Она лежала неподвижно, лишь мелкие судороги давали немного признаков, что её превосходные линии ещё осуществляли жизненный процесс. Временами она открывала глаза, но они настолько были неподвижны и зрачки, мгновенно темнея, сливались с радужной оболочкой, что не было ответа – жизнь в ней оставалась или нет. Вокруг торжественно сияла пустота, в которой искрились белые пятна надвигающегося снизу потолка. А она холодела. Её ногти отливали прозрачной голубизной, что говорило о кратковременной потери жизни.

Постскриптум вошёл в её пробел, ничуть не стесняясь наготы безупречных очертаний. Окно, съёжившееся от открытого пространства, немного веяло прохладой. Штек не заметил вырванного мяса вечера. Он лишь вздрогнул и пошевелился. Путь к неподвижному телу был не так долог – несколько метров, но, в силу своей беспомощности, преодолеть их было немыслимой прострацией. Он шевельнулся, занавески вздрогнули от порыва сквозняка, и оттуда, изо рта застекольного нёба блеснули равнодушные звёзды – эквивалент открытой пасти мёртвого животного. Подобие раскрошившихся от старости зубов – их сияние, прокалывающее насквозь чёрное небо.

Штек дотронулся, наконец, до неё и не ощутил ни холода, ни ужаса. Осквернить это тело было непростой задачей – оно ежесекундно сжималось и постепенно растворялось, проглатывая окружающую действительность и происходящее. Все близлежащие предметы медленно соскальзывали в её рот, совершенно беззвучно и как бы нехотя. Некоторые вещи, перед тем как исчезнуть, раздваивались или даже размножались в нескольких экземпляров, но так же легко, с некоторым великолепием, пробивали её или она их.

Штек задумался. Он шёл к ней, чтобы совершить глумление над ней, обесчестить и сорвать занавес. А она холодна и недвижима, временами меняющая свой облик - тёмный на прозрачный. Разве можно понять - она это или нет.

Из неё отчётливо разваливалось пространство осенней панорамы, оно насиловало её немного нехотя, но с чувством и удовольствием, поэтому не оставляло мелких брызг и разводов.

Штек коснулся её и раздвинул ноги. Нижнее бельё было кем-то грубо сорвано – на теле просматривались бледно-красные полосы. Между ног так же ничего не оказалось кроме зияющей пропасти. Он подошёл к самому краю глубины и молча в неё упал.