ГЛАВА II. ДЕТСТВО МОРГАНА

Она взяла жука, благодарно посмотрев на своего спасителя. Молодой, статный самец с играющими под пупырчатой кожей мускулами выглядел не просто привлекательно, он был красивым. Но не только внешность выгодно выделяла Хара из остальных лягушек. Его чёрные очи светились изнутри мерцающим светом. Зрачки, подчиняясь внутреннему ритму, то сжимались, то расширялись. Открывая неведомый мир духовности своего владельца, они гипнотически подействовали на Чёк.

Улыбка исчезла с полных губ самки. С серьёзным видом, продолжая вглядываться в таинственные глаза, она различила в их отражении маленькую лягушечку, перепачканную, жалкую с зажатым жучком в правой лапке.

- О Мать Вселенская Жаба! – Подумала Чёк, - Неужели это я?

Всё пережитое ранее, вспыхнуло в памяти ярким воспоминанием. Казалось, рухнули мечты, развалились надежды. Привычная беззаботность былой жизни, увы, безвозвратно была утеряна вместе с многочисленными обожателями, подарками и льстецами. Как изменчива квакушкина судьба. Ещё вчера горделиво восседая в кругу поклонников, она чувствовала себя королевой, а уже сегодня ей не на кого положиться. Единственное, что осталось, напоминая о реальности былого счастья это бессмысленно брыкающийся жук.

Чёк отшатнулась. Её тонкие пальцы, удерживающие насекомое разжались, и оно тут же поспешило воспользоваться удачным моментом. Приподняв хитиновые закрылки, жук расправил тонкие крылышки. Басовито погудев напоследок, он взлетел и, жужжа, унёс вместе с собой веселость прежних дней.

Эмоции захлестнули Чёк. Лягушка шлёпнулась на побаливающий копчик, громко разрыдавшись. Будь она среди ухажеров, успокоители девичьих слёз нашлись бы сразу, но ухажёров не было, а Хар, продолжая улыбаться неизвестно чему, глядел на её стенания как на вполне естественную закономерность.

Вволю наплакавшись, Чёк ещё немножко тоскливо повздыхала. Довершением ко всему стало звучное бурчание живота, который, не обратив внимания на горе хозяйки, нагло потребовал пищи.

- Квак Вы? Полегчало? – Голосом полным отеческого сочувствия спросил у неё Хар.

- А квак же, - Чёк смачно высморкалась на береговую гальку, - Спасибо Вам за всё.

За её спиной послышалось кряхтение оглушённого самца, медленно приходящего в себя. Не понимая, от чего ему так плохо, толстяк пытался встать на подгибающиеся лапы. Чёк испуганно шарахнулась, инстинктивно прячась за Хара. Но Хар опять поразил её своей непредсказуемостью.

Вместо того чтобы защищать самку, он подпрыгнул к стонущей лягушке, поинтересовавшись, не нужна ли помощь. Разумеется, помощь оказалась очень даже нужна. Тогда Хар поддерживая беднягу носом, сопроводил его поближе к воде.

Скользя по мокрым камням, квакушки достигли зеркальной глади пруда. В последний момент увесистый самец спотыкнулся, и она пошла мелкими волнами от падения их тел. Чёк видела, как они загребают к близлежащей коряге. Немного подумав, лягушка высоко подпрыгнула и нырнула вслед за уплывающей парочкой.

Прохладная вода по-матерински заботливо смыла с неё грязь, возвращая утерянные силы. Нежась в ласковом лоне родного пруда, самка неспешно направилась к плавающему обломку ветвистого дерева. Она уже успела забраться на его отсыревший ствол, когда подоспели Хар с жалобно поквакивающим самцом.

Через минуту, три лягушки, сидя рядом друг с другом, пощёлкивали кожистыми ртами, обедая снующими мошками, комарами и ночными бабочками.

Утолив первый голод, Хар обратился к присутствующим:

- Квак я рад, что мы вместе. Давайте знакомиться. Меня зовут Хар.

- Меня называют Чёк, - сказала самка и тут же поймала зазевавшегося мотылька. Съев трепещущее тельце, она сплюнула крылышки.

- А я Морган. Я сам себя так назвал, - проговорил церемонно восседавший самец. Его длинный язык, подхватив малопригодные в пищу крылья, лихо переправил их в рот.

Хар и Чёк молча перегнулись. Уважающая себя лягушка не будет кушать бесполезные останки. Присмотревшись к Моргану, они заметили ещё одну странность. Она была не в том, что он громко чавкал и пускал слюни, а в том, что он ел всё подряд без разбора. Лягушки наблюдали, как Морган проглотил дохлого паучка, выловленного им с поверхности пруда. Зачем поглощать трупный яд, если можно полакомиться здоровым питанием?

Подмигнув Хару, Чёк поинтересовалась:

- Квак же Вы можете уписывать за обе щёки мертвечину? Это отвратительно. Она никудышная и не годиться для нас, лягушек.

Эти слова удивительным образом изменили внешний вид насыщающегося самца. Его чопорная осанка резко изменилась. Морган содрогнулся, как-то сжался и обиженным голосом заявил:

- У меня было трудное детство. Долгое время я носил это воспоминание в себе и не рассказывал о нём ни одной живой душе. Что же. Видно пришла пора очистить свою душу.

Рослая фигура тучной квакушки теперь странно напоминала заставшего врасплох лягушонка. Морган откашлялся и начал говорить:

- Я явился на свет Жабий этой весною. Возле пруда находилась небольшая лужа созданная паводками, натёкшими в глинистую ямку. В ней произошло моё рождение, в ней был мой дом и моя тюрьма. Вместе со мной разместились ещё трое головастиков – два братишки и сестрёнка. Вначале всё было хорошо, но после, теснота и голодуха стали не просто досаждать, а злобно мучить. Представьте, у меня не было рук, чтобы я мог схватить, не было ног, чтобы я мог толкнуть, лишь голова да хвост. Поймите меня правильно. По суше я передвигаться не мог, а плавать было негде. На третий день мы дрались за кусочек мухи неведомо как оказавшийся в мутной воде.

Слава Космической Матери! Вселенская Слава! Я был самым крупным, иначе не говорил бы сейчас с вами. На следующую неделю умерла младшая сестра.

Всплывшее тельце постоянно касалось наших макушек. Голод стал нестерпимым и я, решив выжить, во что бы это ни стало, высосал её глаз. Помню, как он сочно лопнул у меня во рту.

Рот – вот мой единственный тогдашний орган, с помощью которого я боролся за существование. В те далёкие времена я и придумал себе имя, которое напоминало мне о нём. «М» – это Мой, а «Орган» - это орган.

Ненужно говорить о кошмаре братоубийства, скажу только одно. В конце концов, я съел все, что можно было съесть. У меня отросли лапки, а хвост отпал. Хвост я тоже съел. Подкрепившись, я выпрыгнул из полузасохшей лужи и оказался на берегу пруда. В общем пусть наша жизнь горька, – Морган покривился, глотая водяного клопа, и добавил - Но жить обязательно надо.