы как Вовка – набарабанились!!! Плохо, что в детсад теперь ни ногой. Ну и ладно, подумаешь детсад – есть места и интереснее. С тем мы и разошлись. Заведующая на прощание, от счастья, пару слезинок уронила - расчувствовалась. Вот, какую Вовка речугу задвинул! В детсад не лазим, штакетник от забора не отдираем. Наше слово – кремень! У нас теперь дело интереснее завелось. Это Вовка придумал. Вовка он такой, он вечно что-то придумывает, недаром мы его командиром признали. На границе нашего третьего участка сопка, сразу за сопкой второй участок. Вражеский. С пацанами со второго участка у нас уже не конкуренция, а самая настоящая вражда. Не дай бог одному на второй участок попасть, будешь как партизан в тылу врага – только оглядывайся, да будь готов, что есть духу стрекача задать. А то, если словят – запытают… Ну мы их на своем третьем участке тоже не жалуем. Скажу по секрету, у меня младший братишка на втором участке живет. Я там, в гостях часто бываю. Так что, есть у меня и там, во вражеском лагере свои люди. Я же говорю, что я, и тут, и там парень свойский. Сразу за сопкой в высоченном заборе находится база ОРСа. Вся ее территория загромождена горами селедочных бочек. Бочки на базе пустые, но их берут в море рыболовные базы, на которых перерабатывают выловленную рыбаками сельдь. Ну не то чтобы перерабатывают, а просто солят селедку и забивают ею бочки. Просто горы бочек из обычной деревянной клепки. Но, если хорошенько поискать, можно найти маленькие горочки совершенно замечательных бочек. Эти замечательные бочки сделаны из пятислойной фанеры, состоят из двух четырехугольных изогнутых половинок, двух круглых донышек и четырех стальных обручей. Обручи можно расклепать или распилить ножовкой по металлу. Потом обруч на одном конце загибается вдвойне сантиметров на десять и обматывается веревкой или изоляционной лентой. А другой конец изделия заостряется. В итоге получается просто цимусная, почти настоящая сабля. Из половинок бочки выходят отпадные щиты, как у крестоносцев. За таким щитом, как за каменной стеной. Если я за таким щитом слегка присяду, то из-за него ничего моего не торчит. Даже мои огромные уши из-за щита не видно. Можно и из донышек щиты соорудить, но они поменьше и оттого не такие надежные и внушительные. Дел-то всего - надо залезть на территорию базы ОРСа и стыбзить себе такую распрекрасную бочку. Всего одну бочку на четверых. И из нее, на тебе - четыре щита и четыре сабли. Рубись – не хочу! Тем более, что бочки эти никто не охраняет. А чего их охранять? Кому они нужны? Все кому бочки нужны были, на засолку огурцов и помидоров, или под квашеную капусту, уже себе стыбзили. А про наши потребности на базе сторожа не в курсе. Пронюхали пацаны со второго участка, что мы их бочками вооружаемся и объявили нам войну - на битву вызвали. Все наши, сколько соберем, против всех не наших. Обидно им, что самим умишка додуматься до такой простой вещи не хватило. Теперь они тоже вооружаются с базы ОРСа. К битве готовятся. Не иначе, уже все селедочные бочки растыбзили. Куда теперь селедку соленую затаривать? Неясно. Ну, это уже не наши проблемы. Битву назначили на вершине сопки разделяющей второй и третий участки. Договорились о времени. Сбор назначили в нашем дворе. Ну и дела, скажу я вам! Народу привалило, как в хорошей армии. Тут и мои дворовые, и задэкаэмовские, и из частного сектора, и с Находкинского проспекта, и с самых верхов третьего участка. Все при щитах, при саблях, а кое у кого и шлемы черти из чего понаделаны, от ведерок для игры в песочнице, до детских ночных горшков. Мы же когда против второго участка воюем, все как одна семья - никаких тебе противоречий. Даже конкуренты, как братья становятся – все заодно. Общий враг, он объединяет. И-Го-Го!!! Это так жеребцы восторг свой проявляют. Мы хоть и не жеребцы, но когда-нибудь ими будем. Мы самые пацанские пацаны с третьего участка!!! И-Го-Го!!! Настроение у всех боевое. Но видно, что мандражирует пацанва слегка. Мы же раньше еще не устраивали таких битв, чтобы со стальными саблями. Как бы в этой битве кому башку не срубили. Понятно, что битва не взаправдашняя, а понарошку, но кто их этих второчков знает? Они хоть и не такие отпетые, как пацаны с первого участка, но в раж войдут – как капусту порубят. А оттого мандраж этот легкий на всех и давит. И на меня давит. Витька за мной зашел перед сбором. Орел! На четырехугольном щите красная звезда во всю ширину, саблю начистил – огнем горит. Рукавицы напялил зимние, с брезентовым верхом, овчинной изнутри подбитые, чтобы, значит, пальцы напрочь не отрубили. Как ему не жарко? Сентябрь только начался. А у нас весь сентябрь распрекрасное время – лучше, чем летом. Ну, да пусть его потеет. Так в доспехах всем кагалом по улице и двинули. Как в кино. До сопки с километр по жилому району. Пока километр этот прошли тучу народу удивили. Не было еще на нашем участке таких богатырских передвижений. Я рядом с Витькой марширую, саблей о щит бряцаю, показываю всем, какой я бесстрашный. А у самого под ложечкой сосет: а ну как зафинтилят саблей по затылку, а я щитом прикрыться не успею. И говорю я Витьке, между