Мы, лягушки, видим мир не так, квак видят его не-лягушки.

К примеру, будет сказано, для человечества наши песни могут показаться не очень приятными и даже занудными. В свою очередь, мы воспринимаем мир людей желто-серым, как их собственные квакашки. Пруд, в котором мы живем, люди называют тихим омутом, мы же считаем, что жить в таком омуте милость небесная. Люди ничего не знают о премудростях нашей лягушачьей веры.

Через путь озарения, от сердца к сердцу, мы расскажем вам тайную проповедь.

Мы, лягушки, живем квак ангелы, мы живем не думая о том, что было вчера, мы живем не думая о том, что будет завтра, нас не заботят мирские дела. По нашей лягушачьей вере чтобы вы не делали, то на то и выходит. Это в лучшем случае. В худшем тоже выходит, но, увы, не на то.

Люди брезгуют брать нас в руки, они бояться чертей из омута, и за это им наша похвала.

Не трогайте нас, не подходите к нашему дому.

Мы рождаемся в отличие от вас для духовных дел.

То, что мы, лягушки, делаем, имеет значение для всего живого, но далеко не все существа знают об этом. Если сказать точнее, то никто из существ не знает, на сколько мы значимы в окружающем их мире. Природа бесамосущностного находится в каждой из нас. Мы рождаемся, живём и умираем без рождения, без жизни и без смерти. В своём первозданном облике, мы вообще не рождаемся, не живём и не умираем, но знаем всё о рождении, жизни и смерти.

Какое невеселое повествование – жизнь людей. Они боятся смерти, они не выносят вида растерзанного тела, но с любопытством разглядывают увечья, если им показывать их каждое в отдельности.

Пользуясь предоставленной возможностью быть услышанными вами, мы говорим:

Люди! Вы все непременно умрёте. Все умрут, не умрём только мы, ведь мы не рождались и не жили. И хотя нам грустно видеть людей, мы не расстанемся с вами до тех пор, пока не умрёт последний человек. И когда ваша цивилизация исчезнет, все лягушки воссоединятся с Матерью Космоса – Вселенской мудрости Жабой.

А пока мы живём. Мы живем не для денег, не для семьи, не для власти и славы, не для дерева-сына. Мы живём для того, чтобы понять, кто мы на самом деле и что из себя представляем. Понимая это, каждая из нас объединяется с Космической Прародительницей и через это объединение получает доступ к Первейшему Знанию Матери.

Мы постоянно думаем о том кто же мы на самом деле.

Когда мы едим, мы думаем об этом. Когда мы спим, мы тоже думаем.

Мы не думаем о том, что мы едим и где спим, и так до тех пор, пока не познаем суть природы вещей.

Мы – лягушки…

Мы изнанка этого мира, его оборотная сторона.

Квак бы подобрать слова, чтобы передать вам наши, лягушачьи, озарения о смысле жизни?

У нас длинный язык, мы постараемся рассказать, а вы постарайтесь представить.

Представьте себе яркий солнечный день, когда стоит послеобеденная летняя жара. Представьте пруд, заросший ивами по берегам, и конечно его прохладу.

Представьте себе, что вы, любуясь природой и наслаждаясь тишиной, вдруг замечаете, что пруд – это не пруд, а омут, и в этом омуте плавают внутренние органы.

Представьте себе печень. Она живёт обособлено, и за это природа наделила её четырьмя конечностями. Сейчас печень их широко раскинула и плавает в расслабленном состоянии, словно горожанин в ванной. Большую ее половину скрывает водная гладь. Время от времени печень омывается полностью, уходя из вида.

Вот желчь желтеет на сочном и большом листе кувшинки. Желчь ядовита, она наполнена липкой массой, но сейчас её яд не представляет угрозы. Находясь на солнцепеке, она не сочиться, а усыхает. Растянувшись возле неё, дремлет продолговатая поджелудочная железа.

Не смотря на жаркий августовский день, вода в омуте прохладная и внутренние органы, плавающие тут и там, выглядят так, квак могут выглядеть органы всем довольные.

Почки напоминают собой зелёные островки. Задумавшись о чём-то своём, они невидяще смотрят друг на друга. Одна из них вдруг неожиданно моргнула. Её глаза провалились во внутрь головы только для того, чтобы так же неожиданно вернуться назад, в глазницы. На спине у почки зашевелился небольшой надпочечник. Он уже давно, словно паразит, сидит на ней, но выглядит при этом так, будто бы просто залез прокатиться верхом.

Представьте себе желудок. Вот он, в воде, у самого берега. Кажется, что при желании до него можно дотянуться рукой. Раздувая пузыри в уголках широченного рта, желудок медитирует над значением питания. В его нутре скребанула лапкой раздавленная личинка стрекозы. И тишина, и благодать…

Между тем, в середине омута, в темноте и холоде двадцатиметровой глубины, само по себе бьется сердце. Оно отважно забралось в донный ил и пульсирует в такт нашей, лягушиной, вселенной…

Сердце живо само по себе, но оно далеко не горячее и на ощупь напоминает резиновый комок. Это сердце есть сердце нашего дома.

Теперь представьте себе, что все эти внутренние органы – органы самого омута.

Так вот, омут вовсе не омут, а родной для лягушек пруд, а мы, лягушки, его внутренние органы. Теперь-то вы понимаете, кто вам всё это говорит?