Запах дыма был почти что сладким. Легкий ветерок нес его в нашу сторону, и в его терпкой сладости было обещание боя и добычи… Хорст, словно призрак, возник из тумана, и, только оказавшись рядом, шумно отдышался. - Ну, чего там, Хорёк? - Три хаты, человек с десяток будет. Тихо. Спят, видать. Оглянувшись, я махнул рукой, подзывая остальных. Восемь пар глаз впились в меня, готовясь ловить каждое слово, и, как всегда, от этого стало не по себе. - А чё, брать надо! – сказал Красавчик Эса, скаля в ухмылке белые ровные зубы. - Ну, тогда пошли… Мы шли тихо, держа железо наготове, и туман обтекал нас, словно вода, бесшумно смыкаясь за спиной. Переходя от камня к камню, мы поднялись на небольшую ровную площадку на склоне холма, откуда и несло дымком. Когда в белесой мгле проступили очертания низких полуземлянок, крытых тростником, я вдруг остановился. - Ты чё, Старшой? – прошептал Тимо Серый. - У них что, собак нет? – спросил я в ответ. Серый присел, прислушался. - Утро сереет, а ни собака не брешет, ни овца не блеет. Серый тут встал, и пошел вперед во весь рост. Три длинных строения образовывали небольшое подворье, и мы вошли в него с трех сторон, не кроясь, но встретила нас только тишина. Хорёк с Немым стали на стреме, а мы с Диким и Лосем ворвались в самую большую хату, сквозь крышу которой и струился предательский дымок. Посреди большого темного помещения дотлевал очаг, бросая тусклый красноватый свет на темные закопченные стены. Пол был устлан тростником, по бокам угадывались узкие лежаки из светлого сена. Но, кроме сухой травы, в доме было пусто. Лось недоуменно уставился на меня. Дикий сплюнул и молнией вылетел наружу. Остальная братва тем временем успела заглянуть в овины, и не обнаружила там ничего, кроме дерьма и того же сена. - Ушли. – прошипел Хорёк, трясясь от ярости. - Почуяли, гады. – согласился Смешной, нервно рассмеявшись. - И что теперь? – спросил Клык. – В таком тумане мы их не найдем. Что делать будем, Старшой? Засунув меч за пояс, я постарался собраться с мыслями. Возбуждение, обычное перед боем, искало выход, но сейчас оно было плохим советчиком. Внезапно слева в тумане что-то шевельнулось. Меч, вылетев на свободу, стал горячим. - Не убивай! Тонкий крик не остановил меня, и острие уперлось в горло человеку, вышедшему навстречу смерти. Баба. Братва развернулась вокруг меня, ощетинившись железом. Схватив женщину за грязные засаленные волосы, я бросил ее на колени. - Где все! Говори! - Пощади! Не надо! - Говори! - Скажу, все скажу, только поклянись, что не тронешь! И они не тронут! Нажав сильнее, я посмотрел на братву. Немой только плечами повел, мол, делай, как знаешь. - Клянусь! - Они в пещере. Скот тоже там. Они завсегда там прячутся, когда беда… - Веди! Только тихо! Пикнешь – прирежу на месте! Она подняла на меня пустой взгляд серых глаз. Голос глухо произнес: - Ты обещал… - Я обещал. Теперь веди. Путь в тумане был похож на блуждание во тьме, но баба, видать, проделывала путь не один раз, так что до пещеры на склоне соседнего холма мы дошли быстрее, чем успели сбить дыхание. Черная дыра дышала овечьим смрадом и страхом. Не сговариваясь, будто стая волков, мы бросились внутрь. Мужчин было трое, если не считать мальца лет четырнадцати да деда с седой бородой. И удальцами они тоже были лихими, не хуже нас. Только нас было больше. Как ни странно, парнишка с дедом сдаваться не собирались, огрызаясь до последнего. Оно даже к лучшему, не по душе мне глотки людям резать, словно скотине. Видать, те еще разбойнички были. Когда все пятеро уже издыхали на полу, я оглядел наших. Хорёк деловито шарил по мертвецам, Немой снова читал какие-то молитвы, остальные устремились