Он засунул лапу в затёртый карман бушлата и что-то достал. Оказалось, что это – квадратный кусочек картона, который и сунул под нос Джоуи, не останавливаясь в своих разглагольствованиях:

- Это карта-памятка для каждого бывшего жителя, - сказал кот, - она же – визитная карточка квадратного города. Смотри же – основной квадрат города расчерчен линиями улиц на девять маленьких квадратиков-секторов. Квадратики с первого по шестой раскрашены под весёлый розовый карандаш – эти районы полностью зачищены от подобных нам индивидов – ничего личного и ничего лишнего. Распаханная почва под строительство новой Эллады. Она уже вовсю нашпигована розовым мрамором доморощенного Эдема.

Теперь посмотри на седьмой сектор – он весь красный от моего фломастера. Не поле брани, но поле, которое боронят. Здесь разгребают строительный мусор – черепки нашего крова на потёках нашей же крови. Осталась в живых только пара квадратиков – они нетронуто-белые, но это пока. В одном из них, девятом, самом дальнем, угловом я и веду с тобой эту беседу.

И, наконец, в довершение картины, её последние краски - рамка, в которую она заключена. Квадратный город как бы обведён чёрной траурной каёмочкой. Это – бездонный, бескрайний ров, обрамляющий город по всем сторонам квадрата стеной из хлада и тьмы. Ров превращает его в квадратный остров, а наше стратегическое отступление – в самоубийственную миграцию леммингов. Ни одной птице не перелететь эту пропасть, которая легла между городом и полной неизвестностью. Мы отсиживаемся на краю могилы. Этот дом самый дальний в нём и стоит в самум уголке девятого сектора. За его спиной свирепствует бездна. Этот факт, пусть не на долго, но отсрочивает общий погибельный приговор. Я заблаговременно проделал отверстие в стене – выцарапывал кирпич за кирпичом – последний чёрный квадратик Квадратного Города. Когда бульдозеры въедут в наш двор, я поменяю свой бушлат на деревянный и сигану за край света. Наложу на себя лапы, прежде чем наложить в штаны. Не хочу, чтобы меня мешали с бетонной крошкой. С разрушением этого дома Квадратный Город прекратит своё существование.

Джоуи смотрел на всё это свежим незашоренным взглядом, которому было дано прозрение. Фразёрство, фиглярство и фантазёрство кота - вся эта кошёрная галиматья, возведённая в квадрат, начинала порядком раздражать Джоуи. Тем не менее, он был весел. На этот раз темноты оставалось с овчинку, да и та пряталась за его спиной.

Кот и не думал униматься:

- Расскажу тебе предысторию настоящих событий. Есть два таких жутких гада, - продолжал своё он, - Хрисанф Фирсович Панаиди и его напарник – Модестас Орестович Стилиану – оба из греков, дельцы-совладельцы строительной фирмы «Наша новая Эллада», да к тому же анонимные алкоголики. Панаиди страдает белой горячкой, Стилиану же - неистребимой ментальностью мечтателя. Когда два этих факта воссоединяются в их лбах – там происходит необратимые химические реакции. Да тут ещё это глобальное потепление. Оба компаньона захотели, чтобы их голая мечта стала ещё и плотью, и задумали они на месте Квадратного Города отгрохать свою новую Элладу. С помпой отгрохать. Вот и превратили наш город в титаническую строительную площадку. Для самой грязной работы наняли шабашников со стороны – ударную бригаду бульдозеристов – серьёзных рабочих лошадок, каждый – из бывших стахановцев. Бригадирит ими некий Велизарий Репетух. Поговаривают, что у него славное трудовое прошлое передовика производства.

Эти славные трудовые ребята поставили город на уши, да под ножи своей техники. Срезают всё под ноль – прежние строения вместе с жильцами до открытого места. Всё лишнее скидывают в ров. Там, где срезается – тут же созидается. При полном парниковом эффекте мраморные колонны растут как огурцы. Отстраиваются сотни новеньких Парфенонов исключительно из розового мрамора. Подвозятся статуи бородатых богов, а так же кучерявых героев античности, саженцы оливковых деревьев, прочие ингредиенты. Короче говоря, всё, что нужно для их новой бутафорской Эллады.

