1.

Ардифф заливался соловьём, отпевая короля Фирсоффа, и, читая слова, рождённые похоронным обрядом, звенел неуместно бодрым голосом над недостроенным Мемориалом:

– О, Поводырь! О, Тот, Который Ведёт нас По Мирам! Прими в свой чертог короля Фирсоффа Раттанарского, павшего в бою за раттанарский народ, и потому достойного Твоего милостивого суда. Не будь к нему слишком строг, ибо и король – всего лишь человек, и как любой человек – существо несовершенное. Мы, остающиеся здесь, в этом мире, в ожидании своего срока встречи с Тобой, молим Тебя об этом...

«– Сир, Ардифф испытывает дикую радость по поводу смерти Фирсоффа. Ещё немного, и первосвященник запоёт во весь голос какую-нибудь весёлую частушку. Похоже, что он не прощает обид, а Вы его сильно вчера обидели...»

«– Чихал я на его обиды, Капа. Он – всего лишь самолюбивый дурак, но выпускать его из виду нельзя: как бы они с Разрушителем не нашли общего языка. Храмы, с их скрытой от глаз общества жизнью, словно созданы для заговоров и прочей вражеской деятельности. Нам бы внутри Храмов свою разведку завести, чтобы жить спокойно. Как думаешь?»

«– Знаете, сир, по моему, ничто так не разъедает государство, как тотальная слежка властей за своим народом. Недоверие всегда вещь взаимная, и, возникнув однажды, уже никогда не исчезает. А нет доверия – нет и верности. Странно слышать от короля, который одним только доверием сумел из религиозных фанатиков Скироны создать лучшее в Соргоне войско...»

«– Это заслуга Бушира...»

«– А кто такой Бушир без доверия короля? Без Вашей, сир, веры в его способности? А Котах? А Готам? Или тот же Эрин?»

«– А я кто – без них? Без их доверия ко мне и веры в мою правоту? Я, Капа, ноль, без их поддержки и доверия!»

«– Разве не это я имела в виду, когда сказала, что доверие – вещь взаимная? Вы же отлично меня понимаете...»

«– Ты отрицаешь необходимость разведки?»

«– Да, нет же, сир! Но только не в Храмах – это надругательство над верой, и Вам никогда не простят, если узнают. Представьте, какими качествами должен обладать священник, чтобы стать Вашим информатором. Веры в нём, конечно, не найдётся ни грамма, и, поддержанный властью, своё безверие он будет сеять в душах своих собратьев и прихожан. Вот Вам причина бездуховности, сир. Лучше уж введите снова пытки...»

«– Какую веру ты имеешь в виду: в бога или в человека?»

«– Это одно и то же, сир, если только бог – не Разрушитель...»

«– Но Разрушитель – не бог, Капа!»

«– Так и я о том же, сир...»

– ...и теперь, уходящий от нас, стань нашим ходатаем перед богом-Поводырём. Попроси, пусть Ведущий нас По Мирам будет терпим к нам и милостив. Пусть посмотрит на нас с пониманием и, воздавая нам за ошибки наши и глупости, судит нас без излишней жестокости. И пусть не зовёт нас на суд свой раньше времени, до отпущенного нам срока... – первосвященник Ардифф декламировал молитву нараспев, завернув глаза к небу, и только на вдохе бросая быстрый взгляд на окружающих. Встретившись глазами с бодрым первосвященником, Василий погрозил ему кулаком в кольчужной перчатке, от чего голос Ардиффа сразу сломался, утратив нескромную радость, и в дальнейшем обряд протекал с подобающей печалью.

Хоронили погибших без пышности, но суровой торжественности было хоть отбавляй. Приложил к этому руку и сам Василий. Точнее, две руки. Перед выездом кортежа из дворцового парка он подошёл к саням с телом Фирсоффа, засветил Корону и снял её двумя руками. Все видели, что снял. Снял и надел на голову Фирсоффа.

