Корни прошили мне грудь, запах яблок пришел нежданно, как сказочные колокольчики, звенящие в старой сказке из детства. Шелестящий голос покоя, порожденный потоками жизни в земных недрах, зашептался надо мной:

– Я твоя ель, я твоя отныне и навсегда...

Кровь моя и лимфа потекли по жадным каналам дерева, унося боль и усталость. Ель моя, пей.

Хвоя склонилась надо мной, как заботливая мать над задремавшим, и видящим кошмары сыном; сладостная дрема наполнила мой мозжечок, мой желудок, мою селезенку, тихонечко закипая, оседая на стенках тяжелой, приторной взвесью. Где-то в голове родилось эхо само по себе, пошло, разрослось, варганом в холмах, джамбеем. Ель моя, пей.

Древняя, как русская народная сказка, теплая кора наполнилась соком, разгладила морщины. Таковы ладони у бабушки: жесткие, теплые, заботливые и привычные. Такова старая циновка: твердая, протертая и родная. Ель моя, пей.

Прошлое не возвращается. Нежность изживает себя, чистота мутнеет, правда все более и более похожа на красивый, но равнодушный и твердый бриллиант.

Не возвращается застывший над хрусткой соляной головой олененок.

Не возвращается, о, моя ель. Как он смотрит на меня – он, вырастая, превращаясь в сильного, матерого оленя. Как он смотрит – он, узнав уже и подлость людей, и клыки хищников. Как он смотрит на меня?

Как он может смотреть на меня без презрения, этот олененок?

Я пленен тобой, о моя ель. Я поглощен тобой.