108 дней завоеватели не могли взять город. Городская крепость была совершенно неприступна. Когда-то её построили на высокой скале. А строили её лучшие фортификаторы того времени. С трёх сторон был крутой, почти отвесный обрыв. Опытный скалолаз, наверное, смог бы его одолеть. Но кто бы ему позволил? Стрелок легко бы сразил его, а карабкаться, защищаться и, тем более, отстреливаться одновременно – это же невозможно. С четвёртой, восточной стороны скала примыкала к склону более высокой горы. Но здесь был вырыт глубокий и широкий ров, в котором бежал бурный поток. Через ров был переброшен подъёмный мост, который, конечно же, был поднят сразу же, как жители города поняли, что ему грозит опасность. Значительная часть склона была расчищена от леса. Атакующие были видны как на ладони, и им негде было укрыться. Стены крепости были очень высоки. Настолько, что через них невозможно было что-то перебросить с помощью баллисты или катапульты. И очень толсты и крепки. Никакие стенобитные орудия не смогли бы их пробить. Да и нереально было бы переправить орудия через ров. И, даже если бы удалось переправить, там не где было бы их просто поставить (стена выступала прямо из воды), тем более, разогнать. Все атаки завоевателей защитники города отражали легко. Во время нескольких попыток штурма погибло свыше 500 завоевателей, а среди защитников трое были легко ранены.

Поняв, что взять город штурмом не получится, завоеватели решили взять город измором. Они встали лагерем, перегородили все дороги, ведущие в город, и стали ждать, когда же в городе закончатся вода и продовольствие. Но ждать пришлось бы долго. Глубоко под землёй была проложена труба, соединявшая большой бассейн в центре города с горной рекой. Таким образом, у горожан всегда было сколько угодно чистой воды. Запасов зерна в амбарах хватило бы до следующего лета. В тёмных подвалах на крюках висели окорока и различные колбасы. В бочках хранились солёные огурцы, грибы, мёд, рыба. В этом году был небывалый урожай фруктов. Яблони, вишни, сливы склонились до земли под тяжестью сладких плодов. Завоеватели ограбили все деревни в округе. Вскоре с продуктами у них стало туго. А защитники города не знали ни в чём нужды.

Осень вступала в свои права. Шли дожди. Становилось холодно, особенно ночью. Завоеватели мёрзли в холодных палатках, горожане спали в своих домах.

В стане осаждающих начался ропот. Полководец, командовавший осаждавшими уже подумывал снять осаду и уйти, не солоно хлебавши.

Но вдруг после 108 дней безуспешных попыток, осенней ночью город был взят.

Завоеватели не штурмовали стены, не ломали ворота. Просто они появились в городе. Непонятно как. И уже изнутри открыли ворота.

Ворвавшись в город, завоеватели, озлобленные долгим сидением у городских стен, не щадили никого. Отряд вооружённых защитников они быстро перебили. Завоеватели врывались в дома. Мало кто из горожан успел схватиться за оружие. Враги рубили и кололи сонных людей: стариков, женщин, детей. Спасения не было.

Выместив свою досаду и злобу на горожанах, завоеватели подожгли город и ушли. Немногих, оставшихся в живых они взяли в плен.

По дороге шли избитые люди, подгоняемые грозными надсмотрщиками. Стоны, плач, проклятья стояли над этой скорбной колонной. А позади горел город...

Среди пленников выделялась девочка лет 10. Хорошенькое личико, голубые ясные глаза. Звали девочку Магда. И вот что удивительно: Магда улыбалась. Счастливая улыбка не сходила с её лица всё время, пока пленников гнали по дороги. В какой-то момент Магда споткнулась, упала, и конный надсмотрщик хлестнул её плёткой. Лицо Магды на мгновение скривилось от боли, но потом на него вернулась всё та же странная, счастливая улыбка.

В ночь, когда враги вошли в город, погибла вся семья Магды. И мама и папа и бабушка и сестры и браться. Пленники, шедшие в колонне, думали, что девочка просто сошла с ума, и жалели Магду. Но обратиться к ней, не было времени. Конные надсмотрщики гнали их вперёд и вперёд.

Через несколько часов колонна добралась до небольшой деревни. Деревня была сожжена и разрушена, но несколько домов в ней чудом сохранились. Завоеватели решили устроить привал. Разумеется им не пленников жалко было. Просто сами притомились с дороги.

Пленников, не развязывая, загнали в одну избу и там заперли.

