В открытую форточку чирикнул случайный воробей, выпукло колыхнулась тюлевая занавеска. Тополиные пушинки заметались в солнечном пространстве комнаты – Моритц собирался на свиданье. Он основательно побрил яйца, обильно оросил туалетной водой Armani Code подмышки и нанёс афташейв Dior

Eau Sauvage на выскобленные щёки. Натянул новые потёртые Levi?s с жеваной этикеткой и заправил в них белую рубашку стиля casual. Модным узлом завязал красный кашемировый шарф по шее. Надев матово блестящие рингеровские туфли, встряхнулся и замер на секунду. Гостиничное створчатое зеркало трёхмерно отразило сорокасемилетнего холостяка. То, что в своё время не сумел осуществить великий фюрер, предстоит сделать Моритцу - овладеть необъятной Россией в лице пышнотелой, увядающей женщины с древним кельтским именем Линда. Тело её он уже попробовал, осталось добраться до хвалёной русской души. Несмотря на восточно-немецкое происхождение, порочные мысли с политической подоплёкой не вызывали у бюргера ни капли стыда. Былое коммунистическое воспитание укоренило благоговейное отношение ко всему советскому, и мужская гордость Моритца раздувалась от возможности завладеть представительницей некогда образцовой и в политическом смысле недосягаемой для ГДР страны. Через двадцать лет после падения берлинской стены решился Моритц на главное завоевание своей жизни: причаститься к Советам посредством женщины. В бюро по оказанию брачных услуг он выбрал фото типичной матроны из Санкт-Петербурга.

Этот немец мотался по ней, как оглашенный. «Ficke! Ficke mein Schwanz!», - лихорадочно шептал Линде, вороньим носом тыкаясь в искусно накрашеный глаз, опушеный приклеенными ресницами. Скромный и дисциплинированный в обычной жизни, в сексе Моритц превращался в грязного пирата. Скабрезные слова заводили арийца. «Ja, ja. Ich ficke», - по-матерински успокаивала любовника девушка, отворачивая лицо. Кровать стучала матрасом. Или это матрас стучал о деревянную раму, уложенную на каркас рустикального ложа? Линда пыталась понять, откуда идёт стук, проникла воображением через спутанные простыни, добралась до многослойного содержимого матраса, отделяя пружины от биологического наполнителя, перебила себя мыслью о том, что название кроватной подстилки пишется с «ц» на конце, подумала о мужском конце и о конце абсолютном, как неожиданно вздрогнула от суматошного крика: «Ich komme! Komme!». Моритц дёрнулся конвульсивно и распластался на облегчённо вздохнувшей Линде. «Слава те, кончил!».

Линда и Моритц представляли из себя странную пару. Он – низкорослый, худощавый, модой компенсирующий прорывающиеся наружу комплексы, галантен и спокоен. Она – широкая в кости, округлая, с большим животом, выше немца на полголовы и старше его на год, в одежде - приверженица практичности и свободных фасонов. В высказываниях – грубовата и прямолинейна. Он пять раз в неделю бегал трусцой, три раза в неделю парился в сауне, даже в путешествии не прерывал своих занятий. Она запоем читала книги, поедала сладости и бесперспективно мечтала о старинном особняке где-нибудь в Альпах, хотя в повседневной жизни довольствовалась малым. Такой образ жизни медленно разрушал здоровье Линды, но никак не отражался на оргазме. Наоборот – с возрастом оргазмы Линды по воздействию и аромату приобрели терпкость и утончённость выдержанного крымского хереса, что не преминул отметить и новый друг: «Ах! Каков запах твоих соков! K?stlich!.. Как крепко твоя Pipi сжимает мой ствол! Wie geil ist das!».