Вот только откуда родят новых греческих жителей – я не знаю. И даже не догадываюсь, кто по этой свеже представленной земле будет расхаживать в белых одеждах, накрахмаленных хитонах и хламидах. В тёмном убожестве их маразма нет просвета для логики. Тем не менее, механизм запущен и он работает. Скоро мы все перестанем существовать. Нас передавят и уберут, как строительный мусор.

Зубодробительный рассказ кота был уже на своём последнем выдохе, когда со стороны дальнего края необъятного дивана показался ещё один субъект. До него, видимо, долетели обрывки разговора, и он решил придвинуться.

Теперь Джоуи мог рассмотреть и его. Это был мужчина малого роста, невзрачный при полной никчемности. Сир да бос! Крупная картофелина носа, да бобрик седых волос. Единственной деталью его туалета являлись широкие алые лампасы на выцветших спортивных штанах, а единственной изюминкой – красно-синий шарфик ФК «ЦСКА», понуро висевший на худой жилистой шее. Какая-либо другая одёжка на нём не наблюдалась. Человечишку пробивал озноб. Время от времени он хватал свой шарфик и принимался судорожно натирать им свои худосочные плечи и спину. Движения шарфа здорово напоминали движения мочалки в общественных банях. Бедолага, видимо, решил таким способом разогреться и подключить себя к энергетике красно-синей торсиды.

«Где же ты подобрал такую грелку, братец?» - мелькнуло в голове Джоуи.

Кот, между тем, ничуть не был удивлён появлению нового действующего лица, а, как ни в чём ни бывало, зацепил его лапой и подтянул к себе поближе. Казалось, что скелетированный торс мужчинки целиком поместится под мышкой осанистого раскидистого Барсалино.

- Обрати внимание, мой юный инопланетянин Джоуи, на этот экзальтированный персонаж! – напыщенный папин бас в очередной раз резанул по сердцу, - в отличие, скажем от тебя, он не залетел к нам на красной тарелочке прямиком с красной планеты Марс. Он – полноправный житель Квадратного Города. С недавних пор у него пошаливает расшатавшаяся память – частичная амнезия, запамятовавшая собственное Ф.И.О. Я величаю его Праведник Лот.Чего ты так вылупился, пришелец? Живых праведников, что ли никогда не видел? Так вспомни лучше про город Содом. Этот человек жил в пятом квадрате-секторе нашего города, а сейчас это – центральная площадь новой Эллады, особо засекреченный объект. Так вот, когда сносили бывший пятый сектор, то все его обитатели подлежали ликвидации. Всё живое целиком и полностью было стёрто с лица земли – от мыши до воробья. Какое такое провидение спасло этого мужичка – я лично не берусь разгадать этот ребус. Он же не помнит ничего или не хочет исповедоваться и даже не знает толком, кем был. Говорит, что менял женщинам прокладки. Вот и думай сам – то ли он сантехник, а не то – аптекарь. Но с тех пор это наша маленькая победа – Праведник Лот. Жалко, что с голодухи подохнет Лотушка. Месяц назад я скормил ему последние волокна зебры из бывшего шапито, с тех пор в его рационе исключительно святой дух. Мне то что – из седьмого квадрата крысы бегут пугаными табунами, и я даже позволяю себе роскошь шиковать – деликатесничаю лучшими особями из каждого табуна – экологически чистыми вожаками. Вот и наел себе брюхо крупного водоизмещения – в бушлат залазить не хочет.

Джоуи обратил внимание, что каждая медная пуговка распахнутого бушлата повисла на своей нитке. Тем временем Праведник Лот оторвал свои прокуренные пальцы от шарфа и гулко прошамкал:

- Поговаривают, что у Панаиди молодая жёнка, да ещё как будто слепа. Два петушка – Хрисандр и Модестас потчуются ею поочерёдно, сменяя друг друга на брачном одре, а эта куриная слепота не замечает подлога.