Только теперь измученные люди смогли передохнуть и обсудить случившееся.

– Не понимаю! – говорил Петер, мужчина лет 40 с густой чёрной бородой. Петер был не последним человеком в городе. Когда враги осадили город он был одним из тех, кто организовал оборону и руководил ею. – Не понимаю, как такое могло произойти? Враги не штурмовали стены. Ворота были закрыты. Мост поднят. Каким-то образом, враги оказались внутри городских стен. Но как? Может быть они воспользовались колдовством?

– Никакого колдовства, уважаемый Петер, - вздохнул ювелир Том, - Вам ли не знать, что в город ведёт подземный ход.

– Про ход этот знают многие, думаю, враги о нём тоже знали, но откуда им было знать, где его второй выход?

– Ну, тут возможны разные варианты. Они могли наткнуться на ход случайно, могли узнать о нём от кого-то из крестьян…

– Давно говорил, – отозвался старый лекарь Ганс, ¬– не нужен нам этот ход! Давно предлагал его уничтожить. Не слушали меня! Ну, скажите, зачем он был нашему городу?

– Чтобы в случае опасности все горожане могли уйти и спастись.

– Ну, и как? Спаслись?!

Помолчали.

– Что за тайна такая, о которой знают многие? Как говорится в пословице: Знают двое – знает и свинья.

– Вряд ли крестьяне знают о ходе, – снова вступил в разговор Петер, - Но, допустим, что кто-то знал. Но ведь ход охранялся.

– Несколько солдат. С таким отрядом не сложно и справиться.

– Как? Ход запирается массивной металлической дверью и на несколько засовов. На 5 кажется?

– На 7.

– Ну, вот, даже на 7. Выломать эту дверь изнутри не смог бы ни один богатырь. К тому же ход низкий и узкий. И изгибается. Там и размахнуться негде. К тому же возню бы услышали изнутри и подняли бы тревогу.

– А взорвать?

– Смеётесь! Да в таком тесном пространстве самих взрывателей бы в куски разнесло. К тому же мы бы слышали взрыв.

– Куда уж смеяться…

– Значит, предательство?

– Выходит.

– Допустим, кто-то из солдат, охранявших ход, открыл дверь. Ну, всё равно не получается. Их же было несколько. Ну, один, допустим, предатель. Но не все же сразу!

– И всё-таки, я уверен, что это сделал кто-то из горожан.

– Но кто, мы уже никогда не узнаем. – подытожил Том.

– Почему же? Узнаете, – вдруг вступила в разговор, молчавшая всё это время Магда?

Все, кто мог повернуться, сразу обратили к ней свои лица:

– Ты хочешь сказать, что знаешь, кто пустил врагов в город?

– Да. Знаю.

– И кто же? Говори! – потребовали пленники.

– Я.

Несколько секунд все молчали.

– Я думаю, девочка не в себе и мелет вздор… – сказала белошвейка Анна.

– Мой ум ясен, как всегда – перебила Магда, – и я готова рассказать, как именно я это сделала.

– Говори – потребовал Петер.

– В ту ночь выход из подземного хода охранял мой брат Альберт. Каждый день мама посылала меня к брату, чтобы я отнесла ему что-нибудь поесть. И в этот вечер мама спекла пирожки и послала их брату. А я дождалась, когда мама выйдет на минуту из кухни, и добавила в начинку снотворного. Мой папа – аптекарь. Добыть снотворное было нетрудно. Потом я отнесла пирожки брату. Я знала, что он угостит и товарищей. Так всегда бывало. Я вышла от брата, немного походила по городу. Когда я вернулась, стража уже крепко спала. Я отодвинула засовы, открыла дверь. Я боялась. Что от грохота засовов проснётся кто-то из спящих, но этого не произошло. Папа умел делать хорошее снотворное. Я вошла внутрь. Ход был узкий. В нём было сыро и холодно. Ход извивался и спускался вниз. А потом снова стал подниматься вверх. Я не знала, долго ли мне придётся идти, где я выйду на поверхность. Я приготовилась к тому, что идти придётся очень долго. Но путь мой оказался короче, чем я ожидала и вскоре я вышла на той стороне. Выход оказался в заброшенном доме за городскими стенами. Я вышла из дома и сразу увидела костры и сидящих возле них воинов. Я подошла к одному из костров и сказала, что могу показать дорогу в город. Один из них, главный побежал звать кого-то ещё более главного. А я не стала дожидаться и вернулась в город тем же путём. Солдаты хотели меня остановить, кричали мне вслед, но я уже была под землёй. Когда я вернулась, наши все ещё спали.

