«Нелегкий разговор с тенью»
-милая, вот ключи… Пожилая женщина протянула мне связку небольших звенящих на перебой ключей. Я нервозно взяла их, и сжав сильнее в кулаке, поблагодарила добрую женщину, вот уже несколько лет присматривающую за моим домом, что остался мне по наследству от родителей. -спасибо, я пойду… -на долго? -на неделю, не больше… Я развернулась и тихо побрела по тоскливому садику. Огромные искривленные старостью яблони покрылись ярко ржавой осенней листвой, и четкий запах антоновки, врезались мне в память. Все мое детство прошло в этой деревушке, за сотни километров от города. Круглое лето мы с сестрой утопали в зелени и ароматах свежих овощей, фруктов и спелых ягод. Самые разнообразные игры на солнцепеке доводили нас до темно коричневого, словно спелый кокос, состояния. Часто мы забегали и к соседям, к этой милой даме, тогда она была молодой, энергичной женщиной, вечно угощавшей нас сладостями. Сейчас я брела по ее саду, и уныло кидала безразличные взгляды на когда-то восхищавшие нас обеих, клумбы различной формы с многообразием цветов и кустарников. Они своим буйством красок и благоуханий заставляли нас втискивать свои мордочки прямо в сердцевину букетов, и с силой вдыхать немыслимо сладкие ароматы. Сейчас цветов стало гораздо меньше, и они уже не вводили меня в торжествующий транс. Я прошла мимо круглого колодца, раньше на его месте стоял старенький деревянный короб, из которого пахло тиной и затхлостью, но тетя Нина все равно таскала небольшим железным ведром из него не свежую воду. Она не боялась болезней, как сейчас, трясясь над каждой таблеткой. И наконец я вышла из небольшой скрипучей калитки. Пройдя несколько метров по узкой, поросшей густо травой, тропке, я очутилась около щемящей сердце своей знакомостью, калитки. Рука дрогнула, но все же я вошла в сад. Тенистое пространство облекло мою душу, стало немыслимо уныло. Сколько лет моя нога не ступала на эту по-моему мнению святую землю, землю, где я выросла, где я потеряла сестру, и где уже несколько лет нет моих родителей. Мне казалось я не смогу войти в дом, и поэтому несколько дней назад, я хотела было продать дом, чтобы никогда сюда не смочь приехать, сделав это место запретным плодом. Но душа запретила мне это страшное преступление даже обдумать, и мигом собравшись решительно покинула свою квартиру в центре города, и рванула с неумолимой силой на место, ставшее ненавистным, но и остававшееся таким дорогим и любимым. Дом и сад встречали меня обожанием. Склоненные яблони, низко рослые деревца дикой вишни, черноплодки и терна приветливо качали огромными пышными головами, окрашенными так щедро в пеструю осеннюю гамму. Тропка, плотно поросшая осокой и крапивой все же не много расступалась, и дала мне пробраться к покосившемуся крыльцу. Оглядевшись вокруг, я вдруг поняла, что все мое тело охватила паника, немыслимая тоска и дрожь покрывали меня с ног до головы. Я перестала дышать, когда одна нога коснулась скрипящего деревянного настила возле входной двери. В голове молниеносно промчались события моего недавнего детства. Мы с сестрой часто взбираясь неуклюжими ножками на этот помост, падали обратно, обильно окунаясь в кусты смородины, что росла сразу же возле дома. Исцарапанные и воющие от зудящей боли, мы вновь мчались на покорение вершины, до тех пор, пока бабуля и мама не подхватят нас сзади и не закинут на верх, словно тряпичных кукол. Мурашки судорожно пронеслись по спине, и я рванула старенькую хлюпающую своей немощью дверь. Она отворилась довольно спокойно и безболезненно, и в этот же момент меня окотила волна затхлого, но все родного воздуха. Так пахнут все дома детства, этот запах особый, неповторимый. Когда-то здесь неиссякаем был аромат свежеиспеченных пирогов с клубникой, сена, что заполняло огромное пространство в другом конце дома, и молока, что надаивала бабушка, и в большом ведре проносила в дом, приглашая нас испить парного самого полезного натурального продукта. Сейчас дух моего детства стал преснее и на нем образовался налет времени с небольшим слоем домашней пыли. Я пару раз чихнув, все же проникла в темное пространство дома. Стало немыслимо щемить сердце и у меня то и дело замирала душа. Присев на краешек