С Моритцом было всё куда сложнее. Спортивность превращала его по ночам в механический поршень, оргазмы же случались вымученные. Один этот, на Линде, стоил ему нескольких литров пота и половины бессонной ночи. Но Моритц быстро смекнул, что завоевание России только лишь оргазмами, увы, не произойдёт. Если им высшая точка соития переживалась, как редкое праздничное событие, то для Линды оргазм был само собой разумеющейся мимолётно-радостной обыденностью. Эту матрону надо брать умом и сердцем. И ни в коем случае материальными вещами! Русские прежде всего ценят духовность. Он стал заводить с Линдой дружеские споры и почти всегда выражал солидарность с её суждениями, даже если и не был согласен. На самом деле, Моритц в дискуссиях никому не уступал, убеждения менял редко и неохотно, но ради русской женщины пошёл на вынужденный компромисс.

А Линда ожидала от немца приятных подарков, простых немудрёных знаков внимания. А хотя бы и дорогих! Как-то же он должен расположить её к себе. Безоговорочное единение мнений не приближало Линду к Моритцу, а лишь навевало тягучую грусть. Показывая достопримечательности Санкт-Петербурга, намеренно замедляла шаги возле флористов. Внаглую пялилась на умело составленные букеты, а от них переводила взгляд на спутника. Тайные знаки арийцем упорно не расшифровывались. Несколько раз Линда заводила Моритца в парфюмерные магазины Brocard. Теперь гость скользил взглядом по подсвеченным стеклянным полкам с разновеликими пузырьками, и недоумённо повторял: «У меня уже куплены одеколоны... Мне не надо парфюмерии...». Безуспешным оказался и поход в Пассаж. Крокодиловые сумки и босоножки о двух ремешках по цене жидкокристаллического телевизора не вдохновили Моритца на жертвоприношения бывшей советской даме при всём его эсэсэровском трепете. Линда призадумалась. Интерес с гостю грозил улетучиться. Как истинный немец, Моритц оказался скупым, особенно, в мелочах. Как истинная русская, Линда щедрилась на других. Чтоб окончательно не разочароваться в женихе, она спасала ситуацию, своими усилиями делая совместное времяпровождение приятным. Линда поставила на кон три сбережённые зарплаты. Оплачивала ужины в ресторанах, поездки на катере по каналам и Неве, покупала Моритцу подарочные книги, посвящённые искусству, водила в оперу. Просто потому, чтоб осознанием беспредельного безразличия не портить себе настроение. Дарить подарки нравилось ей не меньше, чем получать. Правда, последнее случалось очень редко.

Эта пышная женщина не была безразлична Моритцу. Отнюдь. Он желал полюбить её, как собственную маму. Э-э-э... Маму?.. В общем-то, сравнения тут не имеют значение. Он старался, очень старался любить Линду. Даже признался, что у Линды вкусная попка, и что пристроиться к ней сзади нравится ему больше, чем лежать сверху. Сзади движениям не мешает объёмный живот и можно наблюдать процесс сношения с наслаждением. Откровенное интимное признание должно бы улестить россиянку и в её глазах вознести Моритца на определённую высоту. С Линдой он пережил оргазмов больше, чем за последние десять лет, и ему не трудно одаривать её комплиментами. Он очень старался. Ещё чуть-чуть и советская страна будет одолена. Невероятное чувство душевного подъёма овладевало им всякий раз, когда он думал об инкорпорации СССР и ГДР в лице Линды и себя. Победить стоящего «над» много сложнее, чем находящегося «под» - такими достижениями можно по праву гордиться. Моритц был почти у цели, если бы не досадное недоразумение.

В один из дней Линда пригласила гостя в Петергоф полюбоваться фонтанами. Она провела ночь в номере у Моритца, быстро собралась и теперь наблюдала его приготовления к поездке. Немец без ложного стеснения расхаживал нагишом по комнате, отправляя утренний ритуал, начинающийся бритьём яиц и заканчивающийся нанесением геля на чуб. Линду веселили эти манипуляции, она смеялась и дивилась иностранцу. Облачённый в свежую рубашку и прогулочную двойку от McQueen, благоухающий изысканными ароматами Моритц взял с прикроватного столика початую пластиковую бутылку с водой двухнедельной давности. Линда думала, пойдёт выливать, но бутылка перекочевала в сумку немца.

