- Здравствуй, Степаныч!

- Здравствуй, Саша!

- Как здоровье?

- Не жалуюсь. А у тебя как дела?

Я тяжело вздохнул.

- Беда, Степаныч, без тебя, как без рук. Ничего не получается!

- Так, Саша, назад я не вернусь!

- Степаныч, дорогой! Я вдвое, втрое больше платить стану!

- Да не нужны мне такие деньги! Пойми, не могу я жить на работе! Я тоже человек, отдохнуть хочу! Не могу я сидеть с твоими оболтусами в пекарне сутками, дни и ночи напролет! Не могу!

- Так научил бы кого, Степаныч! Ну, пожалуйста! Ты же знаешь, я в эту пекарню все вложил, до копейки! Да и твоей души частица там осталась!

Теперь вздохнул он.

- Ладно, я подумаю. Завтра позвони, ладно?

- Спасибо, Степаныч…

- Пока, Саша…

* * *

- Степаныч? Привет…

- Привет, Саша.

- Ну, и как? Подумал?

- Обратно работать не пойду. Это не обсуждается…

- Но, Степаныч…

- Да погоди ты зудеть! Не спеши! Пришлю паренька вместо себя, Алексеем зовут. Но с условиями!

- Да что угодно!

- Да ты что? - съязвил он. - Заметь, сам сказал! Нарушишь хоть одно - пеняй на себя!

- Хорошо! Но… Он действительно так хорош, этот твой технолог?

- Он не технолог.

Я опешил.

- А кто?

- Ну, скажем… юное дарование. Тебе, Саша, не технолог нужен, твои пекари технологию знают. Им не знаний или опыта не хватает, а… души!

- Хм… А этот твой Алексей, у него что, душа?..

- Да, у него, как ты выразился, душа. Условия такие: он не катает тесто, не таскает мешков, не делает вообще ничего, просто сажает стойку в печь.

Я секунды три переваривал услышаное.

- И все?

- И все. В этом вся суть.

- Извини, Степаныч, но я не въехал.

- Черт, Саша! Не задавай вопросов! Это тоже условие, запомни! Никаких расспросов, никаких выведываний, никакого давления на парнишку! Хоть раз позволишь себе такое - больше его не увидишь! И мне потом можешь больше никогда не звонить!

- И никаких объяснений? А вдруг он туда отраву кинет?

Степаныч издал вздох, которому паровоз бы позавидовал.

- Считай, что это профессиональный секрет. Секрет гильдии пекарей. Платить ему будешь тек же, как и остальным. И будь осторожен, в коллективе начнутся терки, мол, ничего парень не делает, а получает столько же. Справишься?

- Попробую.

- Тогда лады. Завтра пришлю его к тебе. Представь его бригаде, сразу очерти круг обязанностей, чтобы ни у кого вопросов не возникало. Понял?

- Понял. А если ничего не получится?

- Тады я вернусь. И налажу производство сам. Или помогу продать пекарню и пристрою тебя на приличную работу! - он залился кудахтающим смехом.

- Типун тебе на язык, Степаныч!

- Да шутка, шутка, не сердись! Ты, главное, климат в коллективе регулируй. Алексей человек флегматичный, пофигист конкретный, так что многим сразу не понравится. До ругани, до драки дойти может.

- Ладно, мастер, попытка - не пытка. Поживем - увидим…

* * *

Алексей пришел ровно в шестнадцать ноль-ноль, вежливо постучал в распахнутую дверь офиса.

Коротко стриженый, худой, как щепка, с запавшими темными глазами, одетый в джинсы непонятного цвета и облезлую до грязно-серого черную майку навыпуск с надписью: "Улыбайся! Завтра будет хуже!" Лет ему на вид было не больше двадцати. Вот так-так!

- Алё! Здесь, типа, пекарня Токарева?

- А ты - Алексей?

- Ага! Здрасте!

Рука была похожа на ладонь египетской мумии - тонкая, скрюченная, хрупкая.

- Привет, пацан. Ну, чего, пойдем знакомиться с коллективом?

Алексей в ответ промолчал.

Смена уже переодевалась, готовясь к всенощному таинству. Серега, Оксанка, Димка, Рубен. Выставив Алексея вперед, я представил новичка народу.