дивана, словно я в гостях, я поняла, что долгожданные слезы вот-вот в два ручья поструятся по моим бледным щекам.. Сложив руки на коленях, я не двигалась. Только глаза в бешенном сумасшествии метались по стенам, коврам на полу, окнам с выцветшими желтыми занавесками, и промчавшись на последок по череде фотографий на стене, они беспомощно опустились на мои руки. Я плакала. Мысли сами собой в беспорядочном хаосе проходили в моей разбухавшей от неприятной тоски, голове. За последний год я успела свыкнуться с мыслью, что на этой земле я осталась совершенно одна, даже не много отвыкнув от привычных ритуалов, что роились в нашей семье, я стала жить по новому, все реже и реже скучая по ним. Но все равно в мои сны часто прокрадывалась любимая мама, изредка захаживал отец, и почти каждый день мне снилась Оля, моя младшая сестренка, она улыбалась детским беззубым ртом, и жмуря носик, протягивала мне половину шоколадины, отчасти не от щедрости, а по велению мамы. Мама снилась мне в белом свадебном платье, мило по доброму улыбаясь, и обнимая меня крепкими объятьями. Ее тепло и неповторимый ароматную сладость, присущую только моей маме, я чувствовала даже крепко спя. Они покинули меня по очереди, заставляя немыслимо страдать, каждый раз понимая, что вскоре я потеряю всех, кто мне дорог и любим. Так и вышло. Они ушли друг за другом, оставив меня с молящим взглядом смотреть с земли на голубое чистейшее небо, прося у бога лишь одного, чтобы тот забрал и меня к ним. Но Бог оставил меня здесь, в разваливающемся родительском доме, тихо плакать и скорбя, взывать о помощи, и поддержании во мне душевных сил, коих совсем не оставалось. Жить заново мне уже не хотелось. Это была глубокая осень, как сейчас, только шли проливные дожди, затянувшиеся на две недели. Дороги размыло, и проехать к дому было очень затруднительно. Родители уехали в город, за продуктами с самого утра, а к вечеру нам сообщили, что их больше нет. Банально и просто, пришли и сказали, все девочки, теперь вы одни. Нам было примерно по 13 и 17 лет. Оля не сдержалась, и заревела в голос, как-то неистово всхлипывая и стоня. А я как стояла столбом неморгающим, так и осталась на месяц не плачущим существом, которое в раз покинула жизнь. Через месяц нас посвятили в трагедию, что случилась на областной дороге. Оля вновь, схватившись за воспаленное от постоянных слез лицо, и унеслась прочь, на улицу, спрятавшись как обычно в нашем шалаше на огромном дубе, растущем со времен нашего прадеда. Бабушка умерла через год после родителей, передав нам все свои умения, научив практически всему. Но я все равно не могла притронуться ни к одной вещи, что когда-то принадлежала либо маме, либо бабуле. Руки сами отвергали эти предметы, возвращая меня волной в прошлое. Детство моментально окончилось. Мы повзрослели буквально за год. Оставшись одинокими постоянно плачущими птичками в осиротелом гнезде, мы возненавидели это место. Поднимая голову каждое утро, у меня была лишь одна мысль – сбежать, сбежать, как это делают из мест не столь отдаленных, уносясь прочь от ненавистного места, покалечившего в раз твою судьбу. Но шли дни, недели, месяцы, и мы понимали, что бежать-то нам некуда. Пришлось всем овладеть, и заняться новой жизнью, которая как на зло, не получалась, постоянно кидая нас в прошлое, топя там, и не давая шанса выбраться. Оля закончила сельскую школу, тогда как я, закончила сельскохозяйственную академию, став юристом по «лесным делам». И вот когда казалось, что мир вновь выстраивает для нас светлое будущее, случилась третья страшная трагедия теперь уже только моей жизни. Погибла Оля, захлебнувшись на озере. Она увлеклась за пару месяцев до этого, плаванием на байдарке. И видимо не совсем поняв технику, она перевернулась, не сумев выбраться из толщи вод. Когда мне сообщили, я вновь остолбенела, перестав дышать. Слезы предательски и на этот раз не омыли моих немигающих глаз. Жизнь для меня перестала быть наслаждением. Я не могла выбраться из длительной депрессии более полугода. И вот сейчас, когда моя жизнь устаканилась, я решительно вернулась впервые за несколько лет после трагедии, обратно, в наш дом детства. Все вокруг меня словно замерло, тогда, когда еще