«– Вы, сир, и по иллюзиям мастак!»

«– А я по всём мастак!»

Корона на Фирсоффе была миражем, фантомом, призраком, голограммой, если хотите – Короны подлинной, но ни один самый пристальный взгляд этого не определил бы. Так Василий узнал за собой ещё одну колдовскую способность, а король Фирсофф отправился в последний путь – к Мемориалу – при всех королевских атрибутах.

Народ на улицах обнажал головы, когда траурный кортеж проезжал мимо, и солдаты, стоящие вдоль дороги в почётном карауле, опускались на колено, склоняя к земле копья и обнаженные мечи. Ряды скорбящих воинов напомнили Василию о памятниках над могилами солдат Великой Отечественной, только собранных кем-то в одном месте, здесь, в Раттанаре, и выставленных по пути следования кортежа. «– Не так много, сир, у человека возможностей бессловесно выразить своё горе или сочувствие горю чужому. Чуть перестарался – и получится фарс. Потому и сходство такое, что горе подлинное...» А вслед последним саням неслось салютом громовое солдатское «Хо-о-о! Хо-о-о!» – это солдаты вставали с колен и отдавали воинские почести погибшей в бою свите Фирсоффа...

Ардифф завершил обряд над королём, и служители Поводыря приступили к отпеванию министров, советников и стражей. Магда была права: никто не возражал против присутствия тела Гайи среди погибших за короля солдат, никто не возмутился её облачением в форму стража, как и тексту памятной таблички на приготовленной для неё ячейке склепа. «Страж короля» было написано на табличке, ниже – имя и годы жизни. Королева тоже умела выполнять свои решения.

Потом Василий сказал речь – ситуация требовала. Наверное, это было самое короткое надгробное слово за всю историю Соргона. Засветив Корону, что позволило наблюдать с удивлением сразу две Хрустальные Короны, на головах обоих королей – живого и мёртвого, Василий обронил только два слова, но это была клятва короля:

– Я отомщу!

Помолчав, недовольный собственной такой лаконичностью, он добавил:

– Мы отомстим! За всех отомстим!

2.

После похорон, не дожидаясь окончания поминального пира, король покинул дворец в сопровождении Эрина, Паджеро, Вустера и Илорина с десятком дворцовых стражей. Он решил ещё раз объехать казармы нового полка и посмотреть, что изменилось в них с минувшей ночи. К тому же, Эрин настойчиво приглашал короля в гости к министру Бренну, не объясняя причины, и приглашение это, полученное не от хозяина, сильно заинтриговало Василия.

Казармы всё ещё выглядели запущенными, но исчезло, пропало исходящее от них ощущение безысходности. Солдаты охотно строились перед королём, сверкая приведенными в надлежащий вид доспехами и оружием.

– В походе я буду ехать с вашим полком, Паджеро. Скажите солдатам, что я доверяю им охрану Короны и свою безопасность, – повинуясь необъяснимому импульсу, принял решение король. – Вы хотели что-то попросить у меня, полковник?

– Прошу Вас, сир, уделить несколько минут для разговора с очень полезным для дела человеком... – Паджеро имел в виду Джаллона, которому велел ждать в одной из казарм со списком своих людей, служивших в городской страже. Было их немного, всего восемь человек, троих из которых меняла предлагал на офицерские должности в полк.

Василий охотно согласился на встречу под неизбежный Капин комментарий: «– Этот день, сир, чем дальшее, тем страньше». Хрустальная сожительница короля упорно сочиняла новые словесные формы: похоже, она исподволь готовилась к активной литературной деятельности. У короля заныли зубы – он вспомнил черниговскую Капину выходку с печатной машинкой и её «пратаколъ первава ваеннава савета». Скука Василию явно не грозила, ни сейчас, ни в будущем.

«– О! Местный Дзержинский! – узнала Капа Джаллона. – Вот Вам, сир, и начальник соргонской ЧК, о которой Вы столько мечтали...»