- Вот, помощника вам привел. Только у него одно задание - сажать хлеб в печь. Степаныч его очень рекомендовал, сказал, что паренек зашаманит так, что весь хлебушек будет на загляденье. Так что миссия у него маленькая, прошу не обижать, и воспринимать это, как директорские заскоки.

Смена удивленно переглянулась, но никто не высказал возражений.

Подготовка к ночной смене начинается в пять часов вечера. Бригада на месте, мука сыплется в чан с закваской, рецептура выдерживается, и я пристраиваюсь на пустом поддоне, наблюдая за происходящим.

Постепенно за окнами темнеет, первый замес начал подниматься, пришла пора замешивать хлеб.

Пекари нервничают немного, нечасто начальник сидит допоздна.

- Вы что же, Александр Викторович, с нами сегодня? - задорно спрашивает толстяк Серега, старший смены.

- С вами, с вами… - киваю в ответ. - А то распустились вы совсем, печете куличи какие-то вместо хлеба…

- Так это печь плохая! - не унимается Серега. - Она не печет, а душит! Другую надо!

- Другую… Ты, Серега, знаешь, сколько новая печь стоит? Ты думаешь, я олигарх? Что жена моя банкир, а тесть - Президент?

- Александр Викторович, так Сережа дело говорит! - встревает в разговор чернявая красавица Оксанка. - Худая печь, ей богу!

- Все, тихо! Работаем! На меня не обращать внимание!

Обменявшись недоуменными взглядами, ребята берутся за работу. Возле меня, подложив под голову полупустой мешок с мукой, тихо сопел Алексей, с ног до головы испачканный белой пылью. Степаныч начал мне казаться Гитлером, свято верующим в свое секретное оружие возмездия. Ладно, в конце концов, подумал я, хоть в тесто рук не сует, не нашаманит, так сами справимся, чай не впервые…

Наконец стойка с полками, на которых белели крохотные круглые хлебцы, с грохотом ныряет в растойку. Серега выставляет температуру, затем следует короткий перекур. Пока первый замес восходит, ребята начинают готовить следующий, опят грохочет в чане железная рука мешалки, снова следует перекур.

Да, на хлебозаводе стояли когда-то, в дни моей молодости, машины, делавшие все сами - от замешивания, до формировки буханок и выпекания. Но вот пришла разруха-Перестройка, и завод уж который год стоит, а люди, оставшиеся без работы в депрессивном городе, разбежались по заработкам, пошли работать в мини-пекарни, или на базар подались, барахлом китайским торговать. Сперва дела у меня шли хорошо, благо Степаныч, бывший технолог хлебозавода, оказался в нужном месте в нужное время, то есть на пороге моей только что открытой пекарни. Но со временем добавилось конкурентов, а маленький городок оказался слишком маленьким рынком сбыта для шести пекарен. Сильно давили армяне, которые, наряду с хлебом, пекли лаваши, и снабжали городские кафэшки и бары (тоже, кстати, армянам принадлежащие) заготовками для пиццы. Тогда у меня и начались проблемы со сбытом. Хлеб стал получаться плохим, треснутым, рваным, то подгоревшим, то сырым. В конце концов, Степаныч распсиховался и плюнул на работу.

Я его прекрасно понимал, но без его присутствия дела вообще разладились, магазины стали отказываться от нашего хлеба. Вот тогда-то мне и пришлось позвонить и попросить его о помощи. И этой "помощи", кстати, пора было вставать.

- Лешка! Алексей! Подъем! За работу!

Он поднялся неохотно, потянулся, зевнул, и вопросительно взглянул на меня.

- Ну, чего ты смотришь?

Он сделал круглые глаза.

- Так Иван Степаныч говорил, вы сами покажете…

Я офигел! Не просто офигел, а офонарел, остолбенел и выпал в осадок! Парень не имел понятия, что ему надо было делать!

Серега, посмеиваясь в усы, открыл растойку и вытащил тележку с раздувшимися буханками. Потом открыл дверь разогретой печи, и только собрался заехать внутрь, как "тайное оружие возмездия" сделало попытку принести пользу.

- Погодите! Минутку!

Он наклонился к булкам, несколько секунд будто обнюхивал их, потом махнул рукой.

- Все! Везите дальше!

Смена, уединившись в коридоре, тихонько ржала, обсуждая чудачества начальника, пытающегося спасти рушащийся бизнес. Алексей, вернувшись на поддон, упал на мешок, и снова заснул. Я, закусив губу, глотал обиду. Ну, Степаныч! Ну, сукин сын! Поиздевался! Поимел меня, как экстрасенс пенсионерку!

