Пишу тебе из тонущей подводной лодки. Со всей присущей моменту трагичностью и обострившейся остротой ощущений. Глубина 84 метра. Слышу как трещат швы, под дверь капитанской каюты заливается вода, а я сижу в коридоре и лишь смотрю на ее безукоризненность. Выпила бутылку рома – надо ведь куда-то закупорить мою валентинку для моего Валентина. Твое письмо про Змея Горыныча я запихнула в декольте, это сексуально, а сексуальность тебя пугает. Знаешь, я ведь из него многое поняла, только, как могу я тебе это все сказать. Жаль, что у меня нет волшебного блюдца, лишь огрызок груши. Но это все лирика. Ты прости, я с детства не страдаю приятностью языка, но с тех пор, как я ушла с панели и до тех, когда я стала капитаном Наутилуса, многое изменилось. Так что проверку орфографии не включай. Я буду кротка(!) и скажу всего-то о том, как хорошо тонуть в тихих и теплых гавайских водах. Когда мое погрызенное крабами тело вынесет на берег, и некоторой своей частью я буду лежать под кокосовой пальмой в ожидании чуда сверху, мы, наконец, будем на равных. Но, как говорится, memento mori, а поскольку я уже в море, то мне ничего не остается, кроме так, собственно, написать то, что и пишется обычно 14 февраля.

Далее не обведено красным маркером в форме сердца:

«И мой старый друг Бобби будет приносить нам маргариту, а мы, лежа в гамаках, натянутых меж упругих стволов пальм, провожать солнце и махать ему вслед рукой. Бобби будет петь про все хорошо и про то, как он любит солнце, нас, жизнь, а еще про то, что марихуана не наркотик, а производное любви мексиканского юноши и креолки со странным скифским именем. И мы будем смеяться, и ты будешь постоянно, всенепременно и каждый закат спрашивать у Бобби, когда же мы поедем на Ямайку. А он будет молчать и грустно смотреть на воду. И мы будем ловить рыбу, а Бобби ее – целовать и отпускать. И ужинать будем снова Маргаритой, а потом, когда Бобби, вдоволь нашептавшись о любви, будет исчезать в утренней дымке, ползущей на острова с океана, я и ты будем заниматься сексом, потому как секс это тогда, когда мы и слегка остановившееся время. И я нежно буду покусывать твою дрессированную шею и закатывать глаза навстречу новому солнцу. Ведь ты же веришь, что каждый новый день восходит новое солнце, а старое уже никогда не вернется, уныло и ласково улыбаясь нам из страны зашедших солнц и тайком завидуя нашей прикованной к гамакам, ленивой, резиновой вечности?!».

!!!Эй, ептерь, матросы, а ну-ка открыть кингстоны, свистать всех наверх, ик, и что там еще в таких случаях полагается. Да и выключите Бобби, я не хочу, чтобы он сдох вместе с нами в этой консервной банке. Ему еще Маргариту носить туда сюда.