погибли родители. И сейчас все эти вещи перестали жить, они просто были, и ничего с ними я уже сделать не могла. Мне было даже страшно до них дотронуться. И страх мой происходил из сокровенных глубин души, там где когда-то остановилась моя жизнь. На стене покойно оцепенели часы, они показывали полдень. Моментально я вернулась мыслями в прошлое. Это был полдень субботы. Мы с сестрой беззаботно ожидали возвращения родителей. Оля что-то вышивала, и неожиданно иголка воткнулась ей в мягкую розовую подушечку указательного пальца. Она взвизгнула. Я вздрогнула. На лице мой маленькой сестренки отразилась боль, мне стало жутко, ведь это всего лишь укол, словно комариный укус, а в глазах у нее страх выплясывает и торжествующее обнимает панику. -что с тобой, Оля?- спросила настороженно я -я испугалась… -чего? -не знаю, просто страшно, там внутри меня… Мы посмотрели непонимающе друг на друга, и я отвернулась, оставив капельку тревоги у себя в мыслях. Оля часто потом вспоминала, что предчувствие чего-то страшного ее не подвело. А я задавалась вопросом, почему меня это самое ожидание страшного и тревожного не посетило ни разу, за все три трагедии моей жизни. Ответ я так и не получила по сей день. Надоело сидеть. Я резко вскочила и пошатнувшись, поняла, меня мутит. Голова пошла кругом и все потемнело вокруг, и только мои глаза коснулись противоположной стены, как на ней вырисовалась тень, черная и словно бы моя. Она не подвижна как и я, ее фигура согнулась точь-в-точь как моя, но вот только она не страдает так как я. Кровать со старым маминым покрывалом приветливо приняла меня, стало уютно и тепло, темная пелена в глазах рассеялась и я вздохнула с облегчением. Но тень не исчезла, она тоже легла, осторожно, почти невесомо, где-то там поодаль от меня. Пустые окна когда-то отражавшие всю красоту окружающего еще непознанного нами мира, стали мне противны. Всматриваясь в их тоску, прикрытую тусклой тканью, я невольно вернулась вновь в детство. Однажды мама увидела, что Оля плачет под окном, сидя на траве и уткнувшись в куклу, но так как на плите у мамы жарились блины, она со скоростью ветра откинула меня с книгой, и смеясь распахнула ставни. Мы никогда не открывали весной окна, дожидаясь июня, но мама видимо очень хотела пожалеть младшую дочь, и с гримасой понимания, вытиснулась в прохладное весеннее пространство. Никогда не забуду, как она пустила вниз Оле самолетик из бумаги, на котором она аккуратно и бережно выписала одну лишь фразу: «Не горюй, родная, мы всегда будем с тобой, поможем и никогда не оставим в беде». Она часта и мне такое говорила на ушко перед сном, нежно целуя мою покрытую горючими слезами детскую щечку. Я верила ей, и Оля тоже… Зажмурившись, я оттолкнула мысли о детстве прочь, отвернувшись к стене, оклеенной отцом розовыми обоями. Коснувшись их рукой. Я задрожала, стало невыносимо душно. И я категорично встала, принявшись расхаживать по комнатам. Мои пальчики проводили плавной волной касания по всем дорогим моей памяти местам. Я касалась шкафов, диванов, детских кроватей и родительского стола, на котором они придумывали новые стихи, моя рука бережно всколыхивала самые угасшие воспоминая, одним лишь касанием. Вот стопка посуды, на кухонном столе, бережно накрыта когда-то белоснежной салфеткой, сейчас это посеревшая ткань, убого прикрывала гору разбитого счастья. Папа часто говорил, хочешь быть счастливой не бойся рушить и возводить заново, бить посуду, покупая новую, лучше и красивее прежней. Я застряла на посуде, и смекнув, решительно и торжествуя, сбросила салфетку, пустив в пространство облако пыли, и смяв в охапку несколько тарелок с превеликим чувством освобождения треснула ими об пол. Они приземлившись, разметались острыми треугольниками разного размера по всей столовой. Меня словно заворожила эта идея, и я расколотила в пух и прах весь обеденный сервис, перейдя к посуде в шкафу. Через десять минут в доме не осталось не единой посудины. Я обливалась слезами, и дрожа от ярости, понимала, что так я не избавлюсь от мучительной тянущей и рвущей меня на части, тоски. Постепенно, я перестала понимать где я нахожусь. Я металась по пустым комнатам, судорожно ища маму, сестру…но не находя не единого