ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ

ироническая фантазия

Зал заседаний был переполнен до отказа. Он гудел, как потревоженный улей. Взглядом невозможно было охватить уходящие в бесконечность, в века, потёртые ряды кресел… В усталых, изломанных позах сидели на них мужчины…

Вот уже несколько миллиардов лет длился этот бесконечный суд. Давно уже истлели костюмы и фраки, проржавели насквозь кольчуги и латы, сгнили первобытные шкуры, а мужчины всё сидели, до хрипоты обсуждая проект будущего обвинительного акта. Ломались копья рыцарских поединков, гремели сухие залпы бесконечных дуэлей, рокотали орудия и насвистывали пули кровавых войн, пели стрелы и звенели клинки… Бряцая оружием, шла мимо усталых мужчин история. А они всё сидели и сидели, отвергая один за другим проекты обвинительного акта. То и дело из разных веков раздавались недовольные голоса:

- А женское коварство?

- А ложь?

- А измены?!

В зале заседаний обвиняемых не было. Их судили заочно. И бесконечно роптали миллиарды разгневанных мужчин.

- Встать, суд идёт!

Стало непривычно тихо. В зал вошли трое в инквизиторских шапочках. Расселись, как полагается: судья лицом к залу и, словно дуэлянты блюдя дистанцию, друг против друга – прокурор и адвокат.

СУДЬЯ. Братья! Вот уже несколько миллиардов лет минуло с той поры, как все мы собрались здесь, чтобы составить наконец наш обвинительный акт представителям худшей половины человечества, нагло именуемой себя слабым полом…

ВЫКРИК ИЗ ЗАЛА. Ага! Слабый… Как же! В матриархат она на моём горбу на охоту ездила!

ГОЛОСА. - Шкуру за неё штопал!

- Детей нянчил!..

Шум в зале

СУДЬЯ. Тихо, тихо, братья!.. (К адвокату и прокурору) На чём я остановился?

О Б А. На слабом поле…

Снова неодобрительный шум в зале

СУДЬЯ. Братья, установите, наконец, тишину! Выслушайте меня, братья! Итак… За эти миллиарды лет безжалостно были казнены те, кто безрассудно поддавался их греховным чарам, слагал им слезливые сонеты, пел дурацкие романсы и сочинял для них душещипательные романы. Пора, наконец, нам взглянуть в глаза истории и определив для этой половины человечества жестокую кару, составить наш окончательный обвинительный акт.

Встаёт прокурор

ПРОКУРОР. Мужики… Нет, я не оговорился, сказав вам «мужики». Потому что, если смотреть в корень, то все мы мужики, а они бабы. И вообще, я запрещаю кому бы то ни было называть их женщинами. Это слишком мягко и чересчур ласкает слух. А наш слух создан для звона шпаг и бокалов, а не для шелеста бабьих юбок… Вот.

СУДЬЯ. Адвокат?

АДВОКАТ. А вот моя матушка…

ВЫКРИК ИЗ ЗАЛА. Матушка, матушка… Ишь, распелся!

ГОЛОСА. – Слово-то какое выискал!

- А может, он его ввернул в другом смысле – в ругательном…

Невообразимый шум в зале

СУДЬЯ. Тихо, братья! Он больше не будет… (К адвокату) Верно, парень?

АДВОКАТ. Я больше не буду…

Тишина в зале

СУДЬЯ. Итак, обвинительный акт! Кто берёт слово?

…И снова потянулся этот бесконечный суд. Спорили оже6сточённо, до хрипоты. Спорили так, что к исходу второй половины суток требования и предложения подавались сиплыми, надтреснутыми голосами. Кары ему, ненавистному женскому полу, придумывались одна изощрённее другой, но дело с места не сдвинулось ни на йоту.

Неожиданно в самый разгар спора от самых дальних кресел мощно грохнул чей-то крепкий(ничуть не осевший) баритон:

- Я прошу слова!

Стало так тихо, что было слышно, как трещит лопающаяся от тлена по швам мужская одежда. К судейскому столу, чётко печатая шаг, босиком прошлёпал обнажённый мужчина.

В зале зашелестел шёпот:

- Адам! Сам Адам явился на судилище!

- Уж этот скажет…

- Скажет, скажет… Ему есть, чего порассказать!

И уже громко с дальних рядов:

- Не томи, Адамушко!

- Врежь им правду-матку!

АДАМ. Да! Я считаю, что, действительно, приспело время взглянуть нам всем этой правде-матке в глаза…

АДВОКАТ. У меня возражение! Нельзя ли заменить слово «матка» чем-нибудь другим… «Матушкой», например. А то как-то очень уж режет слух.

Шум и улюлюканье в зале

ГОЛОСА. - Врежь ему, Адам!

- Выдай ему «матушку»!

- Рёбра, рёбра ему посчитай!

АДАМ. Тихо, тихо, мужики! Прежде, чем его рёбра считать, давайте сперва мои пересчитаем… (Считает) Один… два… три… пять… А?! Убедились? Одного ребра не хватает. Вопрос к суду: где оно? Отвечу…

Ребро моё лежит себе в шалаше на камышовой подстилке. Лежит оно в совершенно недопустимом виде: о двух руках, о двух ногах и всё, как есть, нагишом… Срамота! Батя мой бабу из него вылепил. А на кой ляд она мне, эта баба, ежели у ней все рёбра на месте, а у меня в одном нехватка! А она, нахалка, что ни день, мне их скалкой пересчитывает…

(Плаксиво) У вас, мужики, с рёбрами как?

Шелест и движение в зале. Мужчины считают рёбра.

СУДЬЯ. Погодите, братья! (К Адаму) Как зовут эту вашу… шалашную гражданку?

АДАМ. По метрикам, вроде, Евой кличут. А так про себя её иначе называю: от шалаша имечко ей придумал.

ГОЛОСА. – Правильно, Адам!

- Она - то и есть, что ты сказал!

- Так её, гадюку, так!

АДАМ. А по поводу гадюки так скажу: подруга это её самая, что ни на есть, закадычная! Чуть утро – в шалаш заползет, и яблочко с древа запретного в зубах держит: откушай, мол, девынька, плода сладкого. Она, дурёха, и откушивает. Да ещё и меня потчует. А потому и раздор промеж нас да ругань. А сегодня терпение моё окончательно лопнуло. В ночь, как звёзды высыпали, она мне, бесстыдница, заявляет вдруг: «Ребёночка, – говорит, – завести желаю. Матерью, значится, стать хочу».

Свист, топот ног и улюлюканье в зале

АДВОКАТ. А что… Вот у меня матушка…

Свист, топот ног и улюлюканье перерастает в невообразимый рёв

ГОЛОСА. – Опять он за своё!

- Далась ему эта матушка!

- Гони его с кафедры!

- Пускай не позорит!

СУДЬЯ. Тихо, тихо! (К адвокату) Нельзя же так обозлять толпу, коллега. А, кстати, любопытства ради… Что там ваша матушка?

АДВОКАТ. Да в общем-то, ничего особенного. Просто сначала она была девочкой, потом девушкой стала, потом, как замуж вышла да меня родила, её стали называть женщиной, а теперь уж старушка она…

Так я же не против, братья мои, против клейма на баб этих окаянных. Не возражаю я против обвинительного акта на них, на женщин, то есть… Да вот только как мы поступим с моей матушкой?