- Чушь человечья! – фыркнул в ответ Рыжий, - это даже не анекдот, это просто один из скороспелых мифов «Нашей новой Эллады». Джеральдина, действительно, слепа, но это же не мешает ей быть разборчивой. Не слепой, а очень тёмный человек может путаться в этих двоих – такой, как ты, Лот. Нет, эта парочка сибаритов – сапоги из разных пар, разномастные единицы обуви. Ты-то сам, небось, ни в жисть не обуешься в валенок вместо сандалии, пускай даже в неосвещённой прихожей. Если слепая женщина при живом муже решит завести любовника, то она заведёт себе такого, которого с этим самым мужем никогда не перепутает, будь она даже слепа и на третий глаз Шивы.

Панаиди возомнил себя большой шишкой, но в перерасчёте на голую физиологию, эта шишка – коротышка, плюгавый, плешивый выпивоха, смрадная натура, ядовитая взвесь перегара с перегноем, помесь тарантула с фурункулом. Его товарищ Модестас напротив, высок, красив и статен, будто молодой греческий бог Аполлон. Если у первого всё нараспашку по пьяной лавочке, то у второго наоборот, всё на застёжку, на бриллиантовую заколку. Правда, может быть, они и практикуют секс втроём – Джеральдина ведь охоча до оргий. Про неё болтают, что ещё, будучи школьницей, она насиловала одноклассников на чердаке, принуждая их прогуливать уроки. И среди греков случаются шведские семьи.

- Всё-то ты знаешь, Полосатик! – недовольно пробухтел мужичок, - грамотей беспечный. Неужто и впрямь сам себя засунешь в эту попу негра? – Тут он выразительно кивнул на квадратное отверстие в стенке. Затем ещё раз почесал себя шарфом и свалил вдоль по дивану.

- Пойду, пройдусь до седьмого квадрата, - проронил своё слово Джоуи, - проведаю землячков. Да не смотри ты так на меня, Барсалино – не с Марса они вовсе, все из – Тельманска. Ты помнишь эту планету, Папа? – Тут он подошёл и обнял кота за плечи. От его бушлата резко разило мускусом и воблой, - прощай, Папа. Не всё время всем отступать, как вы. Вас прижимают к стенке, вы ковыряете в ней дырки. О чём можно написать про вас таким слепым «гомерам», как я. Посвятить вам какую-нибудь «Ретираду»? Оно мне надо?..

А в седьмой квадрат бульдозеры врезались клином – носорожьим клином, как и положено всяким паранормальным норманнам. Каждый их бульдозер был выкрашен весёленькой розовой эмалью, каждый имел размеры мамонта и повадки вепря, их гусеницы следили древнегреческим орнаментом.

Джоуи лично присутствовал на этом диком выпасе розовых рычащих мамонтов. Они разъезжались, попарно устремив долу свои ножевые устройства, угрожая всему, что хоть сколько-то выше уровня земли и рыхлили, выворачивали, гребли, мешали живность с недвижимостью, ничуть не хуже художников-абстракционистов. Затем подхватывали сгруженное от трудов своих на ножи и выволакивали в ров. Всё в ров – в его нервенный зев – всё под ноль. Поверхность под «Новую Элладу» должна быть ровной и глянцевой, как финская полиграфия.

Джоуи стоял напротив главного бульдозера, на лобовом стекле которого трепыхался вымпел бордового бархата. Надпись на нём золотом гласила: «Победителю социалистического соревнования ХI Пятилетки» - вселенский трофей из былых баталий, тряпочный пропуск в Валгаллу.

Джоуи закричал дерзновенно, прямо в лобовое стекло, стараясь заглушить рёв семнадцати работающих двигателей:

- Ну что, Елизарка, сторговался из варяг в греки - пошёл по древней проторенной дорожке предков? Я-то прозрел, а ты так и продолжаешь ничего не видеть. Дьявольская, чёрная пыль из-под ножа застлала тебе лобовое стекло. В четвёртом квадрате города жили твои две сестры и дед; ну и кого ты там найдёшь теперь – мраморного Тантала? Да тебя туда никто и не пустит. Ты корчишь из себя нового бога войны Ареса, но, когда вы покончите с городом, тобой же и твоими бульдозеристами лишь досыплют ров. На ваших черепах ещё отголосят оливковые рощи, и отплодоносят своё вино виноградники. Тебе и твоим чернорабочим шабашникам никто и никогда не доверит белую одежду, потому и не Велизарий ты, а Вельзевул.