Встреча короля и менялы была тщательно засекречена, по соргонским меркам, конечно: захотелось Его Величеству перекусить, вот, и накрыл Паджеро стол для Василия, Вустера, Илорина и Эрина. А что за столом оказался Джаллон, так он и ночью здесь крутился на правах старого сослуживца полковника.

– Мы не будем увольнять из армии ваших людей, – ответил король, выслушав менялу. – Думаю, что самое разумное создать при военном министерстве отдел военной разведки. Пора возвращаться на службу, Джаллон, и вам, и всей вашей организации. Всех восстановим в прежних званиях, кого надо – повысим, с вашей, конечно, подачи. У кого звания нет – присвоим, правда, щеголять своими нашивками им, видимо, не придётся. Жалование – двойное по отношению к армейскому, за риск и за ум. Дайте министру Вустеру перечень всего необходимого вам для работы. Людей, которых вы укажете, министерство отзовёт из частей в своё распоряжение, если они не в армии – мы их призовём, война даёт нам такое право. Но силой в разведку мы никого загонять не будем: ваши разведчики должны ясно представлять, что они делают, и почему. Поздравляю с возвращением на службу, полковник Джаллон...

Полковник Джаллон, бывший разжалованный лейтенант и каторжник, не такого ждал результата от встречи с королём. Но – спорить? Нет уж, только не с Василием: его умение решать спорные вопросы почему-то не вызывало желания спорить. Другими словами, Джаллон получил больше, чем просил, и не знал, радоваться этому или нет: спрос с него тоже возрастал, к тому же – армия, дисциплина...

Отведав угощения, Василий перед строем раздал патенты лейтенантов указанным Паджеро капралам и сержантам и, похвалив солдат Раттанарского полка за внешний вид, отбыл в Гномью Слободу на встречу с Бренном. Взял он с собой только Эрина и Илорина со стражами: пришло время для раскрытия некоторых гномьих секретов. Связанный словом, данным Эрину, король в дом Бренна прошёл с одним лишь князем,

Бренн вызвал Железную Гору, едва Эрин и Василий переступили порог его дома. Ответил на вызов Старейший Гарут, больше никого возле Камня в Железной Горе не оказалось.

«– Я же говорила, что это гномий видеотелефон, а Вы мне не верили, сир. Давайте, я объясню, как им пользоваться...»

«– Потом, Капа, потом».

«– Чего это всё время – потом? А когда мне будет – сейчас?»

«– Пусть гномы покажут нам границы в своих секретах, за которые нам не следует переступать, тогда мы с тобой решим, будем ли следовать их указаниям».

«– Так это ж другое дело, сир. Согласна: помолчу».

– Бренн, Эрин!? Что случилось? Мы же всё обговорили ночью! И опять – посторонний! – Гарут был не в духе, и не старался этого скрыть. – Я требую объяснений!

– Требовать объяснений от них могу только я, как их сюзерен. Вы не хотите, Старейший, немного изменить тон в разговоре с моими подданными? – разозлился король. – И на каком основании вы называете меня посторонним в моём собственном королевстве? Насколько мне известно, дом министра Бренна всё ещё находится в Раттанаре. Кстати, как ваше имя?

– Старейший Гарут, – поспешил с представлениями Эрин. – Его Величество король Василий Раттанарский.

– Простите, Ваше Величество, я не ожидал Вас увидеть, и потому не узнал...

– Ладно, Старейший, проехали... У меня мало времени, поэтому, коротко, расскажите, что творится в других королевствах.

– У меня нет точной информации: все гномьи общины укрылись в подземных убежищах. Резня, наверное, усобица... Мы запретили гномам появляться на поверхности.

– Как мне связаться с общинами? Скажите, как мне их вызвать с помощью моего Камня?

– Никак, Ваше Величество... Общины можно вызвать только из Железной Горы. Мы не смогли установить связь между общинами.

