По песчаной дороге, тянущейся от кукурузных полей до леса, пронесся мотоцикл, оставляя за собой клубы пыли. Куры разбегались в разные стороны, лаяли собаки. Старушки, сидевшие на лавочке у одного из домов, замахали сухими кулачками вслед мотоциклисту. Миша поставил на пенек следующее полено и, не замахиваясь, опустил на него, казавшийся небольшим в его мощной руке, топор. Полено разлетелось. Он поднял половинку, проделал с ней тоже, что и до этого с целым поленом. Его голый торс блестел от пота. Тишину деревенской жизни нарушил рев двигателя. Миша выпрямился и пошел к калитке. Мимо, вдоль забора пронесся нарушитель спокойствия. Антон — одноклассник Миши сидел за рулем новенького «Минска». Он проехал до конца улицы, развернулся и подъехал к Мишиной калитке. Заглушил двигатель. — Здоров, Мишаня. — Привет. Что-то он у тебя больно шумный. — Да я же глушок поменял. Ну, чтобы орал как гоночный. — «Макака» — она и в Африке «Макака». — Миша улыбнулся. Кожа вокруг шрама сморщилась. Миша улыбался редко. Только наедине с самим собой либо в присутствии «своих». Он правую сторону лица не чувствовал, да и правый глаз видел все словно через целлофан. И только со слов друзей он узнал, что когда улыбается, его правая сторона лица сморщивается, глаз закрывается и Миша становится похож на злобного великана. Циклопа. Именно так его и называли. Шрам он получил еще в детстве. В классе третьем они тогда учились. На спор с тем же Антоном, что сейчас хвастал перед ним новым мотоциклом, нужно было перепрыгнуть через перекошенную детскую карусель. Делов то на пять копеек, как сказал Антон. На них же и поспорили, Димка разбил их рукопожатие и Миша начал отходить. Снег хрустел под ногами. Чем дальше он отходил (карусель становилась все меньше и меньше), тем плевей казался этот спор. Лишь бы не поскользнуться. Он знал, что, во что бы то ни стало пятак ляжет в его копилку. Так оно и стало. С начало все шло хорошо. Он разбежался, оттолкнулся и полетел. Он перелетел самую высокую часть перекошенной карусели, едва сбив снег, лежавший на заброшенном аттракционе для самых маленьких. Юля, стоявшая за спиной Димы, выглянула и зажмурила глаза. Дима выдохнул. Антон стоял, открыв рот. Миша приземлился и по инерции (не надо было так разбегаться) его потянуло вперед. Он обо что-то споткнулся и с силой разогнавшегося локомотива (так ему тогда показалось) головой ударился о какой-то железный остов, сваренный из уголков и труб. Даже снег, налипший на металлическую конструкцию, осыпался. Вспышка и весь мир окрашен в красный цвет. Красные сугробы, красное небо. Правая сторона лица как-то странно замлела. Как будто он отлежал ее. С лицом у него такого никогда не было, но вот с ногами часто. Через некоторое время должны покалывать иголочки, — подумал Миша. В красном сиянии он видел Юлю и Диму. Они были напуганы. Антона нигде не было. Побежал за пятаком. Миша почему-то ничего не слышал. Когда к нему вернулся слух, Миша понял, что что-то случилось. Крик Юли вернул и цвет, но только в один глаз. Вторым Миша ничего не видел. А когда вместо покалывания иголочками, замлевшая сторона лица начала гореть и пульсировать, Мише начало чудиться, что в него пробралась каким-то образом инопланетная тварь и теперь хочет вырваться наружу. Как в фильме «Чужой». Он поднял руку к лицу и тут же отдернул. Боль в лице усилилась. Миша поднял руку в варежке к левому глазу. Он подумал, что это опять обман зрения — серая варежка стала бурого цвета. Пальцы внутри рукавицы были влажными от… крови!? От момента когда Димка разбил их руки и до того как Миша потерял сознание прошло минуты две, но эти две минуты для Миши тянулись, как два часа. Не за пятаком тогда побежал Антон. Нет, он, конечно, отдал Мише этот злополучный медяк, но трусость ни чем не прикроешь. Так, кажется, тогда выразился Димкин отец. Нельзя друзьям бросать «своих». Ни на войне, ни в мирное время. Вот так-то, пацаны, — говорил подвыпивший отец Димы, при этом, не забыв обнять сына и Мишку. — Вы должны держаться вместе. Миша знал, что Антон тогда испугался. Он подумал, что его обвинят в случившемся, поэтому и смылся. Но Миша не винил его. Трусость присуща всему человечеству. Он сам, не смотря на крупные габариты, боялся. Мишка боялся драк и всевозможных разборок, темноты и высоты, чудовищ и крыс, змей и волков. Перечисление всего того, чего боится Михаил, заняло бы не один увесистый том. Но один страх все-таки был самым сильным. Перед ним все остальные меркли. Больше всего он боялся, что кто-нибудь узнает о его страхах. Поэтому он никогда не спал с ночником. И именно поэтому, видя, что конфликт не удается решить мирно, Мишка начинал избивать конфликтующую сторону. А чаще тех, кто попадется под руку. Свои ребята старались в такие моменты держаться у него за спиной.