Они благополучно добрались до Петергофа. Держась за руки, брели под жгучим солцем. Щурясь, любовались фонтанными сооружениями до тех пор, пока их не одолела жажда. Тут-то Моритц и достал припасённую бутылку. Отхлебнув несколько глотков, протянул пластик Линде:

- Пей.

- Это?! Нет, спасибо! – обиделась Линда.

- Что так? – невинно поинтересовался друг.

- Он ещё спрашивает! Пей сам свою прокисшую воду! И вообще, как ты можешь такое предлагать?! – неожиданно взорвалась женщина.

- А что я такого дурного сделал? Нормальная вода.

- Если не считать, что ей уже сто лет! В ней микробов и яда больше, чем молекул!

- Не понимаю, что тебя так расстроило? Сколько раз пил несвежую воду, жив до сих пор. И с тобой ничего не случится. Это хорошая вода, я её из Германии привёз.

- Вот уж поистине, что немцу хорошо, то русскому смерть. Предлагаешь дерьмо, а я должна радоваться, так по-твоему?. Да как ты можешь вообще предлагать такое мне, женщине! – всё более распалялась Линда.

Моритц критически оглядел подругу с ног до головы. Линда в простом ситцевом сарафане и вьетнамках на босу ногу никак не походила на принцессу.

- Милая, ты меня пугаешь. Очень неадекватная реакция на простую воду. Причём здесь пол? Я бы и мужчине предложил.

- Он бы тебе скоренько рожу набил. Уточняю: реакция не на воду, а на предложение несвежей воды. И давай закроем тему, сказала же – не хочу воды.

- Но почему, почему такая реакция? – горячо недоумевал Моритц.

- Потому что в этом предложении – твоё пренебрежение мной.

- Ничего подобного! Странные взаимосвязи. Я только предложил попить воды...

- Именно! – перебила его Линда. – Предложил протухшей воды, когда я на тебя не жалею своих кровных, трудом и жертвой заработанных денег! Думаешь, они мне легко достаются?! - почти плакала Линда.

- Не понимаю, что общего между водой и моим отношением к тебе? Почему ты делаешь из мухи слона? И о каких деньгах ты ведёшь речь, в конце-концов? Выпей и ты убедишься, что не умрёшь.

- Потом будет поздно. А зачем ты, собственно, пытаешься меня переубедить?

- Потому что ты неправильно думаешь.

- Послушай, Моритц, оставь мне мои вкусы и предпочтения. Я же тебя не заставляю не пить эту воду.

- Я всё-таки хочу, чтоб ты выпила и убедилась, что ничего не произойдёт.

- Не хочу. Отстань!

- Я начал сомневаться в тебе, Линда. Такая странная реакция на простое предложение очень пугает. Кажется, мы не сможем жить в мире.

- А ты думай, прежде, чем предлагать, тогда никаких споров не будет. Надо же иметь элементарное уважение к женщине.

- Мне непонятны твои претензии. Я тебя уважаю. Я только предложил… э... несвежей воды и - невероятная реакция! В молодости в походах пил только такую воду и - ничего, живой.

- Спасибо, не надо воды.

- Линда, мне хочется убедить тебя в обратном.

- Бесполезная затея. Позволь употреблять то, что нравится, и отказываться от того, что не нравится.

- Но это неверно! Ты должна преодолеть в себе нежелание! Иначе так ничему в жизни и не научишься, - Моритц забыл о позиции соглашения и азартно вовлёкся в спор.

- Ради чего?! Ради чего я должна преодолеть своё нежелание и выпить мерзопакостной воды, если я вот сейчас подойду к киоску и куплю прохладную воду в закупоренной бутылке ?! – разозлилась Линда.

- Человек должен себя тренировать...

- Мало того, что предложил дерьмовой воды, ты ещё на мою свободу заришься!