Елизар вытащился из кабины – златокудрый, в промасленной кожаной куртке, он встал на гусеницу, широко расставив ноги. От него сильно пахло соляркой. Наставив на Джоуи пару своих надраенных до неестественного блеска глаз-аквамаринин, бригадир криво усмехнулся.

«Об эту заиндевелую холодность и любые женские чары затупятся, как альпийский топорик», - вздохнул про себя Джоуи. А Велизарий, не мешкая, достал из кармана пачку «Пегаса», неспешно извлёк сигаретину, размял её между пальцами, прикурил и лишь затем в полголоса процедил:

- Я узнал тебя, Вальдюха. Всегда презирал тебя за имя, которое ты носил не по праву, а по преступной халатности работников ЗАГСА. За какую такую взятку тебе его продали, Паустовских? Чем только твой папаша думал, когда делал тебя под заранее намеченное имя, с какого перепугу он принял свой жидовский хрен за норманнский? Тебе это имячко просто так не сойдёт, и за девять жизней его не отобьёшь. А может, попробуешь? – тут Велизарий приоткрыл дверцу кабины, - я поставил весь город на ножи, попытайся и ты это сделать, Паустовских – отработай своё славное имя, заработай хотя бы одну его букву. Ты даже тугую баранку на свой иудейский фарфоровый зуб не пробовал, а тут – рычаги. Подёргай их, несгибаемые, которые тебя самого и загнут. В бараний рог загнут твою козлиную морду. А ещё попробуй-ка резать тупым ножом твёрдую породу, почувствуй, каково это мучение для обеих сторон. Я сам думал войти в этот город, как в вологодское масло, а он, словно зачерствевший батон – крошится, но с трудом. Но я-то на свой батон с маслом заработал – встал на ноги, себя, как надо поставил, а тебя ножом положу, если вовремя не встанешь на лыжи.

Но, не успел Велизарий залезть в кабину, а Джоуи что-либо предпринять, как вдруг проезжающий мимо бульдозер походя зацепил последнего своим ножевым устройством, чем вызвал ехидное рукоплескание первого:

- Вау, это работа высококвалифицированного механизатора Эйваз! Надо же, в самую точку попал, - прокричал Велизарий.

«В красную» - успел напоследок подумать Джоуи. Бригадир же продолжал галашиться:

- Греби его, Эйваз, греби же этого грёбаного сынка кота и ослицы до выгребной ямы! – ошалело орал Велизарий, - кати его в ров напрямую, к краю бездны, за края Ойкумены! Это самый край для таких недносков, а если хочешь - крайняя мера. Они не достойны Валгаллы, им нет места в пределах Ойкумены, – тут Елизар поперхнулся очередной пегасиной и закашлялся.

А Джоуи летел себе кубарем, больно ушибаясь об усеянную обломками землю седьмого сектора квадрата. Обрывочно он видел и чёрное небо, а красная точка на нём вновь обрела черты правильного диска. Джоуи показалось, что беглянка по-дружески подмигнула ему. Но небо и земля скоро закончились, что над Джоуи, что под ним. Слишком быстро, по-лихачески, подгонял обе стихии бульдозерист Эйваз. Джоуи лишь чиркнул спиной об острый порог на пути в тёмное царство, в котором начисто отменялось приобретённое им зрение, и он по давней привычке предпочёл подать руками вперёд. Впрочем, это было последнее, что ему запомнилось более-менее отчётливо. Каждый его метр вниз запамятовался больше предыдущего. Когда, наконец, от его памяти осталась одна большая дырень, в неё-то он и ухнул напоследок, падая давно и свободно.

Джоуи очнулся слепым, на любимом папином диване. Когда в пятилетнем возрасте вместе со зрением с него сняли и кожу, то, по-видимому, её натянули на этот самый диван – слишком много слёз было выплакано.

Память не сразу, по частям, но возвращала ему многое из того, что задолжала. Джоуи сделал попытку подняться, но тут же все его члены-суставы единодушно проголосовали против – попросту застонали на разные голоса, как будто об них долго и тщательно вытирала все свои четыре шины гружёная фура. Да и комок, стоящий в горле сильно походил на необтёсанный булыжник. Причём забивали его в это самое горло не иначе как пудовой кувалдой. Заполученный диском форт был для Джоуи в новинку, а новинка была в диковинку, а диковинка была не в кайф – неудобоварима и мутна. Зубодробительное недомогание – это последствия от волочения бульдозером или прямое следствие приёма пилюль? Чьим клиентом ему теперь стать – травмопункта или психонаркодиспансера.