«– Сир, я смогу, я знаю – как. Пусть только скажет формулы вызова...»

– Скажите мне формулы вызова, я сам установлю с ними связь.

– Формулы вызова имеют право знать только Старейшие...

– Ну, и какая мне польза от союза с Железной Горой? Что вы можете мне предложить, кроме войны за ваши интересы? Значит так, Старейший Гарут: никакого союза с Железной Горой я не заключу, пока не получу формул вызова и к ним ещё двенадцать Камней для раздачи моим разведчикам. И обязательно Камень для сэра Эрина взамен отданного мне.

– Но Старейший Блафф уже выехал для подписания договора...

– Я свои условия назвал...

«– Торг здесь неуместен. Верно, сир?»

«– Верно, Капа, верно. Не на базаре... Да и мы ведь не пучок редиски продаём...»

– ...Что касается общин, то я намерен установить с ними связь в любом случае, и пусть они сами решают: отсиживаться в убежищах или сражаться рядом с нами. Если все гномы похожи на сэра Эрина и министра Бренна, то я уже знаю, что они решат. А вы, Старейший, знаете?

Когда Василий вышел, Эрин сказал:

– Старейший Гарут, вы обманули короля. Об этом знаю я, знает Бренн, и, что самое для вас плохое, знает король. Ваш возраст защищает вас от вызова на поединок, но я буду бороться с вами другим способом... Вряд ли вы надолго задержитесь в Совете Старейших, или я буду не Эрин...

3.

– Бабушка, ты не сердишься, что я выхожу замуж?

– Ну, что ты, Сальва! Мне просто немного не по себе из-за того, что не соблюдён траур. Но король прав: война многие обычаи делает лишними. И жрица Апсала его поддержала, а уж она-то лучше короля знает, какие из наших обычаев сейчас можно не соблюдать, а какие нарушать нельзя... Знаешь, никогда не думала, что буду чувствовать себя обязанной кому-либо из королей, но этому иномирцу я, Сальва, благодарна за решение по жалобе Тимона. Сразу видно, что король – человек неглупый, и не любит склочников. Он бы понравился моему Лонтиру, останься тот жив. Что ж, дом Лонтиров будет служить Короне верой и правдой, уж я об этом позабочусь... Нет, Сальва, твоё замужество меня не огорчает. Конечно, мне не такой бы хотелось свадьбы для тебя, дорогая: сегодняшние похороны украли радость у завтрашней церемонии. Но я желаю вам счастья: тебе и твоему лейтенанту, и буду молить всех наших богов, чтобы не стало оно по военному коротким. Не хмурься, девочка, и не бойся: Яктук смел, а смелых даже война щадит...

– Хочешь, мы будем жить в твоём доме?

– Это же и твой дом, Сальва. Твои комнаты будут всегда ждать тебя и твоего мужа. Хватит места и для ваших детей, сколько бы их не было... А для Саланы я приготовила комнату рядом с моей. Бедная девочка: потерять мать в таком возрасте...

– Подумаешь: я была ещё меньше, когда погибли отец с матерью, а вот какая выросла, – Сальва, кружась, прошлась по комнате. – Ты и Салану такой же красавицей вырастишь. Воспитывать детей – твоё призвание, бабушка...

– Скромности бы тебе, где занять... Будущей баронессе, Сальва, скромность была бы совсем не лишней.

– Да, бабушка, завтра я стану баронессой... И снова буду выше Огасты по положению. Надо же: Огаста – дворянка, завтра станет ею, и будет носить герб мужа... Сэр Тахат, подумать только... Дворянин-переписчик... Переписчик-дворянин...

– Зависть, Сальва, не делает тебе чести.