прочим: - Витек, если там, в битве, тебе туго станет биться, ты в мою спину упирайся – я прикрою. А если уж, невмоготу вовсе станет, вместе, спина к спине, присядем, щитами закроемся и получимся, как в бочке. Вот в бочке и пересидим битву эту окаянную. - Ага, пересидим… - Отвечает Витька: - чтобы второчки нас в этой бочке положили на бочок, и вниз с самой верхотуры сопки по склону катнули? До самой бухты катиться будем, если о дом какой не затормозим. Нет, не богатырское дело по бочкам прятаться. Ты как хочешь, а я биться буду. Вот и отвалилась моя вторая половина надежной бочки, в которой можно было при случае спрятаться. Раз такое дело, придется биться! Битва получилась знатная. Не успели мы по лысой сопке вверх подняться, а нам, как снег на голову войско тевтонцев со второго участка. Не стали они ожидаться, когда мы на макушку сопки взберемся, да в боевые порядки построимся. Обрушились лавиной. Нет бы нам, дуракам, разведку вперед пустить, или охранение, какое-никакое, в качестве авангарда, как в книжках военных описывают. Нет, мы же орлы! На фига нам разведка! Сами с усами, всех в капусту порубим!!! Бились мы честно и в бочку с Витькой не прятались. Действительно – не богатырское это дело по бочкам ховаться! Да разве устоишь под напором такой армады, стоя на склоне, когда они сверху прут, как стадо слонов. Щит об щит! Звезда о звезду! Бах! Бах! И кувырком! Всю сопку, скажу я вам, вымазали кровавыми соплями, слюнями, а то и слезами. Треснут щитом в лоб, а слезы сами из глаз брызжут, без спроса. Больно же… Я после этого дня три пальцами проверял на месте ли мой нос, не размазался ли по лицу, да губами разбитыми, как варениками шлепал. А лоб мне неделю зеленкой мазали. Витька теперь на меня ворчит: - Это ты, Жека, накаркал! В бочке отсидимся! В бочке отсидимся! Папа, осмотрев мои раны, сказал: - просто чудо, что эти сопливые идиоты глаза друг другу не выковырнули и черепушки не покололи. Кончилась большая война, оправились мы от ран, и стало во дворе тихо и скучно. Нет, никто не отменил футбол и лапту, но разве это занятие для пацанов на фоне большой пацанской войны? Настоящие пацаны они занимаются настоящими делами, пацанскими. Такими делами, чтобы все вокруг бурлило и клокотало, как в жерле вулкана. В детском саду вместо деревянного забора установили железный, с пиками. Теперь мы, как обезьяны в зоопарке - через прутья решетки на детсадовскую детвору смотрим. Вот бы этот забор разобрать! Классные копья получились бы для нашей пацанской команды. Только обещали мы, что ни-ни. А наше слово - кремень! А жаль… Жизнь протекала тихо – школа, улица, школа, улица. Витька иногда приходил ко мне в гости, пока было тепло, мы предпринимали вылазки на море или просто в сопки – посмотреть на осень. Осень у нас в Приморье просто загляденье. Середина сентября. А море еще синее-присинее, как в начале августа. Сопки разноцветные, словно в лоскутное одеяло укутаны – зеленые, желтые, оранжевые, красные. Просто не наглядеться – глаза радуются. Люблю я с утра уйти с пацанами на море и брести вдоль уреза воды. Чего там только нет! Крабики ползают, чуть глубже звезды морские и ежи. Захотел - искупался, захотел - позагорал. Проголодаемся, так штаны и рубашку прочь и в воду. Мидий от скал подводных надерем штук по пять на брата и на костер их. Мидии это ракушки такие, к скалам на нитях себя крепят, большущие, как две моих ладони сложенные вместе. Если поглубже занырнуть, метров на шесть, так там и вовсе страшилы, размером с две папиных ладони. Ракушки минут через пять на огне открываются сами и видно как в них вода кипит. Объедение! Соли только надо с собой брать и нож, чтобы мышцы от раковин отрезать. Всю жизнь так вот шел бы и шел по берегу, куда глаза глядят. В начале октября зарядили дожди, и мы с Витькой перебазировались ко мне домой. Витька в ДКМ посмотрел новый французский фильм – «Три мушкетера». Мне посмотреть этот фильм не удалось, поскольку показывали мушкетеров только на вечерних сеансах, а вечером мама меня в ДКМ не пускает. Потому, что вечером вокруг ДКМ ходят «ужасные хулиганы» с пиками в карманах, и только и думают где бы какого отличника, вроде Жеки, подловить и в живот пикой пырнуть. Чтобы, значит, пятерок в школе не получал и вообще… Это мама так думает. Страшные хулиганы, это и есть Витька со своей пацанской компанией, это он там вокруг ДКМ по вечерам ходит и смотрит «Трех мушкетеров». Только переубеждать маму бесполезно. Приходится вечерами смотреть телевизор, либо у подъезда на скамейке глупости слушать от девчонок постарше: про ужасную любовь мальчика Вовы к девочке Ире в пионерском лагере Маяк прошедшим летом. С поцелуями!!! Странные они, эти девчонки. Поцелуи им подавай. И что за придурки дылд этих прыщавых целуют? Я бы вот никогда не стал. Папа говорит: - Эка их в груди расперло! Перезревают девки. Им уже замуж пора, а их все в школе мурыжат. Под впечатлением «Трех мушкетеров» Витька в один из приходов ко мне взялся из пластилина лепить целую армию мушкетеров, ну и мне описал, как и что. Я налепил гвардейцев кардинала, как Витька мне обрисовал. Все в точности - и плащи, и шляпы, и