Под мерный аккомпанемент этих траурных раздумий Джоуи предался крепкому, но нездоровому сну. Этот сон мог бы означать собою спасительное бегство из тлетворной яви, вот только бы ещё этот драп удался в нужную сторону. Но Джоуи понесло не туда, не в ту степь. В степи он себя и увидел. Вернее, это была совсем не степь, а развёрнутая на все четыре стороны бескрайняя равнина ковра тёмно-жёлтой расцветки. На пустынных просторах этого ковра он вроде бы как и поймал за хвост своё счастье, но вот только слёзы Сизифа опустошили его глаза.

Джоуи стоял на коленях перед девушкой из самой ранней мечты своей мечты. Оголённая девушка ранней мечты крепко стояла на четвереньках и получалось, что Джоуи преклонил коленки не столько перед ней самой, а больше перед её потрясающей сознание попой. Джоуи не стоял на коленях пассивным просителем. А сверх амбициозным неистовством выколачивал костями своих бёдер белоснежные подушки её ягодиц с гусарским размахом. Вот в этом-то и вся соль Сизифовых слёз – в размахе с хорошим запасом. Рабочий вылет этого полового органа был равен размаху крыльев того журавля, который навсегда застрянет для Джоуи в заоблачных высотах седьмого неба. Он был не родным, не Джоуиным, совсем не его гадкой синицей, не познавшей в жизни ничего, кроме его же собственной ладони. Да она в ладони и умещалась.

Вот Джеральдина, под которую он услужливо подсел, и была Джеральдиною – плоть от плоти. В том, что это была именно она, Джоуи не усомнился, хотя воочию любовался ею впервые. Тот же двухметровый рост, тяжесть бёдер и, вероятно, груди, подчёркнуто смягчена изящной талией. Он так и не видел её лица, но зато впервые открыл для себя золотисто-жёлтый цвет распростёртой по спине вьющейся гривы. Джеральдина пахла Джерочкой – вся такая распластанная, открытая, вновь подвластная его рукам.

Да, ожесточённые пальцы нищего, которые с завышенной жадностью стремились ухватить как можно больше от щедрот её богатых чресел, были пальцами Джоуи. Но вот предмет, ради которого всё это затевалось, предмет – виновник торжества, изюминка разнузданного пиршества, предмет, на который раз за разом насаживалось неумиротворённое Джеральдинино седалище – этот предмет никогда не принадлежал Джоуи, а был знаковой подменой его собственного. Свой собственный Джоуи всегда бы узнал и никогда не перепутал с этим роскошным холёным прибором, явно больше средних величин и без всяких признаков обрезания. На нём аршинной кириллицей было выгравировано имя его подлинного владельца – Модестаса Орестовича Стилиану, а ещё – маленькая приписочка, повествующая о том, что такие инструменты являются недоступной мечтой идиота для таких вахлаков, как Джоуи. Короче, вагон и маленькую тележку-информацию нёс на себе этот фаллос.

Чужеродный член не в коей мере не являлся трофеем Джоуи – следовало бы сказать обратное. Привязав к себе, поработив своего «неожиданного работодателя», этот могущественный орган разом низвёл Джоуи в степень рабочего привода физической напруги. Но сам при этом снимал пенки, все вершки и корешки чувственного наслаждения, оставляя Джоуи шиш. Нет, не дырку от бублика, скорее, наоборот, но от этого и было горше всего. Для Джоуи отводилась роль крепостного, который, понуро бредя за чужим плугом, отрабатывал барщину на конфискованной у него же пашне. Он добросовестно трахал Джеральдину, оставаясь при этом девственником. Она была полностью в его руках, но не он имел её. Эта палка Стилиану имела два конца, один из которых имел Джерочку, другой – Джоуи и обоих – по полной. Джеральдина имела большое удовольствие, а Джоуи лишь пот усталости.

продолжение следует