Так, лжемессией себя возомнив, март уступает места под домокловым небом нам, и в чащобах косматые рыжие зебры пятятся в стойла высокой тени.
Но на места лжемессий мы уже не претендуем. Мой парашют уже вспорхнул сам к молоху неба, и меня никуда не сдует без него и без его пульса.
Вопросительный знак изогнулся гюрзой в полумраке прокуренного коридора. Кувырок полярного круга, глоток берёзового сока, о прошлом напоминает который.
***
(# 3, из эсхато-цикла "Комната Эймса")
|