шпаги из спичек. Козырная пластилиновая войнушка у нас получилась. Пока сражались мы спичечными шпагами, уже и вечер нагрянул – Витьке домой пора. За игрой про уроки совсем забыли, а их делать надо, хоть кровь из носу. Стал Витька домой собираться, и уже у дверей говорит мне: - слышь, Жека, можно я своих мушкетеров к себе домой заберу? Сказать по чести, я уже совсем было хотел отдать ему этих мушкетеров. Мне вот их абсолютно не жаль. Да мне для Витьки ничего не жаль. Вот только… Если я ему их сейчас отдам, он же засядет с ними дома, на две недели, как с тем биноклем – его потом ко мне играть не зазовешь ни за какие коврижки. Мне в гвардейцев кардинала самому с собой воевать не очень с руки. С Витькой много интереснее. Отказал я Витьке в его просьбе, и похоже он на меня обиделся. Выходя за дверь на площадку. Посмотрел на меня угрюмо, надув губы: - Ну, ты, оказывается, Жека, еще тот жадоба! Ну, ничего, пусть обижается. На обиженых воду возят. Да и не хватит его надолго. Завтра, как миленький, прибежит ко мне делать уроки и играть со своей пластилиновой мушкетерской армией. И мне веселей будет своими кардинальскими гвардейцами играть против Витьки. Вот такая у нас размолвочка произошла малюсенькая. Это я думал малюсенькая. А на деле оказалось, что очень даже большусенькая. На следующий день Витька не пришел ко мне делать уроки, не пришел играть в мушкетеров – вообще не пришел. Ну, думаю, мало ли что, может быть дела, заботы семейные. У Витьки мама работает в две смены, чтобы Витьку с сестрой прокормить, и Витька часто остается один с трехлетней сестрой Агатой. Видимо обстоятельства не позволили ко мне зайти. На следующий день в школе Витька сидел за партой с пасмурным лицом и разговаривал со мной как-то неохотно. Пришел я из школы, бросил портфель в коридоре и решил дойти к Витьке домой. Надо, думаю, нам отношения прояснить. Так ведь и будет думать, что я великий жадоба и мушкетеров из вредности ему не отдал. Витьки дома не оказалось, только соседская девчонка, да сестренка его Агата. Агата сказала, что Витька ушел на улицу гулять с пацанами. Подумал я, куда это Витька может пойти гулять с пацанами, и решил дойти до Тимкиной голубятни. Тимка тоже Витькин лепший кореш, как и я. Голубятня не совсем Тимкина, а его отца. Отец Тимки с детства голубями занимается. А до него дед Тимкин голубей водил – у них многовековая династия голубятников. Еще те свистуны! Дядя Вася, батяня Тимкин клёвый мужик, с ним всегда можно по душам поговорить на любую тему. Он и по сию пору, иной раз, залезает на голубятню, открывает своих дутышей, да перевертышей и давай насвистывать, как соловей-разбойник да шестом с тряпкой на конце размахивать. Как, пацан. Задорный он, дядя Вася этот. Пацаны со всей округи его просто обожают. Дядя Вася работает на судоремонтном заводе в литейном цехе, модельером по дереву. Если какую деталь для ремонта судов отлить надо, дядя Вася сначала эту деталь из дерева вырезает, по ней форму делают, а уж потом в форму металл заливают. Чего он только не умеет?! Тимке из дерева вырезал в натуральный размер пистолет ТТ и немецкий автомат шмайсер. Насчет шмайсера не знаю, а вот ТТ - один в один. У нас дома папин ТТ лежит, ему его по работе для каких-то нужд выдали. Я сравнивал, все точно до последней черточки – тютелька в тютельку. Тимка уже и сам обучился, не хуже батяни - мастер «золотые руки». Задумал сделать деревянный пулемет Максим и сделал. В натуральную величину, колеса вот только подкачали, Максимовых не нашли, пришлось приладить от детской коляски. Ствол, щиток, кожух для охлаждения волнистый, даже ленту тряпочную пристроил с двумя десятками деревянных патронов, да краской зеленой выкрасил – хоть сейчас на чапаевскую тачанку водружай. Все задэкаэмовские прямо гордятся этим пулеметом. Смотрят свысока, вроде у них взаправдашний Максим - нет ведь такого во всей округе ни у кого. Когда они отправляются в сопки играть в войну, всегда катят Максим за собой. Я с ними участвовал пару раз в таких походах на правах Витькиного друга, классная игрулька получилась. Мне правда с их оружием повоевать не пришлось, да у меня своя винтовочка цимусная. В книжке я ее высмотрел про Кубинскую революцию. Там, на фото Фидель, Че Гевара и Сьенфуэгос в обнимку, с такими винтовками. Нашел я Витьку под голубятней в сарае. Они как раз с Тимкой пулемет от грязи отмывали после очередного боя. Под голубятней в сарае у задэкаэмовских пацанов свой штаб, они там весь свой арсенал хранят – неудобно домой все тащить и пулеметы, и щиты и сабли. Родители не шибко наши боевые забавы жалуют. Запёрся я в сарайчик на правах старого кореша, привет пацаны, кричу… Витька, как понял, что это я, Жека, пришел, друг его самый, что ни на есть наилучший, так у него вид сразу кислый стал, как от лимонной кислоты, когда ее горстью в рот засыплешь. Губы надул. Помолчал, пока я себе тряпку отыскал, да в ведре намочил, чтобы пулемет помочь отмывать и говорит: - Ты, это, Жека, знаешь что? Не приходи сюда больше. Раз ты такой жадоба – значит конец нашему корефанству. Меня, как кипятком ошпарили от таких слов. Посмотрел я вокруг, а пацаны на