На следующее утро я проснулась старушкой. Хотелось только закутаться в бессчетное количество платков и шалей, пойти в какой-нибудь парк, сесть на лавочку и долго-долго-долго там сидеть, глядя на облетающую с деревьев листву.

Дома никого не было. Как странно – думала я – так быстро пришла старость, и люди исчезли. Наверное, все так удивляются, когда приходит старость, и однажды утром рядом никого не оказывается. Люди разлетаются, как стайки осенних листьев, а ты остаешься на лавочке, прищурившись, глядя на яркое осеннее солнышко.

Как и должно было быть, болела спина, ноги быстро уставали. И что-то такое же светлое и теплое, как это солнце, сквозило из памяти. Но на поверку в ней не было ничего. То ли забылось все, то ли…

В парке было почти пусто, лишь где-то в отдалении шелестели голоса. Через некоторое время начала одолевать сонливость. Домой бы пойти – подумалось мне. Но спина тут же заныла от мысли о ходьбе. И дремота принялась опутывать меня в свои шерстяные нитки прямо на скамейке.

Какая осень, какая тишина. Мне припомнилось только одно: я так и хотела – давным-давно, в том далеком прошлом, которое уже стало совершенно черно-белым, встав в параллель с просмотренным давным-давно фильмом, - так и хотела - умереть маленькой одинокой старушкой, задремав на скамеечке в тихом осеннем парке. Умереть в невозможности вспомнить хоть что-то. Потому что ничего и не было.

Потому что и нет ничего.