Опять повисло тяжёлое молчание. А потом все как-то разом заговорили, закричали. Все были возмущены, на голову Магды посылали самые страшные проклятья, ей угрожали расправой. Женщины рыдали. Не будь пленники связанными, они разорвали бы Магду в клочки. А Магда продолжала улыбаться своей странной улыбкой.

– Тихо! – сказал вдруг мэр – и все сразу стихли.

Мэр был стар, считался учёным и мудрым и пользовался огромным уважением в городе.

– Я понимаю ваш гнев, – сказал старик, – но если мы сейчас будем кричать, это ничем нам не поможет. А ведь мы хотим узнать, почему это произошло, верно? Я сам поговорю с ней.

– Скажи, Магда, зачем ты это сделала, – обратился мэр к Магде. В голосе его не было ни ненависти ни укора, просто горечь и усталость.

– Сколько львов сидит возле ратуши? – вдруг спросила Магда.

– Что?

– Я спрашиваю, сколько возле ратуши сидит каменных львов?

– Ну… Не помню. 8 или 10.

– Ровно 10. 2 на крыльце с каждой стороны и по 4 в простенках слева и справа.

– Ну, допустим. И что?

– Мне нужно чтобы кто-то подтвердил точно, сколько там львов. Вот госпожа казначейша живёт напротив ратуши.

– Жила! – отозвалась женщина, лет 50, – твоими стараньями она там больше не живёт.

Говорила она с трудом. Во время захвата города ей выбили зубы и поранили язык.

– И всё-таки, сколько там львов.

– Десять, будь ты проклята! – и казначейша расплакалась.

– Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь – сказал мэр казначейше. Плач перешёл во всхлипы. Когда всхлипы немного утихли, мэр кивнул Магде:

– Продолжай!

– В прошлый четверг я играла на улице. Со мной была моя кукла. Мимо проходили Филипп и Барбара.

– Филипп и Барбара?

– Да. Филипп, сын кожевника Яна. И Барбара с Мельничной улицы.

– Так. И что же они сделали?

– Мы стали болтать на разные темы. И почему-то речь зашла о львах возле ратуши. Они утверждали, что львов 8, а я, что 10. Завязался спор. Тогда я предложила сходить к ратуше и посчитать львов. Самое простое решение. Мы подошли и, конечно же, я оказалась права. Львов было ровно 10. Но Барбара сказала, что именно они и утверждали, что львов 10, а я, якобы, говорила, что львов 12. Когда я стала протестовать, они назвали меня лгуньей. Но и это ещё не всё. «А на что мы, кстати, спорили?», ¬– спросил вдруг Филипп. «На её куклу» – ответила Барбара. «Магда! Отдавай куклу! Ты проспорила» Я была возмущена до глубины души. Мало, что они проиграли спор и отрицают это, они ещё придумали заклад, которого не было. Ведь спорили мы не на что-то, а просто так. Я высказала им всё, что о них думаю. Они выразили возмущение, моей «наглостью» и сказали, что надо уметь проигрывать. А потом они отобрали у меня куклу. Силой. А когда я попыталась забрать её обратно, Филипп толкнул меня в грязь. Вот и всё.

– Тебе была очень дорого эта кукла? – полуутвердительно спросил мэр

– Вовсе нет. Тут дело принципа. Меня оболгали, меня ударили, у меня отобрали то, что принадлежит мне! Неужели непонятно?

– Понятно…Да… Некрасиво они себя вели… – вздохнул мэр.

– Только некрасиво?! – взвилась Магда, – Они вели себя гадко!! Да! Гадко!

Глаза Магды горели.

– Согласен, но при чём тут враги и наш город? Зачем ты впустила врагов?

– Я просто отмстила Барбаре и Филиппу за то, что они со мной сделали.

– Мда! Теперь понятно. Но ты отмстила не только Барбаре и Филиппу! Ты отмстила всем нам. А нам-то за что?

– А что же, я должна была это так оставить?!

– Ну, зачем же так? Неужели не было другого способа?

– Может, и был. Я не особенно задумывалась. Я выбрала тот, который посчитала нужным.

– Выбрала. Понятно. И из-за тебя мы все в плену. Много народу погибло. Зато ты отмстила мальчишке и девчонке, которые с тобой плохо поступили.