И я сорвался. Наорал на смену. Второй замес проходил в полном молчании, если не считать плач Марины Журавлевой из магнитофона.

Вытащили из печи первую партию. Я хлопал глазами - буханочки, румяненькие, хрустящие, манили взгляд и вызывали прилив слюны.

Оба-на!

Когда вторая партия вышла из растойки, Лешка уже ждал, снова остановил на несколько секунд процесс, чего-то там понюхал, а потом снова лег спать, как ни в чем не бывало. Вторая партия ничем не отличалась от первой - хлебушек получился, как на подбор, один в один, и ни одного треснутого, осевшего или разорванного.

Серега чесал репу, я вообще молчал. Оксанка глупо улыбалась. Димка спешил на учебу. Один только Рубен улыбался, проявляя позитив в эмоциях.

- Хорош хлэб, да? Хорош, да?

Смена устало переодевалась, когда на пороге пекарни появился Андрюха, наш шофёр.

Я помог ему загрузить хлеб в фургон, прихватил пачку самокопирующихся накладных, и сел в кабину.

- Ты че, Викторыч, в пекари записался?

Я промолчал, заметив, как из дверей показался Лешка, потирая красные глаза. Ишь ты, проспал всю ночь, а прикидывается пострадавшим!

- Эй, Алексей! Тебе куда?

- На Северный.

- Садись, до центра подбросим!

Он не стал сопротивляться и отнекиваться, послушно залез в "газон" и мы нырнули в серое туманное утро.

Ехали молча, Андрюха курил, Алешка прыгал на сидении, словно деревянный манекен.

"Голодает он, что ли… Ишь, худой какой… Тогда почему хлеба не взял? Все берут, а этот скромника играет…"

- Молодец, Алёша! Вижу, есть результат от твоей работы. Прямо в первую же ночь… Даже не верится… Ты уж прости, что я сорвался, не верил до последнего, что Степаныч помог-таки, а не посмеялся с глупого бизнесмена-неудачника…

Алексей скривил худое лицо в что-то наподобие улыбки.

- Ты с родителями живешь?

Он пристально посмотрел на меня, но ответил.

- С бабушкой. Отец с матерью умерли.

- Извини, братан, царство им небесное…

- Да ничего, привык я…

- Сколько тебе лет?

Он снова проткнул меня тупым взглядом. А чего такого? Не понял…

- Вы же обещали… Степанычу обещали…

- Все-все! Молчу, как рыба об лед! Эх, Лешка!..

Я обнял его, пытаясь расшевелить, но от импровизированных объятий у меня поползли по руке неприятные колючие мурашки, и, выждав некоторое время для приличия, отпустил его.

На площади Победы, где как раз открывался гастроном "Солнечный", была наша первая точка. Лешка выскочил из машины и исчез за углом, мы с Андрюхой пошли к заведующей.

Люся Федоровна, типичная русская толстушка-заведующая, гром-баба с модной стрижкой и в мини-юбке (что в сочетании с рубенсовскими "окорочками" выглядело поистине убийственно), изобразила на квадратном своем личике крайнюю степень брезгливой незаинтересованности.

- Чё, опять туфту привезли?

- Люся, солнышко! - расплылся в улыбке Андрюха. - Да ты глянь, какая красота! Какие булочки! Какой прелестный хлебушек!

Он распахнул дверцы фургона, и на нас водопадом обрушился умопомрачительный запах свежего хлеба. Люся минуты две жевала "орбит", созерцая опытным взглядом пшеничный подовый из муки высшего сорта.

Потом внимательно посмотрела на меня.

- Александр, теперь вы поняли, что за работниками глаз да глаз нужен? По вам вижу, отбыли ночную возле печки-то! Если печь хлеб без души - ничего не получится! В торговле, между прочим, то же самое! Не всякому дано! Ладно, мужики, дайте мне буханок сорок. Деньги как всегда…

Одна секция опустела.

Ситуация повторилась, причем хлеб разошелся как никогда быстро. Нам даже не надо было ехать в Октябрьский, законную теперь вотчину армян.

В одиннадцатом часу мы с Андрюхой уже наслаждались мороженым, подаренным продавщицей из коммерческого киоска на Куйбышевской.

- Хороший денек, слышь, начальник?

- Да, это точно…

* * *

- Здоров будь, Степаныч!