дальше во тьму, и вскоре выволокли оттуда троих баб – двух постарше, одну совсем зеленую, лет пятнадцати. Поднялся дикий вой и скулеж, так что пришлось утихомиривать всех троих пинками. - Там еще вот столько овец. – Лось дважды показал ладони с растопыренными пальцами. Мало, мать их, подумал я про себя. Краем глаза посмотрел на чучело, которое сдало нам укрытие. Баба стояла прямая, как жердь, со странным блеском в темных глазах наблюдая происходящее, не обращая внимания на нож, приставленный к горлу Клыком. Красавчик тем временем завел старую песню. - Ох и девицы, ох и прелестницы! Смотрите, братва, а эта еще целочка, клянусь мамой! Малолетку вытащили на середину пещеры. Она забилась, точно рыба на песке, но Красавчик вовсе не был добряком. Удар под скулу заставил деву обмякнуть. Она тихо стонала, невпопад отбиваясь. - Чья очередь? – спросил Серый. - Моя! Моя! – закричал Дикий, разматывая пояс и расшнуровывая штаны. Девицу разложили на полу, силой развели ноги, задрав полу шерстяного платья. Несмотря на юный возраст, яблочко вполне созрело. Белые ляжки оказались круглыми и полными, а черная поросль густой и пушистой. Дикий без штанов утратил свой свирепый вид, превратившись в ощипанного цыпленка. Мне вдруг стало тошно, но, отвернувшись, я увидел, что предательница не сводит глаз с голого зада Дикого. Тогда мне все стало ясно. Тонкий крик заставил меня вздрогнуть. Это было настолько заметно, что предательница даже бросила на меня короткий косой взгляд. Я подошел к лежащей на полу бабе постарше и, завернув ей руку за спину, задрал подол повыше. Она ревела, отвернувшись, громко вскрикивая в такт моим движениям. Удовольствия было мало, так что работать пришлось долго. Когда же я уступил место Клыку, Дикий уже обхаживал другую матрону с резвостью жеребца. Дальше все было как в дыму, пока мы не вышли из пещеры, выгоняя скот и волоча притихших, одуревших от насилия баб. Солнце, разогнав туман, явило нам унылую картину края, куда нас занесла нелегкая. Голые холмы, камень да вереск, кое-где редкие рощицы сосен, а вокруг, от заката до рассвета – темная стена далеких гор, расступающихся только на севере. Очаг пришлось растапливать заново. На радостях зарезали овцу, и пока Лось ее свежевал, все расселись возле стен. Баб предусмотрительно связали, кроме чучела. На нее устремилось большинство взглядов. - Что нам с тобой делать, сука? – прервал молчание Красавчик. - Ваш атаман клялся, что вы меня не тронете. – дрожащим голосом промолвила она. - Ты нас за кого принимаешь, дура? – рассмеялся Дикий. – Мы что, по-твоему, олухи? Или ты у нас царевна? - Вы обещали… Голос ее стал очень тихим, видать она уже поняла, чем все закончится. Дикий подошел к ней, приставив нож к тонкому, как у цыпленка, горлу. - Знаешь, как у нас говорят – продал один раз, продаст и сто первый. - Он обещал… Дикий схватил ее за волосы, откинув голову назад. Лезвие впилось в кожу, выступила алая капля. Она оказалась совсем не старой, как я думал вначале, в больших, широко распахнутых черных глазах светился животный страх. На худом, изможденном лице застыла корка жирной грязи, смешанной с запекшейся кровью. Одна сторона лица вообще представляла собой сплошной застарелый синяк. - Знаешь, чего стоит наше слово? Тут я шевельнулся. - Ты о своем слове толкуй, а своим я сам распоряжаться буду. Отпусти. Не хватало только пол кровью залить. Дикий отшвырнул несостоявшуюся жертву, не сводя с меня полубезумного взгляда. Из всей братвы он был опаснее всех и самым непредсказуемым. Зато в драку лез с той же охотой, что и на бабу. - Ты, пугало, жрать готовь. – сказал я "чучелу". – И поживее! - И то верно! – вскочил Серый. – Давно я домашнего