— А ты не пробовал заменить мотоцикл на гоночный? — спросил Миша. — А ты знаешь, во сколько мне этот обошелся, я месяц на покосе задницу жарил… — Кто ты говоришь, в задницу жалил? Парни повернулись на голос. К ним шли ребята из центра. Во главе с Петром Солодовым. Местным заводилой. Вечно подвыпившие. Все время с кривой улыбкой на лице. — Все нормально? — спросил Миша у Антона. — Какие то проблемы? — Да все нормально… Один из трех оруженосцев Петра подбежал к Мишке. Он своей взъерошенной макушкой едва доставал Мишке до подбородка. — А что, у тебя какие-то проблемы? А может устроить? Миша слегка оттолкнул пляшущего перед ним человека. Тот упал на задницу, смешно раскинув ноги. Он попытался встать и снова упал. Вопросительно посмотрел на друзей. Те вместо того чтобы наказать его обидчика, засмеялись. — Антон, если что я рядом. — Мишка посмотрел на Петра и повторил: — Я рядом. — Не лезь, Циклоп. — Петр улыбался. — Я разберусь, лезть мне или нет, — сказал Миша и вошел в калитку. Миша взял новое полено, рубить не спешил. Он слушал. — Ну что Антошка? Пойдем копать картошку? — Миша услышал, как парни заржали. Смехом это не назовешь. — Антошка, Антошка. Деньги брал? — Петр казалось, и не собирался слушать, что ответит Антон. Или Антон отвечал так тихо, что Миша его не слышал. — Срок когда прошел? Неделю назад? Месяц? Правильно! Сегодня ты обещал отдать все с процентами. Так? — Нет, ребята, — ворвался в монолог Петра Антон. — Я сказал, что что-нибудь придумаю. — Ну и что же ты придумал? Мишка напряг слух. — Ребят дайте мне еще месяц и я все… Миша узнал следующий звук, в котором захлебнулись последние слова Антона. Антона ударили. Миша поразился наглости хулиганов. Они били Антона не далеко от его же дома. Антон жил напротив Миши. И я же сказал, что я рядом, — подумал Миша, отбросил полено и пошел к калитке. — Послушай, чмошник. Никакого месяца не будет. Мы заберем это дерьмо. — Петр показал на мотоцикл. — А деньги ты сам принесешь и заберешь, то, что останется… Калитка ударилась о забор. — А ну отошли от него, — закричал Миша. — Циклоп, я же сказал, не лезь. — Петр повернулся и медленно пошел на Мишку. — Или ты за своего друга хочешь заплатить? Вкрадчивый голос Солодова сбил Мишку с толку. В его голосе не было агрессии. А бить человека, который говорит с тобой нормальным языком, не хорошо. Два друга Петра встали по обе стороны от главаря. Почему их два Миша понял минут через пять. — Ну, так что, заплатишь за чморя? — Петр улыбался. — За что ты им должен? — обратился Мишка к Антону. — А ты бык, что ли? — Вперед вышел тот, что стоял справа от Петра. — Тебе что рога мешают? Так мы тебе их сейчас обломим. И вдруг мир стал красным, как тогда, в детстве. Вот куда делся третий. Он зашел сзади и чем-то ударил его по голове. Мишка почувствовал, будто эти четверо сели ему на плечи и придавливали к земле. Он осел на колено. Он хорошо знал это состояние. Ты не чувствуешь боли, только силу придавливающую тебя к земле. Это когда тебя бьют сразу несколько человек. Миша поднатужился и начал подниматься во весь рост, одновременно размахивая руками. Он почувствовал, что попадает в людей. Миша слышал звук ударов, но били не его. Теперь бил он. Какой-то хруст… Краснота начала проходить. Он никого не видел перед собой. Миша опустил глаза и увидел, что Петр лежит на дороге, раскинув ноги. Друзья его убежали. Мишка осмотрелся. Антона и его «Минска» тоже не было. Мишка поднял руки к лицу. Он понял — случилась беда. Топор все еще был в его руке. Он был в крови. Миша отбросил орудие преступления и на не гнущихся ногах подошел к Петру. Мишка посмотрел на его лицо. Большая кровавая вмятина зияла у бывшего заводилы в голове. Он, бесспорно, был мертв. Мишка сел рядом и взял в руку, уже начавшее остывать, запястье. Пульса не было. Мишка взялся за голову. Шрам жгло. Правый глаз пульсировал красной болью. Красный мир постепенно начал заполнять его сознание. Вдруг он почувствовал, что на него кто-то