Ты, закованный в кости,

Ты, задавленный мясом,

Ты, повязанный кожей,

Стремясь сохранить свой плен,

Мечтаешь о полной свободе,

Любуясь на солнце в восходе,

С думой о бренной природе,

Страшась, обратиться в тлен,

Решаешь, что занимаешься божественным,

Пытаясь не ходить в туалет

Не знаешь, что прекрасное тождественно,

С мочой и калом - в них грязи нет.

ГЛАВА I

ВСТРЕЧА ХАР И ЧЁК

Жили в пруду две лягушки, самец Хар и самка Чёк.

Хар, обладал гибким умом, был добродетельным и с юного возраста тянулся к духовной пище. Не редко, в лунную ночь можно было заметить как он, воспевая Абсолютную Конечность, поклоняется Матери Космоса – Вселенской Жабе.

Чёк, напротив, опиралась на свою привлекательную внешность, стремилась к чувственным наслаждениям, и мыслила прямолинейно.

Возле неё постоянно крутились воздыхатели. Очарованные красотой молоденькой лягушки, они наперебой делали ей комплименты, дарили пойманных мошек и пылко признавались в любви. Время от времени, между поклонниками вспыхивали ссоры, почти всегда заканчивающиеся драками. Впрочем, до кровопролития дело не доходило, ведь целью подобных поединков являлась не победа, а привлечение Чёкиного внимания.

Чёк смотрела на такие дуэли, как на само собой разумеющееся. Постановочные баталии ей скоро надоедали и, случалось, что в самый разгар сражения двух разъярённых соперников, она неожиданно прыгала в пруд и исчезала под водой. В таком случае бой тут же прекращался, и воздыхатели фанатично поспешали за ней.

Не стоит говорить о том, что любое желание Чёк удовлетворилось по мере его возникновения, а каждое её слово воспринималось угодниками незыблемым законом. Иногда лягушка, возомнив себя звездой, начинала капризничать. Она могла обидеть просто оттого, что ей было скучно. В общем, Чёк была эгоистичной и самодовольной.

В ту пору было лето. Ночная прохлада однообразно сменялась жаром дня. Незаметно миновала неделя, за ней другая, потом степенно прошёл месяц.

Чёк, как и раньше, не отдавая предпочтения никому, продолжала пользоваться услугами своих воздыхателей. В конце концов, это послужило поводом для самых разнообразных слухов. Чего только не говорили про неё влюблённые с разбитыми сердцами. Вскоре, по пруду разнеслось неприятное известие, изначально сказанное кем-то сгоряча, но, постепенно, обросшее невероятными подробностями.

Многие самцы отвернулись от занимательной дамочки, поверив в то, что она фригидная.

Несколько упорных поклонников всё же продолжали настойчиво угождать её прихотям, надеясь на взаимность, однако число их неуклонно уменьшалось. Между тем, виновница происходящего упрямо отказывалась замечать накаляющиеся страсти. С повседневным видом она принимала подношения ухажёров, льстящих ей приевшимися фразами.

В один из вечеров, когда солнце скрылось за кронами деревьев, а луна ещё не взошла, лягушки сидели на берегу и спокойно завтракали диетическими комарами. Жирный самец подпрыгнул поближе к Чёк. С нескрываемым вожделением, глядя на манящие изгибы девичьей фигуры, он протянул ей сочного, живого жука и шёпотом сказал:

- Квак же Вы прекрасно выглядите.

Чёк ловко накрыла жука лапой и громко ответила:

- Квак же у Вас воняет изо рта.

Окружающие их квакушки злорадно рассмеялись над отшитым влюблённым.

Неудавшийся Казанова чувствуя себя оскорбленным, попятился от дерзкой самки. Его дыхание участилось как после длительного бега. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стали Чёкины слова:

- Пожалуйста, дышите не на меня…

Праведный гнев железными тисками сдавил ему сердце, и кровь яростно застучала в висках, призывая к отмщению за поруганную честь.

Тем временем, Чёк отвлеклась на дергающегося жука.

Вдруг, каким-то шестым чувством она ощутила приближение опасности, но было уже слишком поздно.

Большущий рот самца внезапно широко раскрылся и из него выстрелил длинный, липкий язык.

