И рассвет – не рассвет: прощение.
И пустынна его первая ветвь.
И туманам – ещё долго рассеиваться.
И пескам – ещё не скоро теплеть...

В белых изгородях – в топкой извести,
Где дневное ещё скатано в ком,
Наше небо зарождалось сыростью;
Прожилками; холодным скребком.

Были звери, за краями и кУщами,
Коготь к когтю, ко рту – рот,
Раненными,... целующимися,
Над разливами ручьёв и болот.

Нам в ответах – ещё встретится прошлое,
Его двери, его тень и сквозняк;
И дороги в неуютных, разросшихся
За бессонную ночь, корнях.

Чем ты болен? – не надеждой ли, вестью ли...
Бродят дебрями, плывут за моря --
Ради давнего сна. Узок свет в окне.
Давний посох узловат и коряв.

И какой из лихорадок тряс тебя,
И каким из холодов обдувал,
Твой не первый, не другой, не двенадцатый,
Не сто первый, – над землёй перевал?

И уж всё, что могло быть узнано.
Но ещё, – с подступившей травой,
Эти земли, эти склоны и пустоши,
Этот мир – ещё надолго твой...

Этот длящийся день – где-то раньше
Приоткрывшийся на четверть, на треть,
Его сонный, прорезАвшийся краешек...
Было время пробежать – и успеть;

Хоть в разрывах ветвей, хоть издали,
Досмотреть, протерев глаза....

Всё равно поторопишься с исповедью;
И не сложится – о чём рассказать.