меня косо смотрят. Вроде и смотрят, а как-то не так, как положено на другана смотреть. Вроде это не я, Жека, кореш Витькин, а кто-то посторонний. Видно рассказал Витька им все и про мушкетеров, и про отказ мой. Тут уже я губы надул от обиды незаслуженной. Ах, ты, думаю! Я же, как лучше хотел, а оно вон как вывернулось наизнанку. И говорю: - Раз так, Витек, то ладно!!! Конец, значит, нашему корефанству? Пусть будет конец. А раз уж ты решил раскорешиться со мной, так уж по честному раскорешайся! Принеси мне завтра в школу половинку моего самурайского бинокля, которую я тебе, как другу попользоваться давал. Вот тогда мы и раскорешиться можем по совести. А мушкетеров своих можешь хоть сейчас забрать, я тебе их не дал, чтобы ты ко мне чаще играть приходил… Потом я гордо повернулся и удалился в свой передэкаэмовский район. За мушкетерами пластилиновыми Витька не пришел и половинку бинокля в школу не принес. Когда я ему в школе за бинокль напомнил, он повернулся ко мне и сказал: - Вот и фигу тебе, а не бинокль! Я с пацанами посоветовался и мы решили, что жирно тебе бинокль возвращать. Мы столько с тобой дружили, а ты мне мушкетеров пластилиновых пожалел! Пэзорник! За дружбу надо платить, и за жадность свою тоже платить надо. Вот бинокль и будет платой за твою жадность! И рожу ехидную мне состроил. А потом, как у Майн Рида в книжке, кулак вверх поднял и произнес: - Хао! Я все сказал! На такие слова, взял я свой портфель, сгреб тетрадку и ручку с непроливашкой и пересел на свободную парту в конце класса. Одноклассники наши ничего не поняли, потому, как не в курсе они, ни про бинокль, ни про мушкетеров, а объяснять я ничего не стал. Просто с задней парты сказал: -Ладно! Посмотрим, кто победит, Витечка! И состроил, такую же ехидную рожу, как и он мне Дальше события завертелись, как снежный ком с горы. Тогда и Игорек появился, со своим предложением насчет Пауля Зиберта. Дескать, побудь, Жека, в задэкаэмовской команде разведчиком от нашей пацанской команды. Как Герой Советского Союза Николай Кузнецов, был Паулем Зибертом у фашистов. Ты, Жека, вроде как за них будешь, а на самом деле вовсе даже за нас. Они со старшими пацанами обсудили и решили доверить мне эту роль. А пацаны наши старшие давно на задэкаэмовских зуб точат. Когда мы со вторым участком воюем, то вроде все за одно, все друзья-товарищи. А, как мир со второчками наступает, сразу начинаются внутренние распри. Вот у задэкаэмовских и пулемет Максим, и шмайсер, и ТТ, и прочего добра невпроворот. Если дела так и дальше пойдут, они с помощью Тимкиного батяни вообще себе противотанковую пушку забацают, а там и на танки замахнутся. Тогда к ним уж точно на драной козе не подъедешь. Вот и решили меня в разведку двинуть, вызнать дабы, где, что, как и когда. Расписал мне все это Игорек. Ты, мол, узнай, а дальше мы уж сами налет устроим – бац, бац, и в дамках. Штурм, одним словом. А мне, как герою разведчику, оберлейтенанту Паулю Зиберту, доля положена, от богатства ожидаемого. Я-то про всё знаю. Под голубятней, в сарае арсенал. Промолчал я скромно про эту свою осведомленность, но Игорьку сказал, что обмозгую его предложение, на предмет как это все лучше провернуть. Сказать по-честному, я на Витьку жутко обиделся. Не за его решение раскорешиться из-за мушкетеров – мало ли между друзьями недоразумений бывает. Утряслось бы все помаленьку. Обиделся я из-за бинокля. Я ему такую козырную вещь располовинил без всяких слюней. А он мне: - За дружбу надо платить!!!! Да еще с такой ехидной рожей! Не ожидал я от него такого предательства. Ладно, ладно, думаю, раз ты, Витечка, так, то и мне не грех к штурму руку приложить. Авось, попутно и мой бинокль пацаны экспроприируют. Посмотрим, Витечка, кто победит. Раз за дружбу надо платить, так за предательство сам Бог платить велел. Как говорит бабуля: - Да воздастся каждому по делам его. А Бабуля, она в курсе почем фунт лиха на базаре. Вот, Витёк, ты за предательство и будешь платить. Игорьку я на следующий день обозначил свое согласие на участие в операции. Требование выдвинул только одно - если пацаны при штурме возьмут половинку моего бинокля, то должны всенепременно вернуть ее мне лично в руки. И расположение штаба задэкаэмовской пацанвы нарисовал. Не сразу, дней через пяток, чтобы не думали, что мне это легко далось. Пусть знают, что я в поте лица разведку проводил, ночей не спал, хитрым змеем в доверие втирался, пока нужное место выведал. Месть была страшной. Во время ночного штурма наши пацаны выгребли из задэкаэмовского штаба всё подчистую. Всё! Максим, ТТ, шмайсер, пяток физкультурных гранат, какие старшеклассники на соревнованиях метают, а уж винтовок, сабель и щитов - просто без счета. Добычу перетащили в штаб в подвале под нашим домом. Пацаны из соседних домов приносили новости, что у задэкаэмовских полный переполох. Вроде они даже приз объявили за указку на злоумышленников. В штурме участвовали старшие, еще об этом было известно мне, да Игорьку. Старшие язык за зубами держать умеют, а нам с Игорьком и вовсе, вроде как, не с руки трепаться. Оружие вылеживалось в подвале, и вытаскивать его никто не