намека на их существование, я падала навзничь на пол и колотя кулаками по ковру, ежилась от рвущей меня изнутри боли утраты самого дорого, что у меня когда либо было. Судороги проходили, и вновь, как раненый зверь, я стаскивала себя с пола, и болезненно тряхнув головой, шла вновь на поиски. Часами я носилась по комнатам, и хватала вещи, припадая к ним лицом и вдыхая давно утраченный запах детства, кричала, тихо, беззвучно, словно голос шел вовнутрь, а не из меня. Так прошли шесть часов моих терзаний. Оглянувшись случайно на закрытое черной материей зеркало, я вздрогнула. Оттуда на меня смотрела тень. Черная, мрачная с лохматыми волосами и огромными пустыми глазами. Они смотрели так ожесточенно, словно желали мести. Я испугалась, так и не поняв до конца, что в отражении была я. Мне казалось боль ушла, но как только я вновь прикоснулась незримо всей своей раненой душой к еще неостывшему очагу моего родного дома, я сызнова обожглась, еще больше и больнее. Вечер плавно вкрадывался в мое пространство, превращенное в хаос за целый день. Он цеплялся руками за окна, втискивал лунный свет в комнаты, и заунывно стоня осенним промерзлым ветром, усаживался за мой стол, шурша моим тетрадями. Когда было светло, мне было существенно легче, но как только день сменил вечер, я забилась в угол, и сжалась в клубок напряженного дрожания. Тут же по стенам заходили тени. Искривленные и поникшие, они таскались взад и вперед, изредка замирая, видимо вглядываясь в меня, что сидела в темном углу, согнувшись в четверо и тихо плача, стучала зубами от страха. Немыслимо было представить, что когда-то я не боялась абсолютно ничего в этих стенах, а сейчас одна лишь собственная тень меня вгоняет в жуть. Уловив, что одна из теней все же движется ко мне, я закрыла судорожно лицо руками, и замирая, не дышала. Мне казалось она проход вокруг меня, по стене, за спиной, встает пред моим лицом, и желая его увидеть, тянет ко мне свои корявые изуродованные временем руки. -не надо…умоляю…не надо… Я с криками и размашистыми движениям рук, промчалась в детскую. Захлопнув с силой дверь, я рухнула на пол. Медленно пятясь к окну, я не сводила глаз с двери. Мне казалось, что сейчас тень ногой распахнет ее, и представ передо мной, вновь потянется к моему лицу. Но нет, все стихло во мне, и я видимо уснула. Проснулась я на полу, в странной неестественной позе. Се тело затекло и пошевелится я не могла. Пространство стало давить на меня духотой и сыростью, которых вчера я не замечала. Придавленная собственной слабостью к полу, я металась мысленно по дому, широко распахнув глаза и ища помощи. Странное ощущение замкнутого маленького пространства наседало на мое болезненное сознание, я стала задыхаться. Мучительная депрессия вновь вклинилась в мою душу. Я завопила от беспомощности. Неожиданно кто-то выдернул меня из прозрачного «гроба» и я вновь стою на своих нога, качаясь, но все же могу идти. И я пошла. Дойдя до маминой комнаты, я неохотно и нервничая коснулась ручки, нажав и повернув ее, я отворила дверь. Заскрипев та, приоткрыла сначала краешек пастели, затем комод у окна, а затем и всю комнату, заставив меня покачнуться и зажмурится от неприятного ощущения. Захотелось плакать, и я вышла рывком обратно, но не устояв, все же вернула свое дрожащее тело в спальню родителей. Все на прежних местах. Все как тогда, в последний день. Мы зашли с Ольгой в их спальню, сразу после того, как нам сообщили о трагедии. Держась за руки, мы не смотря друг на друга, каждая по-своему переживали новую, нежданную и неизведанную боль. Оля тихо плакала, и роняя слезинки, просила меня не покидать ее. А я не могла даже слова вымолвить, словно парализованная замерла возле нее. Она начала кричать, молить, чтобы я вернулась, хотя бы я. Опешив и не понимая почему она зовет меня, когда я рядом, я села на кровать и стала пристально смотреть на мечущуюся по комнате сестру. Она словно одержимая дьяволом летала по спальне и кидая вещи к потолку, орала не понятные моему сознаю фразы. «Не уходи, не надо…прошу хотя бы ты не уходи…». Мне стало страшно, и я вышла из комнаты. После этого, она со мной не разговаривала, только очень редко, во сне, когда мне не спалось, она шепча, звала