не едал! Под дружный гул одобрения Дикий, почесав затылок, противно захихикал и вышел во двор. "Чучело", закрыв лицо волосами, стало разбирать собранный в мешок домашний скарб бывших хозяев. Вскоре над очагом стоял котел, полный ключевой воды – ее принес Немой. Когда вода закипела, подоспел Лось со своим мясом. Спустя час мы ели ячменную кашу с жареной бараниной. - Вот что я думаю, братва. – сказал Серый. – Надо здесь оставаться. - Точно. – кивнул в ответ Лось. – Земля худая, но прожить можно. Пока я на дворе был, на том холме, что к северу, оленя видел. Здоровый бык, цетнаров пять будет. - Да и бабы есть. – ухмыльнулся Красавчик. – Красота! Когда каша была съедена, "чучело" принялось убирать со стола, все угрюмо смотрели на нее. Я начинал жалеть, что дал такое опрометчивое обещание. Или, может, передумать? - Эй, Сука! – рявкнул Смешной. – А как тебя трогать нельзя? Совсем? Братва заржала, "чучело" согнулось в три погибели, засуетилось, пытаясь улизнуть во двор, но Красавчик перехватил ее у входа. - Ты теперь Сука. Так и будем тебя звать, поняла? Эй, Старшой, ты с ней как договаривался? - Не трогай ее, Красавчик. - Дурак ты, Старшой. - Заткнись, Эса! – заорал Хорёк. – Тебе этих троих мало? Он ткнул пальцем в скорчившихся в уголке баб. - Чего тебе надо? – встрял в разговор Лось. – Хороший дом, баб хватит на всех, жратвы опять таки… Вот что за народ? Месяц тому назад где ты был? Гнул спину в трюме на веслах… - …А теперь? – перебил Красавчик. – Что теперь? Грязный хлев, вшивые бабы, да атаман вдруг начал отбирать себе добычу. Он подошел и в упор посмотрел на меня. - Ты помнишь, Старшой, наш уговор? Все поровну! Все! Во мне вспыхнул тихий огонек гнева. - Если ты помнишь, Красавчик, Сука подсказала нам, где найти остальных. Я пошел на уговор, чтобы вместо тумана получить хоть что-нибудь. Тебе не кажется справедливым, что ради этого стоит держать слово? - Верно, Старшой! – подхватил Лось. – Отстаньте, олухи, а то я за вас возьмусь, клянусь богами! - К тому же, - продолжил я, - она не моя. Я не говорил, что хочу забрать ее. Она принадлежит всем. Но никто ее не тронет, у нас уговор. Или наш с вами уговор тоже дерьма собачьего не стоит? Проскрипев зубами, Красавчик уселся в углу. - Хватит об этом. Надо браться за работу. Кто пойдет в разведку? - Я! – вскочил Хорёк. - Хорошо. Немой! Идешь в дозор первым. Меняемся каждые три часа. Остальные займитесь хозяйством. К вечеру мы устроились как следует. На вершине холма соорудили шалаш для дозорного, Смешного отправили пасти овец, баб поставили на уборку, Сука принялась стряпать ужин. Оставшихся бездельников я занял исправлением слегка покосившейся каменной изгороди вокруг поля. Как трофей, нам достался приличный кусок обработанной земли, засеянный овсом, ячменем и рожью с большим огородом в придачу. С учетом охоты и овечьего молока, еды нам должно было хватить. Хорёк вернулся перед закатом, не найдя в округе ни одного следа человеческого присутствия, зато подстрелив по дороге двух зайцев и лису. С приходом ночи мы уселись ужинать, а после начали совещаться. - Ну, как, остаемся здесь? – спросил я у всех. Пламя очага выхватывало усталые лица бывших рабов. Красавчик то и дело косился на притихших в страхе баб, перемигиваясь с Диким, Лось поглаживал свою круглую бороду, Клык делал вид, что еще не наелся, скребя ножом пригоревшую кашу. Немой, как всегда, оправдывал свою кличку. - По мне, так и тут хорошо. – без обиняков начал Хорёк. – Если ты, Старшой, тут останешься, так я с тобой. Охота хорошая, я с луком не пропаду, да и тебе пригожусь. - Хорёк хорьком… - хмыкнул Серый. - Баб мало. – Дикий плюнул в огонь. – Как бы нам не передраться… - Надо