собирался, пока наведенный операцией шорох не уляжется. Долю, с награбленного имущества, я брать не стал. Вдруг, потом с Витькой замиримся, а он у меня это барахло увидит. Скандал будет. Даже не скандал, это будет атомный взрыв, как в Хиросиме. Половинку моего бинокля пацаны не нашли. А может просто плохо искали. Правда, поклялись на честное-пречестное, что не было половинки моего самурайского бинокля. Долю я не стал брать еще и потому, что как увидел я все это в нашем штабе, как-то не по себе мне стало. Вроде не Витька меня предал, а я его с потрохами продал ни за понюшку табаку. И ссора эта из-за мушкетеров показалась такой глупой и мелкой, что не стоило оно всего этого. Вот только бинокль… Через пару дней папа ушел на трое суток в море, на вышедшем из ремонта большом морозильном рыболовном траулере – на ходовые испытания. Когда папа вернулся меня ждал неприятный сюрприз. Примчался я из школы в середине дня, швырнул портфель за картофельный ларь в предбаннике, башмаки скинул и к бабуле на кухню – обедать. Смотрю посередине кухонного стола чехол от моего самурайского бинокля, а рядом моя половинка бинокля с болтом крепежным. Я так и оторопел! Поднял на бабулю глаза, а она приподняла брови и пояснила: - Папа на ходовые испытания в море взял футляр с биноклем, а как вернулся, выложил всё это хозяйство на стол и велел тебя после школы на улицу не пускать. Вечером будет разбор полетов. Потом бабуля вытерла передником руки, присела за стол рядом со мной и, подмигнув левым глазом, сказала: - Все ремни в доме я уже спрятала. Не трусь! Я тебя в обиду не дам. Пороть меня не стали. Да папа и не порет меня никогда, так порычит, ремнем помашет, для пущей острастки, себя пару раз по колену стеганет, чтобы мне наука в мозг впилась. Это мама меня может по заднице стегануть, если я двойку, к примеру, получу. Да и то редко - я же круглый отличник. Ну, получал пару раз двойки за всю жизнь. Да и то за поведение. Рассказал я папе историю про бинокль в деталях, без подробностей о нашей с Витькой ссоре. Кончилось тем, что, поскольку завтра воскресение, папа велел мне сходить к Витьке и забрать недостающую половинку бинокля. И впредь к биноклю не притрагиваться, пока я не поумнею. Насчет сроков моего ожидаемого поумнения папа ничего не сказал. Мне и так понятно стало, что произойдет это еще не скоро. Ну и ладно… Мама тут же папу подковырнула, дескать, делать надо было лучше, в смысле как следует. Меня, то есть делать, как следует. Вроде как папе в упрек, что я у него недоделанный, как Буратино у папы Карло. Бабушка прекратила их споры, сказав: - Хватит на ребенка свою дурь сваливать, каким сделали, таким сделали. Делали бы, как следует, а не наспех. Тебе Саня не в море надо болтаться по полгода, а заниматься воспитанием ребенка. Мужской руки в доме нет - воспитание у Жеки наскрозь женское. Внес я полный разлад в наше семейство своей бестолковостью. А история на ходовых испытаниях приключилась такая. Вышел папа на капитанский мостик. Футляр с биноклем на груди висит. На мостике начальник управления, капитан, пара приглашенных капитанов с других судов, старпом, вахтенный штурман, да еще рулевой у штурвала затесался. У нас двадцатикратный цейсовский бинокль и так диковина, а уж в купе с историей про камикадзе и вовсе. Хвалился папа от души. Вот, дескать, штука у меня есть, какая – просто закачаешься! Рассказал за бинокль всю подноготную, и про камикадзе, и про атаку на эсминец, и про кореша, который бинокль ему подарил. Тут тебе истребители Накадзима на бреющем из пулеметов строчат, бомбардировщики Кавасаки пикируют, столбы водяные от взрывов, пушки грохочут, осколки снарядов в воздухе визжат, волна в борт плещет, матросы ленточки бескозырок зубами закусили – умирать приготовились, как подобает настоящим русским морякам… Ну, думает, удивлю! Удивил… Мне он сказал: - Ты, Жека, не представляешь их лица, когда я из футляра вместо целого бинокля вытащил половинку. Капитонов, капитан «Нереиды», при начальнике управления мне с юмором говорит, дескать, ты, Александр Васильевич, вроде про БИнокль от камикадзе рассказывал, а это у тебя МОНОкль, однако. Точно монокль! Самурай твой, что ли одноглазый был? Как Кутузов? Я думал, они от смеха, всю палубу описают. Ты не представляешь, как ты меня подвел… Это я его подвел! Не представляю! Чего уж там, не представляю? Очень даже представляю! Мне и самому смешно стало, как я представил физиономии папиных корешей, при виде его самурайского монокля. Да, что там физиономии папиных корешей - фигня. Представляю, какая была физиономия у папы. Тут не то, что всю палубу об… Обхохочешься короче! Банзай, однако! На следующий день, согласно папиным руководящим указаниям, я поплелся к Витьке требовать половинку своего бинокля взад. Витьку, как обычно, дома я не застал. Около десяти часов я был уже около Тимкиной голубятни. Папа на все про все определил мне времени до 12-00. К двенадцати я уже должен доложить об исполнении и представить бинокль в собранном первозданном виде, как его в 1926 году произвели в Германии на заводе Карл Цейс Йена. В сарае под голубятней дверь была раскрыта ввиду того, что