– Это не зависть, бабушка. Это – удивление. Моя жизнь совсем недавно шла неторопливой, величавой поступью, и вдруг... Вдруг понеслась, как взбесившаяся лошадь, смешав воедино и горе, и радости, и у меня идёт кругом голова, и я не знаю, что делать хорошо, а что – плохо... И одну я вижу опору в этом круговороте – руку Яктука, и мне хочется держаться за неё, и не выпускать: вцепиться в неё изо всех сил, и держать, держать, держать... Только это... И чтобы ты тоже была рядом. Я не хочу потерять тебя, как потеряла дедушку. Ты ведь не оставишь меня, правда? Пообещай, что не оставишь меня никогда-никогда...

– Ты всё ещё глупышка, Сальва, дитя моё неразумное. Ну, как же я оставлю тебя? Мне правнуков понянчить охота. И увидеть желаю, каким он будет, следующий барон Лонтир...

– А если родится драчливым, как все Яктуки?

– Лишь бы не дураком вроде Тимона. А драчливость... Вот это было зажато в кулаке Лонтира, – дама Сайда открыла стоящую перед ней шкатулку и вынула из неё завёрнутый в носовой платок обломок стрелы: часть древка с наконечником. – Я взяла, когда обмывала... Твой дед держал его, как держал бы кинжал, если бы носил...

– Значит, Паджеро сказал правду: дед погиб, сражаясь...

– Зачем ему обманывать, Сальва? Он – человек чести... Даже из жалости или сочувствия к нам, он не стал бы говорить неправду. Один из немногих простолюдинов, достойных дворянства...

– А Тахат? А Довер?

– Довер по крови – из хорошего баронского рода, это что-нибудь да значит. А Тахат подстать Паджеро: такой же удалец... Король знает, кому раздавать гербы, пусть и руками своего гнома... Что мы ещё забыли сделать к свадьбе, дорогая?

4.

Храм Матушки был первым соргонским храмом, который посетил король. До этого был недосуг, да и потребности особой Василий не видел в воздаянии местным богам. Как-никак, а был он крещён в православной церкви, и места для соргонских божеств в его не очень религиозной душе как-то совсем не находилось. Но скорая свадьба, затеянная королём перед походом, требовала присутствия Василия на брачной церемонии. К тому же, он был сватом Яктука, а, значит, не только зрителем, но и действующим лицом.

Внутреннее убранство храма поражало своей простотой, и в то же время скромным богатством, как поражают нас изысканные наряды мастеров-модельеров, видимой простоте которых не сразу-то и цену определишь. Расписанные яркими красками стены, потолок, колонны – лишь оконных проемов не коснулись кисти художников. Но никаких излишеств, вроде вычурной позолоты или россыпей драгоценных камней. Только яркие краски везде, куда ни направишь взгляд.

Судя по росписи храма, Матушка была мастерицей на все руки. Рукоделие, лечение больных, обработка земли, скотоводство, садовые и огородные растения, домашний очаг, кулинария – каких только даров не получил от неё род людской. И всё это от доброты, от снисходительной расположенности к неуравновешенному и трудно предсказуемому существу по имени человек.

Король снова почувствовал себя туристом и потому с интересом вертел головой, разглядывая сценки из жизни богини. Гид у Василия был собственный, индивидуального, как говорится, пользования, и каждый поворот головы короля сопровождался неизменным Капиным: «– А теперь посмотрите направо, сир» или «– А теперь посмотрите налево». С тех давних пор, когда зародилась у людей речь, женщина так и пребывает в восторженном состоянии от волшебной силы, сокрытой где-то внутри каждого оброненного ею слова. И потому неустанно нанизывает словесные бусины на нить внимания первого попавшегося слушателя, благодарного или же нет. Вот и Капа поспешила отвести душу за все те минуты своего молчания, когда король Василий думал, спал или вёл умные разговоры, но, к сожалению, не с ней.