– Да. Отмстила! А, по Вашему, это пустяк, что они сделали?

– Нет не пустяк.

– Ну, вот…

– И тебе никак, что мы тут все в плену? Тебе не жалко, ладно нас, своих родителей, братьев, сестёр? Тебе удобно лежать связанной на грязном полу? Не жёстко?

– Жёстко. Но лежать в луже и слушать гогот Филиппа и Барбары, было куда хуже.

– А дать им сдачи не пыталась?

– Вы что?! Филипп же сильный! К тому же их двое. Пыталась, кстати! Его мои удары только забавляли.

– Ну, а пожаловаться старшим?

– Ябедничать нехорошо, неправда ли?

– А предавать хорошо, да?! ¬– выкрикнул Эрик. Эрику было 17. Один из немногих, в ту ночь он успел выхватить меч и сражался, пока его не оглушили ударом сзади и не скрутили.

– Эрик, – мэр посмотрел на юношу с мягкой укоризной, – Я понимаю и разделяю твоё возмущение, но дай, пожалуйста, ей договорить.

Эрик зло зыркнул на Магду и промолчал.

– …К тому же, – продолжала Магда, вряд ли их наказали бы примерно. Ну, поругали бы. Конечно же, вернули бы куклу. И всё? И они бы продолжали ходить по городу, играть, смеяться… И надо мной смеяться тоже. Ну, уж нет! Зато теперь я могу быть уверена, что они наказаны, как надо. Сразу же, вернувшись в город, я подошла к дому Барбары. Я спряталась между сараями и стала наблюдать. И я видела солдат, приближающихся к дому, и видела, как они в дом вырывались. Я слышала крики, я видела, как один солдат тащил упирающуюся Барбару за волосы. Она пыталась сопротивляться, но он ударил её пару раз и она затихла. Куда тащил, не знаю. Но явно не ласкать и угощать пирогами. Что стало с Филиппом, я не знаю. Я не могла находиться в двух местах сразу. Но раз его здесь нет, значит он, скорее всего, мёртв. Кстати, как и Барбара.

– …И как твои родители. – добавил мэр, – скажи, а о нас ты в этот момент не подумала, о горожанах, которые ничего плохого тебе не сделали? Ведь в городе живут не только Филипп и Барбара…

– А обо мне кто-нибудь думал?

– О тебе думали все. И твои родители и твои учителя…

– Думали? Где они были, когда Филипп вырывал у меня куклу?!

– Ну, не могли же они быть рядом всё время, согласись.

– Не могли, – так пусть и не обижаются.

– Кстати, кто тебе куклу купил?

– Ну, папа.

– И теперь, из-за этой куклы, он лежит на мостовой с разрубленным черепом. А не купил бы куклу – остался бы жив. Не жалко папу?

– А меня кто пожалел?

– Ладно. Оставим. Папу, маму не жалко. Нас тем более. А себя тебе не жалко? Ведь ты – тоже в плену. Могла бы сейчас спать дома в кроватке. А вынуждена валяться связанной на грязном полу.

– Неважно. Зато Филипп и Барбара получили своё!

– И себя не жалко? Удивительно. А ведь ты могла скрыться или выпросить что-то у победителей за наши души.

– Я не думала об этом. Для меня главным было наказать этих мерзавцев. И вот справедливость восторжествовала!

– Справедливость. Это справедливо, по-твоему, что люди, ничего плохого тебе не сделавшие, погибли или находятся тут, в плену? Помнишь ли ты Эдиту, жену молочника Олафа? Добрейший человек, которого видел свет! Что она тебе плохого сделала? Разве она имела отношение к поступку Филиппа и Барбары. И сам молочник убит. И их сын…

– Да что Вы говорите мне про какого-то молочника и его жену?!

– Но ведь эти люди погибли из-за тебя.

– Нет. Не из-за меня. А из-за Филиппа и Барбары.

– Разве они участвовали в тех событиях?

– Участвовали – не участвовали! Какая разница? Со мной поступили по-скотски. Я только восстановила справедливость.

– Но в результате твоего поступка погибли или попали в плен ни чём неповинные люди. Уничтожен наш город… Не слишком ли высокая цена за справедливость?

– Цена за справедливость не бывает слишком высокой. В прочем, я зря вам. Господин мэр! Я всегда считала Вас мудрым и справедливым человеком! А Вы такой же, как и они все. Вместо того чтобы поддержать меня вы мне про какого-то молочника говорите. Да я должна была это понять сразу. Вы, вы все и всегда поддерживали и будете поддерживать Филиппа и Барбару, как бы они себе не вели и что бы они не сделали!