после штурма там ничего не осталось и вешать замок на пустой сарай смысла не имело. В голубятне над сараем явно кто-то присутствовал, оттуда доносилось какое-то бормотание. Наверняка это Тимка с Витькой снова пулемет, какой строят, а то и пуще того. На голубятню я не полез, опасаясь после своего предательства, что меня под горячую руку могут просто запустить в полет с этой голубиной верхотуры, как тех дутышей и перевертышей. Будет мне тогда перевертыш по полной программе - благо, если еще шею не сломаю. Встал внизу, засунул руки в карманы и, приняв независимый вид, начал орать, что было сил: - Витька! Тимка! Выходите! Витька! Тимка! Выходите! Бормотание и на голубятне затихло, ободренный явным успехом, я заорал еще громче: - Витька! Тимка! Выходите! Я знаю, что вы здесь. Хорош прятаться. Испугались что ли? Не бойтесь я вас не трону! Минуты через три бормотание возобновилось, и в приоткрытую дверцу, над приставленной снизу лестницей, просунулась Тимкина голова: - Чё ты орёшь, Жека, как блажной? Нет здесь Витьки. Иди отсюда! И дверца голубятни захлопнулась. Судя по моим ощущениям, время перевалило к двенадцати, и мне не оставалось ничего другого, как блажить во весь голос: - Витька выходи! Витька выходи! Витька верни мне бинокль. Выходи! Верни мой бинокль! Меня папа выпороть обещал, если я бинокль в целом виде ему не представлю. Не знаю, сколько это продолжалось, но я уж и сам поверил, что буду выпорот, если вернусь домой без бинокля. У меня першить в горле стало от воплей. Надоело это и Витьке с Тимкой, потому как дверца голубятни таки открылась. Витька с Тимкой выдезли на крышу сарая, а вниз по лестнице спустились пара незнакомых мне пацанов жиганского вида. Пацанам лет по четырнадцать. Видно новые Витькины корешки. На шее одного из пацанов, на обрывке бельевой веревки, болталась половинка моего самурайского бинокля. В зубах у жигана дымил чинарик Беломорканала, а в руках он держал колоду игральных карт и медленно, как бы нехотя эту колоду тасовал: - Тибе чиво надо, пацан? Нет у Витьки твоего бинокля. Нету! Он мне его только, что в карты проиграл. В очко сыграть не хочешь? Нет? Ну, иди отсюда, пока я тибе по шее не надавал! Будешь дальше орать – только хуже будет. Век воли не видать! И жиган, сплюнув дымящийся чинарик на землю, чиркнул ногтем большого пальца правой руки себя по горлу. Витька смотрел на меня с крыши сарая, набычившись, как обиженный теленок на козу. Если не придержать – забодает. Вроде, это он мне, только что, бинокль в карты проиграл, а не этому жигану. Где он этих урок в кореша выискал? По ним же тюрьма плачет! Нашел с кем в карты играть! На деньги, небось, дулись!? Дулись, да продулись! Витька продулся. Откуда у него деньгам взяться? Вот бинокль вместо денег и выставил на кон. Ну их на фиг, жиганов этих! Я повернулся и пошел домой. По шее мне получать отчего-то не хотелось. Понятно, что, может, Витька и отдал бы мне бинокль, если бы не продул его этим жиганам-уркаганам. Теперь это уже не мой бинокль и уж точно не Витькин. Драться с ними бесполезно. Не одолеть мне их, даже если Тимка с Витькой против меня встревать не станут. Ну, да фиг с ним, с биноклем. Не видать мне теперь своей половинки, как своих ушей. До двенадцати ноль-ноль я уложился. Дома пошел к папе и встал перед ним, подвесив вперед голову, будто она на ниточке висит. А она и вправду, как на ниточке. Бабушка говорит, что повинную голову меч не сечет. Вот я папе и подвесил свою повинную голову. Папа выслушал мое блеяние про жиганов-уркаганов, про Витьку, про карты и дымящийся чинарик Беломора, потом поднялся и молча вышел из комнаты. Вернулся он через десять минут. Вернулся при параде, как обычно ходит на работу. В белой рубашке с черным галстуком, черных брюках с отглаженными как лезвия кортика стрелками. В кителе с золотыми пуговицами и золотыми капитанскими нашивками и капитанской фуражке с шитым золотой нитью крабом. Мой папа Зам, чего-то там та-ра-рам, Начальника Управления активного морского рыболовства. Управление огромное - больше ста пароходов рыбалят по всему Тихому океану от Аляски до Австралии. Папа очень авторитетный чувак. Как говорит Игорек - типа гражданского адмирала. У Игорька папа тоже авторитетный чувак – капитан дальнего плавания, только нашивки на кителе его папы, пожалуй, пожиже наших будут. Капитанов дальнего плавания в нашем УАМРе много, а мой папа один такой и подчиняется только начальнику Управления и парткому КПСС. И больше никому! Нет! Вру! Маме еще он подчиняется. Зашел папа при параде и говорит, давай, дескать, показывай, где твоя голубятня с жиганами-уркаганами, сейчас мы их брать будем. Ну, мы и пошли их брать. Впереди я плетусь, чуть сзади папа марширует. Идти нам сто метров до ДКМ, да сто метров за ДКМ. За эти двести метров с нами, наверное, двести человек поздоровалось. Прав был Игорек, когда говорил, что папа мой чувак авторитетный. Привёл я папу к голубятне, орать понятно не стал, чтобы жиганы при виде нас не разбежались по закоулкам. Да и папа, глядя на меня, палец к губам приложил, тихо, дескать, не распугай жульманов, и полез по приставной лестнице на голубятню. Короче! Мы