«– Сир! – возвещала она. – Прямо перед собой Вы можете видеть повесть о том, как Матушка научила людей виноделию. Сначала она подарила людям виноградную лозу – это вон тот черенок, который она протягивает крестьянину. Потом показала, как ухаживать за ней: глядите, Матушка с тяпкой борется с сорняками. Вот он, результат ежедневного труда – полная корзина виноградных гроздьев. Какой богатый урожай! А на следующей картинке крестьянки с загорелыми ногами давят виноград и собирают сок в большие кувшины...»

«– Пей, сынок, томатный сок – будешь крепок и высок!»

«– Вы меня не слушаете, сир!»

«– Напротив, дорогая, слушаю очень внимательно. Продолжай рассказывать дальше, как Матушка споила народ Соргона. Это очень интересно...»

«– Никого Матушка не спаивала, сир. Вино – напиток целебный, если не очень на него налегать. Спаивать народ Соргона скоро начнёт Ваш приятель Эрин, если уже не начал. Вспомните, какую он книгу притащил из Чернигова: «Самогон. Рецепты и конструкция аппаратов». Вот наладит гном производство водки, и благородные принципы виноделия полетят в тартарары. Будете знать тогда, что это значит – спаивать народ. Ещё и войну с пьяных глаз проиграете».

«– Твой оптимизм меня всегда приводит в восторг, Капа. Зачем же так горячиться, трезвая ты моя? Не настолько много здесь пьют. Да и водка, по-моему, не так сильно изменит жизнь Соргона, как каталог подшипников, прихваченный из Чернигова Эрином, или резьбовые соединения, которые тут не были известны. Я не говорю уже про учебники физики, что приволок сюда Бальсар...»

«– Вот-вот, сир, пустят соргонцы по прериям паровоз, и всем бизонам – кранты...»

«– А что, водятся?»

«– Кто, сир?»

«– Бизоны в местных прериях?»

«– А нету здесь никаких прериев, сир, давно уже нету... А, может, и не было никогда».

«– Тогда к чему нам бизоны и паровоз?»

«– А, чтобы Вы перестали мне глупостев говорить. Лучше уж за свадьбой смотрите, если Вам про Матушку не интересно. Когда ещё на соргонскую свадьбу попадёте...»

Свадьба отличалась необычайной строгостью из-за обилия военных: обнаружить мужчину без кольчуги или кирасы было довольно трудно, да и то – это был или совсем уж дряхлый старик, или зелёный юнец, кому железо на себе таскать – недостаточно силы. Даже бароны старались не выделяться в общей массе и скрыли обычно крикливые камзолы под добротными доспехами. Женщины совершенно терялись в этом море броней, поскольку плотная толпа зрителей скрывала их дорогие платья. Только высокие причёски, украшенные диадемами, показывали, что в храме присутствуют не одни только солдаты.

Желающих венчаться у самой Верховной жрицы набралось около сотни пар... «– Девяносто восемь, сир! Привыкайте к точным цифрам – Вы же король, как-никак!»

«– А ну-ка вспомни свои расчёты с корнем из минус единицы и всякими там экстраполяциями, когда в ответе – плюс-минус трамвайная остановка! Ты ничего не путаешь, точная ты моя?»

«– И охота Вам, сир, мешать мне смотреть на свадьбу? Нашли время счёты сводить. Прямо, маньяк какой-то: ни днём, ни ночью покоя от него нет!»

«– Но-но-но, Капа, ты не очень-то, с королём ведь говоришь!»

«– Король, да ещё и маньяк – беда королевству! Ну, дайте же мне невестами полюбоваться!»

Невесты, и впрямь, были хороши. Единственные из женщин, чьи платья оставались доступны всеобщему обозрению, стояли они длинным рядом вдоль ведущей к алтарю колоннады. Платья разного богатства неизменно выглядели роскошными на стройных телах, да и симпатичные личики впечатления отнюдь не портили.

«– На них, на каждую, хоть мешок надень – всё одно останется красавицей, сир. Или Вы опять не согласны?»

