По заснеженной аллее бродит ветер. Холодно. Я сижу на скамейке и пью коньяк. Ночь. Я не то чтобы очень пьян, мне просто тоскливо особенно, вот пропью остаток надежды, и уйду, прочь.

Обжигаю горло спиртным безжалостно, а куда спешить? То хандра, то боль. Не жалейте меня, я прошу, пожалуйста. Жалость к спирту, как плюс на минус, в итоге - ноль.

Фонари не смеются, мерцают тускло. Даже их, бедолаг, заметает ночная метель. Мне бы крикнуть... хотя нет, ты знаешь, не хочется. Лучше молча замерзнуть, и тихо упасть под ель.

Пусть под утро меня найдут в белом-белом сугробе, и отроют из снега когтистыми лапами бродячие псы. Я похож на собаку, нет, честно, мы все похожи. Также жалобно воем с тоски, и такие же видим сны.

Мы все также бродим по улицам сбившись в стаи, и мы также кусаем прохожих и ищем кость. Нас забыли, нас гонят палкой в тупик, к помойке. Огрызаясь, мы скалим зубы, в нас крепнет злость.

***************

Я лежу на трубе центрального отопления, здесь вполне тепло и почти уютно, лишь есть охота. Меня гонят ленивым пинком, то швейцар, то дворник. Что поделать, друзья, такая у них работа.

Разве где-то сказано, что нельзя собаке, полежать на трубе и погреть живот? Из дверей ресторана выходит лакей в ливрее. Этот разве накормит, сразу видно - жмот.

Огонек сигареты осветил на мгновенье рожу, я успел разглядеть оскал, ну, копия - бультерьер! Вот бы мне его шубу напялить и встать у входа, а этого гада - голышом запереть в вольер!

Что ты скалишь зубы, как сучка с течкой? Чем тебе я мешаю, давай, ответь... ты молчишь, а я от голода лишаюсь рассудка, у меня перебита лапа, и некому пожалеть.

Нет, смотри-ка, просто стоит, не гонит. Неужели и впрямь человек, а не волк степной. Что ж, прости за вольер и рожу. Меня жизнь приучила гавкать, а вообще-то я пес не злой.

Слушай, там, на аллее, в парке, на скамейке сидит человек. Совсем продрог. Мы с ним чем-то похожи, пойми, и я знаю точно, человеку хотелось выть. Да видать не мог.