- Здравствуй, Саша! Как там мой протеже? Не напряг? Не довел до белого каления?

- Да было дело… Но работу сделал. Слушай, Степаныч, а это случайно не оттого, что я в пекарне цельную ночь просидел, контролировал?

- А ты сегодня не сиди, выспись, с женой вечерком погуляй, а наутро проверишь, как без твоего неусыпного контроля смена справляется… Чего проще?..

- Ладно, попробую…

- Ну, бывай, Саша! Только Лешку не грузи, не трогай парня, беды у него в жизни было много… Не в себе парень…

- Да я уж заметил… Пока, Степаныч!

* * *

И все пошло, как прежде.

Мало того, что мы вернули себе прежних клиентов, к нам начали звонить новые!

Пришлось нанимать менеджера - теперь на заявках в офисе сидела очень перспективная и очень гламурная выпускница столичного вуза, время от времени атакующая меня предложениями по расширению ассортимента и рынка сбыта. Мне оставалось только заниматься снабжением да подписанием новых и новых договоров.

Зарплату я увеличил в полтора раза, справился с проблемами отношения пекарей к Лешке, ловко назначив его на должность заведующего пекарней, отбился от армян, попав под крышу к надежному "бригадиру". Долгое время смущало одно - как может парень так долго работать в ночную смену? Но Степаныч уверил, что Алексей и до устройства на пекарню вел преимущественно ночной образ жизни, так что проблем вообще никаких не предвиделось.

Кроме одной.

Всем, абсолютно всем хотелось знать, почему пекарня Токарева вдруг начала выпускать такой качественный хлеб. В том числе, и мне самому.

Армяне пытались подключить санстанцию, и я пошел на рискованный шаг - сам предложил взять нужные образцы и провести экспертизу на наличие разрыхлителей, консервантов и запрещенных добавок, причем снял все это на видеокамеру нашего городского телевидения!

Как ни странно, не нашли ничего. Абсолютно ничего лишнего! Только муку, соль, подсолнечное масло, дрожжи, сахар и, естественно, воду.

Я, признаться, сам удивился!

И меня начал подтачивать червячок любопытства.

Я провел еще несколько ночей со сменами. И Алексей все время делал одно и то же - останавливал тележку, наклонялся, пристально всматривался в заготовки несколько секунд, не более, а потом снова давал команду сажать хлеб в печь.

И всегда результат был отличным.

Тогда по городу начали ползти слухи, будто Токарев заговаривает свой хлеб, печет его по жидовской технологии, с кровью черных петухов, которых режут в пекарне, когда пробьет полночь.

Ясное дело, источником слухов были пекари со смен, которым не давала покоя халявная работа Алексея. Я даже приглашал желающих понаблюдать за процессом выпечки хлеба. Какой-то старичок из Госстандарта рискнул это сделать, напечатав затем в прессе статью, высмеивающую черную зависть обывателей и конкурентов к хорошему хозяйственнику, редкому бизнесмену, действительно занимающемуся производством качественной продукции, а не толканием заморского "ширнепотреба". Ту же позицию заняла и Люся Федоровна, потом началась заваруха на Юге (будь она неладна), и армян конкретно прижали. Так что со временем все успокоилось, все привыкли к нашему хлебу и его постоянному качеству.

На тот момент у меня уже был, помимо модернизированной пекарни, большой кондитерский цех, так что вопросы стали мучить еще больше.

Ладно, раньше все можно было объяснить ленью пекарей и допотопностью оборудования.

А теперь?

Но все решилось само собой, когда однажды ко мне явился Степаныч.

* * *

За это время он успел стать мэром города, уважаемым человеком, метил даже в Думу. Выпив по рюмочке коньячку, мы обменялись ворохом пустых фраз, но затем мэр свернул в русло темы, с которой, собственно, и пришел ко мне.

- Я думаю, Саша, что Алексей тебе больше не нужен.

- Почему? - насторожился я.

- Видишь ли, я немного слукавил. Его способности были нужны только в придачу к твоей ужасной печи, предназначенной для копчения колбасы, а не для выпечки хлеба. Тогда нормальное оборудование было тебе не по карману, теперь у тебя прекрасные итальянские печи, люди научились с ними обращаться, поэтому хватит мальчику дармовой хлеб жевать, прости за каламбур. Спасибо, что пристроил мальца в трудное время, но он мне будет нужен в Москве. Отпусти его. Вот увидишь, дело пойдет и без его участия. Если не веришь, он еще некоторое время останется в городе, пока ты сам во всем не убедишься.