Король был согласен, к тому же спорить с Капой – занятие очень и очень неблагодарное, как-нибудь, да даст себя знать недовольство Хрустальной. Были, были у короля случаи убедиться в этом.

«– Женихи тоже – парни, хоть куда... – дипломатично ответил король. – Орлы! Богатыри! Гвардейцы!»

«– Это только кажется – из-за обилия железа. А кольчужки с них сними – одни шкелеты останутся».

«– Скелеты – ты хотела сказать?»

«– Я и говорю – шкелеты. А невесты-то, невесты!»

Удивительно, как по разному один предмет одежды – венок из колосьев пшеницы – сказывался на облике будущих супругов.

Невест венок делал краше и взрослее, добавляя им обаяния, строгости и по чуть-чуть воздушности и божественной нереальности. Королю казалось, что в брачном обряде участвуют волшебные существа, на которых только дунь неосторожно, и растают, развеются они в воздухе храма.

Женихи стояли длинным рядом напротив невест и выглядели не такими уж орлами, как хотелось видеть королю. Одетые в железо, они не имели воинственного вида из-за надетых на головы венков, и оттого казались смущёнными и немного растерянными. Вид у них был, словно у проказливых мальчишек, пойманных на очередном озорстве, и собранных здесь для наказания. То ли больно будет, то ли – стыдно, и прикрывают мальчишки неумелой бравадой своё тревожное ожидание неминуемой расплаты за содеянное. Наказание, правда, ожидало их приятное – женитьба на любимой девушке, но робость на лицах женихов преобладала над радостью: похоже, не понимали они так же ясно, как их невесты, важности совершаемого над ними обряда.

Сам свадебный обряд был несложен. Молодые люди, взявшись за руки, в сопровождении родителей, шли к алтарю, у которого их ждала Апсала. Положив на алтарь свои дары, жених с невестой отвечали на вопросы жрицы («– Вполне соответствуют любому ЗАГСу на нашей земле, сир»). Затем вопросы задавались родителям. После чего имена молодожёнов заносились в храмовую книгу, молодые обменивались медальонами с прядкой своих волос, снова брались за руки, которые им, в знак нерушимости союза, связывали шёлковым шнуром, и выходили из храма, осыпаемые зерном пшеницы под приветственные крики родственников и друзей. Дальше – свадебный пир и прочие развлечения. Свадебный пир в этот раз был общим, и столы накрыли на площади перед храмом Матушки для всех девяносто восьми свадеб.

Первой парой предстояло быть Яктуку с Сальвой, родителей в обряде заменяли король и дама Сайда. Удивление короля вызвали дары, которые Сальва и Яктук положили на алтарь – это оказались детские игрушки: Сальва положила куклу, а Яктук – деревянный меч, которым играл, наверное, года в четыре. Капа тут же поспешила с разъяснениями:

«– Сир, вступление в брак означает, что люди выросли, стали взрослыми, и дар – игрушки – вроде как знак того, что они это понимают. Они отказываются от игрушек, принимая на себя взрослую ответственность за дом, за будущих детей, за друг друга. Очень символично, я бы сказала...»

Король поблагодарил и прислушался к словам Апсалы.

– Обещаешь ли ты, барон Яктук, быть верным мужем, надёжной опорой и защитником своей жене даме Сальве, и хорошим отцом вашим детям?

– Клянусь честью, госпожа!

– Обещаешь ли ты, дама Сальва быть верной женой, поддержкой для своего мужа и любящей матерью вашим детям?

– Обещаю, госпожа!

Дальше на вопросы отвечали король и баронесса Лонтир:

– Кто поручится за верность жениха своему слову?

– Я, король Василий Раттанарский, ручаюсь за верность барона Яктука своему слову – ручаюсь словом короля: барон Яктук сдержит своё обещание.

– Кто поручится за верность невесты своему слову?

– Я, дама Сайда, баронесса Лонтир, как старшая в роду Лонтиров, ручаюсь своим словом за правдивость моей внучки дамы Сальвы: дама Сальва сдержит своё обещание.

