Не знаю, чья это была идея. Вряд ли мамина. Скорее всего, старшую сестру направили на стажировку из педагогического техникума воспитателем в отряд, и она, чтобы ей не было скучно, решила прихватить с собой своего младшего брата. Меня то есть. Если же я сам увязался за ней хвостом по давней своей привычке, то поделом мне. Сестра у меня не родная,а двоюродная. Но для меня она всю жизнь, как родная. Несколько лет назад до описываемых событий она приехала жить в Ленинград из нашего родного поселка в тверской глухомани. Почему я говорю нашего? Да потому, что и я здесь родился. Танцы поселковой молодежи проходили в летние вечера на сколоченном местными плотниками танцполе, а по местному "пятачке". Несколько лет назад я был совсем еще маленький и бестолковый. Заметив, что солнышко садится, а сестра начинает примерять платья, я занимал позицию поближе к порогу. Там обычно сидит, попыхивая махорочкой Танькин отец, мой дядя. Ну и я, естественно, расчитывая не упустить сестры, сижу грею уши на его шутки-прибаутки. Языком чесать он был не мастак, зато всегда добрая улыбка и какие-то приколы, которые так нравятся маленьким мальчишкам. Мне пять лет, и какая-то бельевая прищепка между лопаток, до которой не дотянутся, и которая оборачивается веселой возней с дядькой, приводят меня в совершенный восторг. То, что меня отвлекают, от ухода сестры, я догадываюсь не сразу. А когда, внезапно прозрев, кидаюсь в единственную большую комнату пятистенной избы, вижу лишь окна нараспашку и белое платье сестры в кустах сирени. Слезы обиды душат меня, и я ору во все легкие:

- Ушлааа! Без меняяяя...аааа.

Сестре почти шестнадцать. Довольно с нее. Насиделась со мной в няньках. Но других детей, моих сверстников, у тети с дядей нет. Может быть поэтому я вырос нелюдимым.

Исправлять это пробовали с помощью пионерлагеря. Первый раз матушка отправила меня в шесть лет на две смены в детский санаторий в Ушково на Финский залив и получила в середине первой смены раздраженный звонок от воспитательницы:

- Нет, нет, мамочка. Приезжайте, заберите ваше чадо, ради всего святого! Я не могу на это смотреть. Не каменное ж у меня сердце. Да от его слез уже, кажется, подушка сгнила! С детьми ни с кем играть не хочет. Не контактен. Ничем вокруг себя не доволен...

А я до сих пор помню, что стоял под соснами и смотрел в одну точку. Не появится ли в лагерных воротах до боли знакомое родное мамино лицо. Из всех книжек, что нам там читали, была одна чудная книжка про краски. Очень печальная. А мне она нравилась тем, что можно было реветь не одному, а за компанию. В то лето мои родители разводились. Хотя я тогда об этом, конечно, не знал. Но чуял. Я всегда чую.

Вторая попытка была предпринята мамой спустя два года. На этот раз я особенно не сопротивлялся. Очень сильно любил сестру, наивно полагая, что на этот раз буду "отдыхать" не один. Но, оказалось, сестра была воспитательнецей в девчоночьем отряде, хотя и неподалеку от нашего, через две двери. Я же оказался в "детской казарме" на несколько десятков коек. Из всех ярких событий вспомню всего несколько. С каким-то парнем мы наблюдаем за головастиками в пруду на нашей территории. Рыбы там точно нет. Это мы проверяли. Мальчишка, как и я, избалован вольной деревенской жизнью и просто не представляет, какое может быть лето без рыбной ловли? Правда удочек у нас с ним нет. Кружки, по которым мы бегали, "заточены" под городских детей. Заниматься этим, летом, на природе с нашей точки зрения какое-то безумие. И вот мы выкрали из отряда пододеяльник, и с этим импровизированным бреднем по уши в тине исследуем биологические ресурсы единственно доступного нам водоема. Кто-то на нас довольно оперативно настучал. Мы не сумели пройтись даже вдоль южного берега маленького пожарного водоемчика, как увидели грозно надвигающуюся толпу в красных галстуках во главе с нашим Отрядным.

- Кто? Ну-ка, живо из воды!

Стоим, окруженные полукругом, обтекающие, в мурашках. Пододеяльник в зеленой тине, со скачущими головастиками валяется тут же в траве.

- Я вас спрашиваю! Кто зачинщик? Чья идея?

Я уже знаю, что наш Отрядный это хахаль моей сестры, и от этого ненавижу его вдвое сильней.

- Я! - решительно делаю шаг вперед. Если пошлют домой, мне же и лучше.

Но домой послали по известным причинам не меня. Я же затаил на него недетскую злобу, и ждал лишь случая, чтобы отомстить. Олег, так звали нашего отрядного, и моя сестра вместе хохотали по вечерам. Видно было, что летним своим отдыхом они были совершенно довольны. Обо мне сестра, конечно, заботилась. Но злила меня этими заботами еще сильней. И вот, однажды ночью, кто-то из наших мальчишек, зная, что ни Олега, ни моей сестры на ночном боевом посту нет (у них вошло в привычку совершать совместную поздневечернюю прогулку под летними звездами), вдруг разбудил всех не сильно спавших, и состроив заговорщицкую мину, заявил:

- Айда девчонок пугать в соседний отряд?

- Как это?

- Как-как, вы что "Карлсона" не читали? Он стащил простыню со своей кровати.

- Ну ты даешь! А уголь где, а ножницы? Без отверстий под глаза не видно же ни черта!

- "Паровозиком" пойдем. Первый пойдет без простыни и откроет всем остальным дверь. Ну а там, в девчоночьей палате, все-равно ж темно, глаз коли. Там главное урчать по-привиденчески и размахивать руками. Охотников набралось с полдюжины, включая меня.

Зачинщик довел нас до дверей в соседнюю палату, и закричал жутким голосом. Мы поддержали его клич и ворвались беспомощной призрачно-белой гусеницей в проход между двумя рядами металлических кроватей. Какой тут поднялся визг! Как только не порвались наши барабанные перепонки? В нас полетели со всех сторон подушки, полотенца, тапочки,зубная паста и порошок, а какая-то умница даже окатила нас водой из графина. Слава Богу у нее хватило ума не запустить в нас самим графином. С хохотом, срывая на бегу простыни, мы ретировались восвояси. На следующий день в большом пионерском лагере, во всех шестнадцати отрядах только и разговоров было о ночном происшествии в младших отрядах. Стоит ли говорить, что ночные прогулки Олега с моей сестрой были прекращены до конца смены. Не судьба, значит, было этому человеку сделаться мне родственником. Да это и к лучшему. Он решил нам, пацанятам, отомстить. Стал запирать нас в спальне на всю ночь. А кому требовалось по нужде, поставил посреди палаты ведро. Зачем моей сестре такой муж? Он ведь не любит детей, не умеет находить с ними общий язык. В последнюю ночь нашей смены мы с вечера обильно пили воду. Ночью, не сговариваясь, каждый подошел к ведру по нескольку раз. Через не могу! И мы все же сделали это! Утром Олег проснулся от резкого запаха. Вскочил босыми ногами и тут же смачно выругался. Отворил дверь в коридор. Весь пол был мокрым. Вот и получил он неформальный отзыв о своей педагогической практике. Сестра напрасно ждала его звонка. Почему-то ему казалось, что зачинщиком в обоих происшествиях был ее младший брат.