смотрит. Миша медленно поднял голову. Перед ним, покачиваясь, сидел Петр. Глаза пустые, такие же мертвые, как и он сам, смотрели на Мишку. Дыра в голове казалась еще больше, чем, когда ее Мишка увидел впервые. Мертвец заговорил: — Ну что, Циклоп, похоже, ты все-таки заплатишь за этого чмошника? Ты вот, человека убил. — И он словно в доказательство того, что мертв, ткнул пальцем в дыру в голове. Палец с чавкающим звуком вошел в кашу из костей, крови и мозга. Мишу вырвало. — Ты вот, человека убил, — повторил мертвец. — А могли убить и тебя. Мы ведь хотели забрать у тебя топор. Он все видел и убежал. Я же говорил тебе, не лезь. Циклоп, он трус и ничтожество. — Но он мой друг. — Мишка заплакал. — Он трусливый кусок дерьма. Скажи кто твой друг и я скажу кто ты. Помнишь? О тебе я не могу такого сказать. И не только потому, что ты мне башку проломил. Хе-хе. Ты всегда прикрывал его… — Пауза. — Трусость ничем не прикроешь. Мишка шмыгнул носом и посмотрел на соседскую калитку, где жил Антон, на окна. Возможно, ему показалось, на одном из окон зашевелилась штора. Будто кто тайком открыл ее, а затем, увидев, что на него смотрят, прикрыл. Трусость ничем не прикроешь. Миша перевел взгляд на Петра. Он лежал так же, раскинув ноги. Я убил человека! Мишка заплакал навзрыд. Он проплакал до приезда милиции.
Срок Мишке дали минимальный по его статье. Статья сто пятая часть первая. Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, — наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет. Он получил шесть лет. Адвоката предоставил суд, поэтому он только согласно кивал на все что скажет прокурор. Не о каком состоянии аффекта и чрезмерной самообороне речи не шло. Это значительно уменьшило бы срок его пребывания в местах не столь отдаленных. Так говорили сокамерники из СИЗО. Мишка считал, чтобы суд ему не присудил, все равно этого будет мало. Ему нет оправдания, ведь он отнял жизнь у человека. Те же сокамерники крутили у виска, когда он озвучил эту мысль. На суд пришла только мама Миши. Сидела и плакала. Антона не было. — Сука он. Его бы показания кардинально поменяли решение судьи, — высказал свое мнение дед Семен, сидевший за избиение соседа. — Те, кого ты всю жизнь считаешь своими, — продолжил дед Семен. — В одночасье выкидывают такое, что злоба и агрессия недругов кажутся забавными выкрутасами. — Чего? — не понял Миша. — Я говорю, что тебя больше поразило? В твоем, данном случае. — Я убил человека, — не задумываясь, ответил Мишка. Мужчины переглянулись. — Это само собой. Я имею в виду: что тебя больше потрясло предательство друга, «своего», кореша, так сказать. Или то, что четверо чужих парней бросились месить тебя. А ведь они тоже могли убить тебя. После полученной в детстве травмы мысли Миши плавали в голове, словно в киселе. Чем он становился старше, тем труднее давался ему умственный труд. Он не был дураком. Этот факт тоже мог как-то повлиять на ход следствия. Правда, Миша не понимал как. Если ты умственно отсталый, то, что можешь убивать кого хочешь, что ли? К сожалению или к счастью он не был умственно отсталым. Поэтому не сразу, но все-таки понял, к чему клонит дед Семен. — Он мой друг, — с вызовом произнес Миша. Старик подошел к парню и обнял его. — Хороший ты малый, Циклоп. Откуда он узнал мое прозвище, ведь я никому его не говорил, — подумал Миша. — Да оно же у меня на лице написано! — Туда куда ты попадешь… Черт! Шесть лет это слишком много для такого парня как ты. Послушай совета старика. Там многие будут пытаться выглядеть как «свои». И кум и зэки. Не доверяй никому. Не пускай сюда никого. — Старик ткнул скрюченным пальцем Мише в грудь. Миша залез на койку, отвернулся к стене. Ему о многом надо было подумать. Времени у него для этого теперь предостаточно. Миша заснул с мыслью, что, когда он убил Петьку, Антоха умер сам. Умер как «свой», как друг, как товарищ. Возможно, он еще появиться в Мишкиной жизни, но уже как совсем чужой человек. | 
Администрация // Объявления