меня, протягивая руки к моему лицу. Откуда она знала, что я рядом, а не у себя в комнате? Вот и сейчас, все вещи так и раскиданы по комнате, хаосом остались не только в моей памяти. Быстро покинув спальню родителей, я рванула в комнату Ольги. Она была самой светлой из всех, и здесь мне всегда было приятно находится после смерти мамы и отца. Даже когда Ольги не было дома, я просиживала здесь часами, всматриваясь в стены, в вещи и картину, что висела над кроватью. На ней было море, море о котором мы мечтали с сестрой. Чистое и голубое, с закатом и рассветом, с рыбками и ракушками, море, на которое я отправилась сразу же после гибели Оли. Присев на край бережно заправленной кровати, я сложила руки на коленях, и принялась раскачиваться из стороны в сторону, словно мамины руки меня убаюкивая, успокаивали. Глаза сами принялись разглядывать различные сувениры, статуэтки, маленькие подарочные вещицы на столе и коробочки на комоде, принадлежавшие Ольге. Она собирала камушки и шишки, засушивала листья и цветы в книгах. А затем словно отыща что-то таинственное из прошлых веков, открывала их и разглядывала. А я наблюдала за ней, тихо, не мешая. Она могла так часами перебирать поделки, что они смастерили вместе с мамой, а потом тихо всхлипывая, она ложилась посреди всех этих безделушек и замирала, отчего мне становилось не по себе. Я пододвигалась ближе, и касаясь рукой ее волос, тихо гладила ее лицо, и шепча что-то ласковое и изнеженное, только чтобы она перестала так замирать. Страх за сестру, за то, что она могла задохнуться, когда вот так замирала, меня не покидал все это время до ее гибели. Я просыпалась с мыслью, как там Оля, и мчалась к ней в спальню, где она мирно спала. Убедившись, что сестра мирно спит, я на цыпочках уходила прочь, блаженно улыбаясь. Неожиданно на карниз сел воробей, коснувшись несколько раз клювом о стекло, он издал монотонный стук. Я вздрогнула. Взгляд сам отыскал скопище вещей на подоконнике. Я подошла медленно, с опаской к окну. Руки сами распахнули занавеску, ощутив небольшую прохладу. Окна так и не заклеили на зиму, подумала я. Среди бумаг выцветших на солнце, я наткнулась на что-то твердое под несколькими журналами мод. Ольга увлекалась и шитьем, изобретая всевозможные наряды для нас. Руки выволокли на свет божий, рамку завернутую в газету. Я отошла с ней к кровати, и присев долго не решалась содрать старую газетную упаковку. Руки задрожали, и глаза увлажнились, когда я достав фотографию, поняла, почему у меня никогда не было предчувствия беды, что случилась на дороге из горда, и той, что унесла жизнь моей сестры. Мысли сами, словно птицы, донесли до моего болезненного сознания ощущение бездны. Фотография была траурная, с черной лентой на углу. Я трясясь и превозмогая страх, стерла пыль со своего портрета, котором я ликующе улыбалась во время своего дня рождения, ставшего последним в моей короткой семнадцати летней жизни. Глаза плавно сползли на лист смятой газетной страницы. Некролог сам бросился мне в лицо, вцепившись в душу, и царапая ее фразами, что читали и срывали мои губы. «Летом 2004 года погибла семья из трех человек в страшной автомобильной катастрофе. Мать, отец…и 17-ти летняя дочь Мария…» Я неумолимо уливалась слезами, понимая, что я оставила маленькую сестру одну, и не мне приходилось жутко страдать и терзать себя, за то, что я осталась жить, а их больше нет. Бедная моя Оленька. Я вышла из дома, заперев как обычно дом. И поплелась прочь, прочь от разбитого на мелкие части счастья. Больше моя душа не приходила в этот ставший чужим дом, обретя покой.
Спустя год.
-жалко девчонок, Нин, аж сердце кровью обливается… -не говори, ужас какой…ведь все погибли, все… -страшно жить… -а ты знаешь, мне ведь снилась старшенькая, Маша, много лет, все ключи у меня просила от дома…видимо тянуло душеньку-то ее туда, что-то искала видать, пока не нашла и не упокоилась с миром…ой, как жалко их…они мне как родные были, а вот уж год как не снится почти, тока когда-то долго на могилке у них не бываю, вот тогда обе как на ладони приходят, одна просит окно открыть, а другая воды просит…ой, сердце стонет за них, спаси и сохрани Боже, пусть земля им пухом будет… | 
Администрация // Объявления