пойти дальше на север да поискать еще деревни или хутора. – прогудел Лось. - Сука! Язык у меня еле поворачивался, произнося это. Но "чучело" уже успело привыкнуть. Она возникла у меня за спиной, старательно пряча уродливое лицо в путанице грязных волос. - Кто в округе живет? - Никого. – угрюмо просипела. - Врешь. – спокойно сказал Серый. – Этих тебе не жаль было, а своих не выдашь. Верно говорю, девка? Ты ж не родня им. - он кивнул в сторону других баб. – Сколько ты у них невольницей?.. Сука угрюмо молчала. - Ладно, молчишь – молчи. Хорёк! Дикий! Завтра пойдете на север. Идти будете три дня, потом обо всем расскажете. Только на рожон не лезьте, мне нужно знать, кто еще делит с нами эту землю. Дикий скривился, но, подумав, согласился. Видать, ему уже новые бабы виделись. - До того, пока не будем знать, среди кого живем, остаемся здесь. Все закивали, на том собрание и закончилось. Как раз вовремя – мне пришел черед заступать. Сменяя Смешного, я рассказал ему о нашем уговоре, но он только плечами повел, мол, все равно. Приняв у него просторную черную баранью шкуру, я уселся сзади шалаша, прячась от слишком свежего ветра, и начал свою часть дежурства. Спустя час со стороны дома послышались тихие шаги. На фоне звездного неба появилась несуразная фигура Суки. Нащупав нож под шкурой, я ждал. Она присела рядом, всматриваясь в мое лицо. Жуткое зрелище – темные, спутанные космы, и голос, будто из-под земли. - Спасибо. - Не за что. Если хочешь – беги. Тебя все равно в покое не оставят. Рано или поздно разложат, а то и прирежут. Она вдруг приподняла подол своего рванья. Кто-то успел стреножить ее. Вытащив нож, я перерезал путы. - Беги! Она покачала головой. - Мне назад дороги нет. Я буду с тобой, можно? - С ума сошла? Не слышала, что ли, как все обернуться могло? Вместо ответа она вдруг коснулась моей промежности, медленно провела другой рукой по груди, и ругань вдруг застряла у меня в горле. Осмелев, она начала развязывать шнуры на моих штанах, потом нагнулась, и я утонул в ее сладких ласках. Она взяла мое естество до самого основания, умело разогрев, и когда горячая волна накатила, терпеливо ждала, пока все семя не вылилось ей в рот. Некоторое время я не мог даже соображать. Если не считать утреннего ритуала мужественности, осуществленного больше для престижа, чем из-за похоти, она была моей первой женщиной за последние два года. Немного придя в себя, я осторожно привлек ее к себе, раздвинув волосы. Лицо все еще было опухшим, губы шершавыми, но мягкими. Она ответила на поцелуй, я обнял ее за плечи, внезапно обнаружив, что, помимо побоев, ее еще и голодом морили. Мне вдруг стало не по себе. - Ты не хочешь меня? – прошептала она. - Я не могу. - Позволь мне быть рядом с тобой! Если ты будешь рядом, они не тронут меня! - Ты с ума сошла! Тебе так дорога твоя жизнь? Она отшатнулась. - Я хотела покончить с собой. Дважды. Но струсила. Я хочу жить! Что в этом такого? Но хочу жить, как человек, а не как скотина! Позволь, я буду с тобой! Я покачал головой. - Я не дам тебя в обиду. Но мои люди не ласковые овечки, они скорее волки. Их дразнит запретный плод. Иди спать. Она некоторое время молча сидела, потом тихо поднялась и скрылась в темноте. Немой сменил меня через час. Вернувшись в дом, я на ощупь разыскал свою лежанку, но только успел прилечь, как кто-то вдруг пристроился ко мне сзади. Меня обдало вонью прогорклого бараньего жира. Она прижалась, замерев, будто зверек, в ожидании наказания, и я не стал ее прогонять. Завтра, если ее опять зацепят, я заступаться не стану. Пусть ее прирежут.
Postscriptum:Навеяно просмотром фильма Пола Верховена "Плоть и кровь"...
|
Администрация // Объявления