их победили! Жиганов этих. Когда папа, а за ним и я, влезли в голубятню, вся компания была в сборе. Жиган с моим биноклем на шее лыбился, как придурок, и тасовал колоду карт. Видно фарт ему катил. Шулер! Жиганов с картами папа отвел за уши в ДКМ и сдал постовому милиционеру. Бинокль у жигана мы реквизировали. Жиган, я видел, успел из кармана в кусты скинуть пику. Я место заприметил, вернусь, как с делами разделаюсь. Тимку и Витьку папа отпустил домой. Витьке ничего не сказал, а Тимке погрозил пальцем: - Смотри, батяне расскажу, чем ты в голубятне занимаешься, он живо из тебя дух через задницу выбьет. Видимо Тимкин папа тоже чувак авторитетный, раз мой папа его знает. Все закончилось замечательно. Было воскресение, мы с папой прямо тут же купили билеты в кино на дневной сеанс. В буфете папа выпил кружку хабаровского Бархатного пива, а мне взял ситро и банку монпасье. Потом мы пошли смотреть фильм. Был у меня поначалу на душе неприятный осадок, но потом под ситро и монпасье, все как-то рассосалось. Расплата наступила в понедельник. В понедельник Витька школу просачковал – не было его на уроках. Из школы я обычно возвращаюсь не по Находкинскому проспекту, а дворами – так быстрее получается. Витька отлично знает мои привычки, мы этой дорожкой часто вместе ходим ко мне домой. В первом же дворе от школы, в узком пространстве между сараями меня и тормознули. Прямо передо мной из-за сараев вышел Витька с жиганом, который мой бинокль в карты выиграл. Смотрели они на меня недобро, явно не мириться пришли. Оно и понятно, это же я практически их в милицию сдал. Сделал это папа, но если смотреть глубоко, папа был только орудием в моих руках, а виноват во всех их бедах был я. А раз виноват я, значит, мне и расплачиваться. Я оглянулся назад, намереваясь драпануть, что есть духу. Мне эти выяснялова с жиганами напрочь не нужны. Сзади уже маячил второй жиган с голубятни в купе с незнакомым мне пацаном. Эти тоже были настроены серьезно. Витька так и стоял, а вот шулер пошел ко мне и вытащил из кармана пику. Ту, что в воскресение в кусты скинул. Я за развлечениями с ситро, да монпасье про нее совсем забыл. Не удосужился в те кусты сбегать, да пику подобрать. У нас в городе дома строят зэки. Сначала роют экскаваторами котлован, потом окружают его высоченным забором с колючей проволокой поверху и вышками для автоматчиков по углам. Вот в этот забор каждый день с утра привозят зэков, и дальше уже они строят жилые дома. Обычные жилые дома, для обычных советских граждан. А часовые на вышках их охраняют, дабы не разбежались урки по сопкам. Такие пики, как раз на зоне и мастерят те самые зэки, а потом меняют их на курево и чай. Как, уж, меняют, я не знаю, да и не интересно это мне. На фига мне пика? Я резать никого не собираюсь. Я то, вот не собираюсь, а жиганы эти, похоже, пришли меня резать в отместку за то, что в милицию попали из-за моего бинокля. Пика на меня произвела сильное впечатление. Спина сразу стала мокрой. Удрать невозможно. Глядят все злобно, как овчарки у тех заборов с колючей проволокой. Плохи мои дела. Повернулся я к Витьке и выпалил: - Ты чего, Витек, резать меня с корешами пришел? Витька угрюмо молчал, а вот жиган, поигрывая пикой в пальцах, ухмыльнулся: Не! Резать мы тебя не будем. Так, в жопу немножко поколем, если фардыбачить будешь. А фардыбачить не будешь, так и колоть не будем – Витька с тобой сам разберется. Так, что шибко не дергайся. А то мы пацаны резкие, если что и яйца обкорнаем… Я как-то, будучи у бабушки в Сибири на каникулах, видел как Ефим Егорович, знакомец бабушкин, яйца соседским поросятам резал садовыми ножницами и помню, как поросята те в визге исходили. И пальцы Ефима Егоровича в крови вымазанные помню. Тут уж у меня не только спина вспотела, а уже и в мочевом пузыре засвербело, хоть пальцами зажимай. Хана, думаю, тебе Жека! К Витьке повернулся: - Предатель ты, Витька, как полицай фашистский! И ты знаешь почему! Витька вскинулся на меня глазами: - А, ты? Ты сам? Не предатель? Нет, это ты предатель! Мне Игорек все рассказал. Разобраться еще надо, кто полицай фашистский! Герой Советского Союза… Пауль Зиберт, ядреный корень! И Витька, что было мочи, треснул меня левым кулаком в нос, и справа в челюсть, по зубам. Нос у меня слабый еще с той битвы с сельдевыми бочками. Крови было, как с тех поросят, которым Ефим Егорович резал яйца. И пальцы мои в крови, как у Ефима Егоровича. Визгов вот только не было, потому, как нос я пальцами зажал. Да и стыдно визжать, как поросенок – не яйца же мне, в конце концов, отрезали. Так с зажатым носом я Витьке и прогундосил: - Гад ты, Витька! Ты первый меня предал и дружбу нашу за половинку бинокля променял. И пошел прямо на Витьку и кунака его, с пикой. Пусть режут, гады. Резать они меня не стали и не били больше, видимо сочли, что проучили меня достаточно, тем более, что я и не фардыбачил. А кто бы в такой ситуации стал фардыбачить? Может, просто им в крови вымазаться не в кон было. Жиган с Витькой просто расступились и пропустили меня. По дороге домой выяснилось, что у меня еще и левый нижний клык шатается. Начал я клык языком обследовать, а