Я пребывал в хаотических раздумываниях несколько минут, но мудрый Степаныч не спешил, попивал "Хеннеси", и по-ирландски щурил глаза.

- Я тебе верю, Степаныч. Я отпускаю Лешку.

- Спасибо, друг. Согласись, что мы квиты - я помог тебе спасти бизнес, ты мне помог занять делом пацана. Так что между нами нет никаких долгов или обид. Согласен?

- О чем разговор! Конечно! Спасибо, Степаныч, век не забуду доброты твоей! Если надо будет - помогу, чем смогу!

- Я тоже обещаю помогать! - он вдруг встал, посмотрел на свой пижонский золотой "ролекс", и заторопился.

- Все, Саша, времени в обрез! До свидания! Спешу, весь в делах!

- Счастливо, Степаныч!

Мы пожали друг другу руки, но я не выпускал его ладони.

- Что? Еще что-то? - прищурился он.

- Да. - я потер переносицу, пытаясь сформулировать вопрос. - Теперь, ну, когда уже все позади… Ну, объясни ты дураку, ну, в чем секрет был? Я понимаю, не печь, а коптилка, и все же… Как Алексей все это делал?

Он хохотал весело и долго, как когда-то, когда мы надрались по поводу первой выпечки.

- Ох, человеческая любознательность! Нет предела! Ладно…

Он уселся обратно, и начал торопливо объяснять.

- Понимаешь различие между коптилкой и печью? Печь печет, жжет, а коптилка всего лишь интенсивно греет. Поэтому, когда ты загонял тележку из растойки в Коптилку, долгое время дрожжи продолжали размножаться, причем намного быстрее, чем в растойке, поэтому избыток газа приводил к разрыву внешней оболочки буханки, тресканию, вспучиванию верхней корки. Для этого надо, чтобы дрожжи моментально закончили размножаться, а еще лучше, чтобы они вообще… умерли.

Я побледнел.

- Он их…

- Нет, нет, не травил, ни в коем случае! - затряс руками Степаныч. - Он действовал тоньше…

Он сделал паузу, подбирая слова.

- Видишь ли, Алексей, как и я, он… ну, что-то вроде экстрасенса. Мы умеем поглощать жизненную силу у живых существ. Понимаешь? Я могу одним взглядом сделать так, чтобы этот тополь, вон там, за окном, сейчас же перестал жить. При этом могу так настроить свое влияние, что муравьи, птицы, даже червяки, которые грызут его изнутри, остались живы. Этому надо долго учиться, но дрожжи - это такой примитивный организм… В общем, Алексей, перед тем как задвигать хлеб в печь, убивал в тесте где-то до шестидесяти процентов дрожжей. Поэтому в печи хлеб не рвало. Вот и все объяснение.

В кабинете застыла кладбищенская тишина. Теплый летний ветерок дергал пластины жалюзи, под потолком жужжала толстая муха.

- А… - наконец прочистил я горло, - …с жизненной силой этой… Вы ее того… питаетесь ею?

Глаза Степаныча коротко вспыхнули.

- Частично - да. Частично - используем. Некоторые наши коллеги, экстрасенсы, добавляют ее больным людям, таким образом спасая жизнь.

- Значит… и мертвых поднять можете?

Он спрятал глаза.

- Да, можем.

- Так вы…

- Да, Саша, мы - некроманты. - торопливо проговорил он. - Все? Прошу, не задавай лишних вопросов, очень много их возникать будет, а у меня нет времени откровенничать. И, сам понимаешь, лучше тебе забыть то, что я только что рассказал. Договорились?

Я только кивнул.

Боже мой! Так все эти годы я выпускал… мертвый хлеб?!

* * *

…Он ушел, и стал-таки депутатом Госдумы.

Я долго не мог найти покоя, в конце концов, продал бизнес, и мы с женой уехали на Украину к ее родителям, которые оставили нам неплохое состояние. Я устроился на работу на хлебокомбинат, моя Ирка - экономистом в банк.

Но до сих пор, хоть Иришка и грозится испробовать макогоном на крепость мою голову, я покупаю, или беру с работы, треснутый, вздутый, горбатый хлебушек.

Живой! Хоть и некрасивый, зато ЖИВОЙ!