Он летел с немыслимой скоростью, однако обострившиеся инстинкты Чёки, показывали этот полёт словно со стороны и в замедленной съёмке.

Напоминая резиновый жгут, язык медленно растягивался в воздухе, становясь всё длиннее и больше. Вскоре, без труда покрыв небольшое расстояние, разделявшее оскорблённого ухажёра и его обидчицу, язык оказался перед Чёкиным носом. Скосив глаза, можно было увидеть, как на его толстом конце пузырится клейкая, прозрачная жидкость. Стараясь уйти с линии удара, Чёк попыталась увернуться. От этого порыва, эффект торможения времени неожиданно прошёл и язык, влажно щелкнув, больно ударил её по удивлённой физиономии.

Вцепившись в свою жертву мёртвой хваткой, он тут же потащил упирающуюся добычу в зловоние хозяйской пасти.

Все лягушки, изумлённо округлив глаза, уставились на разыгравшуюся трагедию с комическим финалом.

Самец, обхватив челюстями голову самки, четно пытался её съесть. Конечно, его глотка не могла расшириться настолько, чтобы протиснуть извивающуюся лягушку в желудок, которая в ужасе, бессмысленно молотила всеми лапами, безуспешно пытаясь вырваться из живого капкана.

Никто из участников этих событий не заметил, как Хар наблюдавший за ними сверху, приготовился к затяжному прыжку.

В этот вечер Хар, сидел, удобно расположившись на вершине засохшего пня, торчащего возле самого берега.

Избрав медитативной темой, сострадание ко всем существам, он, глядя на темную воду пруда, раздумывал о важности страдания:

- Без предварительного страдания не возможно быть сострадательной квакушкой. Бывает так, что болезнь помогает понять радость жизни, а горе способствует развитию творческих начинаний. Те же существа, которые боль не прочувствовали, не смогут понять, что делают больно другим. Не изведав причины горя, они становятся эгоистами. Невежественные, бессердечные и злые. Завистливые, ленивые и сладострастные. Темные, безжалостные и вечно сердитые на тех, кто выше их в развитии. Они неприятные в поведении, обидчивые в разговоре и себялюбивые в делах. За что им сострадать? Есть за что. Они подобны маленьким головастикам, а головастиков, не смотря на их недалёкий ум, нужно любить и жалеть, ведь они не виноваты в том, что они тупорылые, в том, что они идиоты…

Шум, раздавшийся из-под пенька, на котором Хар предавался размышлениям, заставил отвлечься от дальнейшего развития мысли.

Взглянув вниз, он увидел поразительную сцену – тучный самец лягушки пытался сожрать самку. Но не это больше всего поразило утонченную натуру Хара. Его потрясло то, что находившиеся поодаль квакушки, не спешили на помощь, а заинтересовано смотрели на акт каннибализма, изредка мигая лупатыми глазами.

- Вот они, - Подумал Хар, решительно вымеряя расстояние для прыжка, - Вот они, глупые самолюбцы. Они не ведают причины страдания, следовательно, сами сострадать не могут, а ведь продолжительная в мучениях боль их бы сделала намного добрее…

Хар прыгнул и, пролетев по воздуху почти два метра, тяжело шлёпнулся прямо на сальную спину пожирателя девичьей плоти.

От нежданного и мощного удара, пасть самца внезапно распахнулась и Чёк, наконец-то, освободилась, болезненно ударившись копчиком о камни.

Её фавориты пропали, с разбегу плюхаясь в воду. На берегу осталась только она и самец, лежавший перед ней с разинутым ртом, откуда вываливался слюнявый язык.

Стараясь осознать, что случилось, Чёк оглянулась и столкнулась с проницательным взглядом Хара, который, заботливо глядя на неё, прижимал лапой барахтающегося жука.

- Квак Вы? Не ушиблись? – Спросил он.

- Я-то? Не-а, - Надменно ответила она, незаметно потирая ушибленный зад.

Хар улыбнулся и протянул лапу с зажатым в ней насекомым:

- Есть хотите?

Теперь улыбнулась Чёк. Кокетливо отведя глаза, лягушка часто закивала, одновременно и отряхиваясь, и соглашаясь:

- Ага – ага. Ага – ага.