он у меня за губу и завалился. У меня до сей поры еще ни разу зубов не выбивали. Вытащил я свой выбитый зуб из-за губы и зажал в левом кулаке. Иду дворами, сопли кровавые на кулак мотаю, а из глаз слезы сами собой катятся. Да не от боли, и не из-за зуба. От обиды! Хрен с ним с зубом! Обидно и погано. Все скрутилось в клубок - я, Витька, бинокль, оберлейтенант Пауль Зиберт, мушкетеры короля с гвардейцами кардинала, Игорек и деревянный пулемет Максим. Клубок этот, не то, что распутать, разрубить не под силу никому. На душе, так погано! От того, что я такой предатель и поганец. Вот, натура человеческая! Пока не бьют – все вроде нормально. А, как в морду дадут – враз совесть пробуждается. Витька тоже хорош! Такой же предатель, как и я… Все мое семейство, несмотря на понедельник, сидело за обеденным столом, когда я появился, размазывая по лицу кровь и сопли. Подпортил я им аппетит несказанно. Выражение лица, было у меня жутко трагическое, если судить по тому, как вытянулись лица бабушки, мамы и папы. Встав посередине кухни, я протянул руку перед ними и разжал кулак, показывая лежащий на ладони выбитый зуб. Я рассказал все, за исключением обещания поколоть меня пикой в ж.. ну, в смысле, в задницу. Не хватало еще, чтобы опять дело до милиции дошло. Мне это надо? Лица папы, мамы и бабушки втянулись на место и стали обычными. Они даже слегка заулыбались, в глубине души похихикивая над моей зубной трагедией. Мама сказала, что Витька выбил мне молочный зуб и на его месте позже вырастет новый, настоящий, костяной. А то, что я получил по зубам, очень даже хорошо и мне это будет уроком. Чтобы понять, как плохо предавать и быть преданным, надо это испытать на себе. Все люди, хоть раз в жизни, испытывают это на себе. Про людей непорядочных все ясно. От них никто не гарантирован. Непорядочные люди подлостью достигают своих целей. Порядочные люди предают один раз, и потом всю жизнь пытаются не повторить с предательством. Порою, очень редко, им это даже удается. На что бабуля грустно произнесла: - Такова жизнь… Папа, у которого на аппетит не может повлиять ничто, вплоть до объявления атомной войны американцам, не говоря уже о моем выбитом зубе, уплетая испеченный бабулей пирог с рыбой, сказал: - Не переживай, Жека. Все утрясется. Тем более, что молочных зубов у тебя еще много – есть чем за свои глупости расплачиваться. После этого я успокоился и решил, что на следующий день тоже драбалызну Витьке по зубам. Пусть и Витьке буде хорошо и полезно, оттого что он предал и был предан сам. Пусть и ему это послужит уроком. А потом мы с ним замиримся, чтобы дружить до самой смерти. И не будет в мире наилучших корешей, чем мы. Только на следующий день Витька в школе не появился, не появился он и на последующий день и через неделю. Позже я узнал, что Витькина мама вышла замуж за какого-то залётного мужика и они всем семейством уехали на её родину в Молдавию. Виноград кушать. Витьку я больше никогда не видел.
Такая вышла у нас зубодробительная дружба. Я думаю, мы с Витькой ни в чем не виноваты. Такова жизнь! Это он во всём виноват. Ну, Оберлейтенант! Пауль Зиберт. Все же, мама у меня крепко разбирается, что к чему! Предай и будь предан… Чтобы никогда не предавать! Такой вот Полный Банзай.
*** Жизнь странная и замечательная штука. Странная даже более, чем замечательная. С возрастом в замечательности жизни начинаешь сомневаться. А вот странность жизни – незыблема. Как говорил, по другому поводу, в моем далеком детстве залетный морячок в крепком подпитии, отвергнутый дамой сердца: - непокобелима до неприличия. Она не перестает удивлять меня, слушавшего когда-то граммофонные пластинки на бабушкином граммофоне, знающего, что такое сельпо, монпасье, керогаз и галоши. Или калоши? Что-то я уже подзабыл. Удивляет сотовым телефоном, практически в каждом кармане, Удивляет возможностью поехать в любую точку мира вживую. Или оказаться там виртуально, просто нырнув через экран монитора в Интернет, и найти старых друзей отстоящих от тебя на тысячи километров и десятки лет. Я нахожу людей, которых не чаял найти. Люди находят меня. Раньше о таком и не мечталось. Чудно! В Минусинске нашлась Танюшка Лебедева, оставшаяся в и Находке в далеком 1970. В Германии объявилась Катюшка Шмидт из Рудного, не виденная с 1972. Однокашник Санек Шабанов из 1974 отыскался в новом качестве успешного бизнесмена. В Питере на Балтийском побережье вынырнул старый морской волк и удивительный человечище Гариб Захарович Амбарцумян, кореш по Сахалину, затерявшийся на просторах Мирового океана в 1978. Объявился в Подмосковье мой наставник Леонид Федорович Севастьянов, полярный лоцмейстер и Енисейский лоцман, мною беспредельно уважаемый, из 1980. Нашлась целая уйма людей. Порою я вспоминаю, и в Одноклассниках в «Поиске людей» набираю имя и фамилию – Виктор Драгуца. Поисковик неизменно выбрасывает мне:
Результаты поиска НИКОГО НЕТ.
Кто знает, может, однажды я найду Витьку Драгуцу, корешка моего детства, из 1965. Жизнь продолжается! Будем надеяться! Или мы не настоящие пацанские пацаны? Банзай, одним словом…
Евгений Батурин 2010 г. |
Библиотека // Объявления