Обмен медальонами, запись в книгу храма, потоки пшеничных зёрен, и первая пара молодожёнов вместе со своими поручителями и гостями заняла место за свадебным столом, за которым их уже ждала королева Магда.

К алтарю подошла следующая пара: рыцарь Тахат и Огаста, сопровождаемые купцом Ахаггаром, матерью Тахата и сэром Эрином. Князь был неимоверно важен – ему ручаться за слово Тахата, а гном любил тешить тщеславие, произнося своё имя и титул:

– Я, сэр Эрин, сын Орина, из рода кузнецов и воинов, и сам – глава этого рода, прозванный в мире Его Величества Василия Раттанарского Железным, посвящённый Его Величеством в рыцари и произведенный в князи Ордена рыцарей Соргона, ручаюсь за слова сэра Тахата, моего брата по рыцарскому Ордену... – гудел голос гнома под сводами храма Матушки. Его было слышно даже на улице, и король спрятал улыбку в порыжелой от пламени седой бороде. Мелькнула лукавая усмешка в голубых глазах Бальсара, оскалили зубы на самовосхваление гнома Тусон и Паджеро, но не было злобы на их лицах, даже неудовольствия не было.

Зима, холодно, не для застолья погода: посидев для годится и выпив подогретого вина, свадьба за свадьбой сменялись за столами. Оставались королева с королём: нельзя уйти, не обидев подданных. Чем барон Яктук лучше захудалого новобранца? Приходится иногда для народа и пострадать. Усталая Апсала уже который час благословляла брачные союзы, а Двор, Кабинет и оба монарха мёрзли, приветствуя нескончаемый поток новобрачных. Суетились слуги, разнося горячее вино и меняя уголья в жаровнях: хоть и немного пользы от жаровен на открытом воздухе, но тепло от углей не давало закоченеть сановным гостям.

Главный повар дворцовой кухни Абим лично руководил сменой блюд на свадебных столах, красный то ли от мороза, то ли от избытка горячей крови и лишнего веса: не мог главный повар королевства быть худым.

«– А у худого повара никто не станет есть, сир. Раз повар себя откормить не в состоянии, значит готовить не умеет. Хороший повар – всегда толст, потому что пробует блюда лично, а если вкусно – то и пробует от души».

– Ваше Величество, разрешите мне сказать? – от соседнего стола к королю обратился молодой воин. – У меня вопрос к Вам, Ваше Величество!

– Кто вы?

– Баронет Брашер, Ваше Величество.

– Сын посланника в Скироне?

– Да, Ваше Величество.

– Я слушаю вас.

– Завтра раттанарская армия выступает в поход, но никто не указал места баронским дружинам. Мы – такие же раттанарцы, как и прочие, и война с Масками – наша война...

– Вы служили в армии?

– Три года на побережье в заградотрядах, лейтенант в отставке, Ваше Величество.

– И много желающих среди баронов обнажить на Масок свои мечи? Что скажете вы, советник Геймар, и вы, глава Ванбах?

– Желающих много, сир...

– Сделаем так, господа бароны. Я конфискую все баронские дружины. Всем баронам – освободить дружинников от вассальной клятвы. Из дружинников сформируем полк, назовём его... Баронским. Да, Баронским. Лейтенант Брашер, считайте себя вновь призванным на военную службу. Министр Вустер, бароны, желающие служить, поступают в ваше распоряжение – используйте их по своему усмотрению. И помогите лейтенанту Брашеру, с тем, чтобы полк, самое позднее, через два дня смог выступить в Скиронар, под начало полковника Брашера – я выдам посланнику офицерский патент, и вы его отвезёте отцу, лейтенант. Вы же отведёте ему и солдат. Советник Геймар, вам придётся задержаться, помочь с формированием. Отправитесь вместе с полком. А сейчас – выпьем снова: за здоровье молодых!