– Ты думаешь, Магда, что я не на твоей стороне потому, что всегда лучше относился к Филиппу и Барбаре?

– Именно так!

– Что ж, я тебя понял. Знаешь, Магда, ты – один из самых необычных феноменов, встреченных мной за мою очень долгую жизнь. Я стар. Я прочёл много книг. Я много путешествовал, 12 лет я руководил нашим городом, всякого насмотрелся, но таких как ты не встречал ни разу. Даже отдалённо похожих. Глупая, глупая Магда! Ты сейчас упиваешься своей победой. До тебя не доходит весь ужас того, что ты сделала. Когда-нибудь дойдёт. Знаешь, что будет дальше? Несколько дней нас будут гнать до моря. Потом нас погрузят на корабль, и долго-долго будут везти в тёмном трюме. Кормит нас не будут совсем или будут кормить мало и очень плохо. И ты будешь вспоминать обеды в своём доме, которыми тебя кормила мама. Спесь твоя пройдёт, можешь не сомневаться. Тех, кто умрёт по дороге, будут просто выбрасывать за борт. Но если ты выживешь, то позавидуешь им. Потом нас всех привезут в чужой город и поведут на невольничий рынок. Несколько часов мы будем стоять под палящим солнцем на пыльной площади. Да, это у нас осень, а там ещё жара. Покупатели будут подходить к тебе, ощупывать тебя всю, заглядывать в рот, целы ли зубы. Потом один из них купит тебя. Потом тебя поведут к нему в дом. Дальше? Дальше может сложиться по-разному, но в любом случае, для тебя плохо. Может быть, тебя заставят работать в поле. От зари до зари. Жить ты будешь в вонючем бараке, спать на грязных нарах, прикрывшись кучкой тряпья. Кормить тебя будут плохо. Ну, про еду мы уже говорили. А рано утром тебя будут будить и гнать на работу. И в жару и в дождь и в холод. Если надсмотрщику покажется, что ты работаешь плохо, он будет тебя бить. Да и если не покажется. Просто так будет бить. Для острастки. Грубая одежда натрёт твоё тело. Насекомые будут кусать тебя. И так будет не день и не год. Так будет всю твою оставшуюся жизнь, пока однажды ты не упадёшь, обессиленная, на землю, хватая ртом воздух. «Что разлеглась?! – крикнет надсмотрщик, - Работать, работать, ленивая скотина!» А потом, поняв, что ты уже не можешь работать, он пнёт тебя на последок и оставит умирать там, где ты упала. А, может быть, всё будет по-другом, тебя возьмут в дом. Кормить, в этом случае, будут чуть лучше. Объедками со своего стола. Но заставлять работать будут. А унижать, пожалуй, ещё больше будут. Я уж не буду рассказывать, как. И бить. И ты уже не сможешь ничего сделать. А во сне тебе будут сниться улицы нашего города и ратуша с десятью каменными львами и твой дом и аптека и папа, разливающий лекарства по пузырькам и мама, готовящая обед. Ты будешь тянуть к ним руки, но каждый раз ты будешь просыпаться от крика надсмотрщика: «Вставайте, ленивые твари! Работать!» И ты будешь плакать не только от боли и унижения, но и от сознания, что ты создала такую ситуацию сама, своими руками и своим языком и что вернуться назад невозможно. Сейчас ты этого не поймёшь. Поэтому, больше я говорить с тобой не буду. Кто-то на моём месте, наверное, сказал бы дежурную фразу: «Мне тебя жаль». Я добрый человек, но тебя мне не жаль. Мне до боли жаль людей, которые из-за тебя погибли или попали в плен. Мне жаль наш прекрасный и уютный город, куда мы больше никогда не вернёмся. А для тебя у меня жалости не осталось.

– Друзья мои, – обратился мэр к товарищам по несчастью, – я знаю, многие из вас только и мечтают, как бы улучить момент и покарать предательницу. Очень прошу вас, не пытайтесь её убить. Если она умрёт сейчас, то она умрёт гордой и счастливой. Не стоит. Давайте больше не говорить с ней и о ней. Для нас её больше нет.

И пленники больше не говорили с Магдой и не говорили о ней.

А утром их снова гнали по дороге. И снова над колонной стояли стоны и проклятья. И Магда шла среди других и улыбалась своей странной улыбкой.