- Причём здесь свобода?!

- А при том! Отнимаешь у меня свободу выбора не пить протухшую воду. Кажется, ты не подозреваешь о том, что есть люди, по-разному реагирующие на одни и те же вещи.

Они уже давно разняли руки и держались друг от друга на безопасной дистанции. Шли какое-то время молча, находясь в круговой обороне воды и испытывая неодолимую жажду. В двухстах метрах от них набегающие волны перебирали береговые камни Финского залива, в нескольких десятках шагов – блестящей гладкой стрелой тянулся сквозь парк переполненный морской канал, обрамлённый аллеей островерхих тонких фонтанов, на уровне вытянутой руки - поребрик помпезного «Самсона», поотдаль - сразу три киоска с мороженым и газированной водой. К ним тянулись вздыхающие очереди. Дети таранили вереницы, в нетерпении бегая от родителей к фонтанам и обратно. Ловили ладошками брызги, смеясь и подпрыгивая.

Линде захотелось оторваться от немца и примкнуть к детям. Она устало опустилась на колкую траву стриженого газона. Моритц не решался сесть рядом. Опасался, что светлые льняные брюки примут в себя зелень петергофской лужайки.

- Послушай, Линда. Ты есть простая русская баба. Ein einfaches russisches Weib. И при этом ведёшь себя, как королева, - неожиданно для себя выпалил Моритц.

Линда в прищур глянула на любовника и со смаком отрезала:

- Дурак!

- Я ради тебя всё бросил, пошёл на расстраты, приехав в Питер, а ты... а ты устраиваешь театр!

- Ей богу, дурак. Да катись ты, немчура сраная!

Моритц вспомнил сочные оргазмы и пошёл на попятную.

- Ведь нам было хорошо друг с другом, не так ли? Я даже собирался на тебе жениться...

- Ни за какие богатства!

- Для моего самоопределения очень важно, чтоб ты находилась рядом...

- Ишь ты!

- Ты очень приятная женщина, но эти вещи... твоё упрямство... я не понимаю. Ведь я ни в чём не виноват.

- Да когда это мужики себя виноватыми признАют! Что русский, что немец – один бес.

- Наоборот, я делал всё для тебя, чтоб...

- Всё?! Милый, ты даже не представляешь, что такое «всё» для женщины. Ты пока ещё даже пальцем не пошевельнул ради меня. Так что – отдыхай!

- Я не понимаю, о чём ты говоришь.

- Свободен, я сказала!

- Что мне нужно делать?

Линда тяжело поднялась с лужайки, отряхнула задницу и не взглянув на Моритца направилась в сторону сверкающего залива. Для немца завоевание России окончилось крушением. Он поплёлся вслед за матроной, лихорадочно размышляя, каким способом можно ещё спасти положение... Проклятье! Зачем эта женщина ему вообще понадобилась? Почему Моритцу важно положить на лопатки дочь России? Почему он, как последний идиот, тащится за ней – толстой, самодовольной, бесцеремонной особой? Что за китч! Моритц развернулся и зашагал к киоскам. Томясь, отстоял очередь, купил минералки в запотевшей бутылке. Сделав несколько глотков, с удивлением крякнул: вода из стеклянной тары обладала отменным вкусом.

В высоком небе Петергофа кружили чайки. Струи фонтанов Нижнего Парка безнадёжно стремились достать до их крыльев. К солоноватому привкусу морского воздуха, зависшего над дворцами и скульптурами, примешивался запах прибитой коротким летним дождём пыли. Радугой расцвечивались брызги менажерных водомётов. Душа Моритца наполнилась озоном.

Через несколько дней, сидя в гостиной своей ваймаровской квартиры и настроив лептоп, Моритц выстукивал электронное письмо. «Я – твой вечный должник, Линда. Ты избавила меня от дoвлеющей зависимости и подарила свободу. Теперь мне всё равно, как отзовётся мой «пук» в России. Lebe wohl!»