Я был из бедной семьи. Моя мать работала уборщицей в магазине, отец — разнорабочим на заводе. Мать была очень ещё набожной. Не забывала в воскресенье отнести так нужные нам копейки в церковь. Всегда говорила: — Бог нас, сынок, не обидит, за старание наше и веру в него он вознаградит своей добротой. Мне исполнилось шестнадцать лет. Бог не обделил меня красивой фигурой и статным телом. По крайне мере, о моей фигуре всегда отзывались хорошо, а некоторые даже завидовали. Девчонки ещё с четырнадцати лет заглядывались на меня. Но я был тогда ещё глупый, и, вместо первых поцелуев и свиданий, я гонял футбол с пацанами младше меня. Да и что можно говорить о свидании, если у меня кроме старых, потёртых брюк и заштопанной рубашки ничего не было. Но когда мне было 14-ть и 15-ть лет, я вообще не обращал внимания на то, во что я одет, а сейчас… Сейчас себя я почувствовал совсем другим человеком… У меня внутри что-то выросло, изменилось. Я стал тайком посматривать на девчонок, перед сном в своих, как мне тогда казалось, несбыточных мечтах целовал их губы. Когда я стоял с пацанами, и к нам подходили девчонки, я всеми правдами и неправдами уходил, уходил домой. Я не хотел, чтобы меня видели в этой старой одежде, я не хотел оказаться несостоятельным в разговорах о любви. Когда пацаны наперебой хвалились, как они трахаются и ломают девчонкам безо всякой любви девственность, то я внутри сильно переживал за этих девчонок. Мне не нравилась вся эта похабщина. В моих глазах слово ЛЮБОВЬ было чем-то таинственным и единственным, что дала нам природа, и испохабить его для меня было кощунством. И вот, сегодня мой день рождения. Мама, сколько у неё было денег, настолько смогла собрать праздничный стол. Небогатый, но, по моим меркам, стол был отличным. Пришло шестеро друзей, с которыми я дружил с детства. Мы пили чай с тортом и пели под гитару. Признаюсь, я с семи лет играю на гитаре. Гитара у меня старенькая, но ручной работы. Мне её подарил мой дядя, который сейчас сидит в тюрьме за кражу. Стол опустел, и мы с пацанами вышли на улицу. На улице начиналось лето. Сегодня пятое июня. Вечер был теплый и предвещал что-то особое, — от этого «особого» ныло сердце. Мы с ребятами прошвырнулись по центральной улице нашего города, и уже направились было к себе домой, на родную улицу, которая находилась практически на краю города. Дома на этой улице были почти все двух этажные. Облезлые, — их давно не красили, но зелени у нас было не то, что в центре. Улицы были засажены разносортными деревьями, среди которых преобладали каштаны. Из-за зеленых крон деревьев дома почти не были видны. И мы с друзьями в шутку называли нашу улицу джунглями. Когда мы уже подходи почти к нашему дому, навстречу одиноко шла девчонка Мои друзья — как всегда, были в своем репертуаре, — начали приставать к ней. Обнимать её, лезть целоваться, допытываться, как её зовут. И тут впервые я набрался смелости, сказал: — Харе ребята. Отвали от неё! Ребят поразила моя просьба.. Так никогда я не вёл себя, а всегда старался уйти. «Длинный», — это кличка пацана, зовут его Олегом, — сказал: — Всё путем, Вовчик.. У тя сёдня днюха и, без базара, она твоя, бери её… Пацаны, все в один голос, поддержали его: — Давай, Вовчик, вперед. Меня подтолкнули к ней, и сразу все ушли. Я остался с ней один на один. Передо мной стояла очень красивая девчонка, где-то моих годов, или чуть моложе. Её волосы были рассыпаны на плечах. И я уже мысленно назвал её русалкой. Стройная, в одежде аккуратная. Да и одежда на ней была не из дешевых. Из моих размышлений меня вернул в реальность её голос. —А тебе что от меня надо? — испуганным и дрожащим голосом спросила “Русалка”… — Да я так, ничего, — сказал. — Иди, тебя не трону, — добавил я. Она резко повернулась и почти бегом побежала, скрывшись в темноте за углом. Я медленно поплёлся домой. И вдруг, сзади услышал цокот каблуков. Я обернулся и увидел приближающуюся фигуру уже знакомой девчонки. Она подбежала, запыхавшись, и обратилась ко мне. — Ты меня извини, ты здесь живешь? — Да… — ответил я. — Проводи меня, пожалуйста, — и, уже плача добавила: — Мои родители тебе хорошо заплатят. Видя её умоляющий взгляд, полный страха и ужаса, я согласился. Немного пройдя, я увидел толпу ребят с соседней улицы. «Так вот чего она испугалась» — подумал я про себя … — Эй, Вован, привет, это что, твоя тёлка? Я не знал, что ответить. У меня же никогда не было девчонки, и они все это знали. Да и как её зовут, я не знал. — Да, моя! — ответил я, и ускорил шаг. “Русалка” после долгого молчания сказала: — Ты это почему меня назвал своей? Я же не твоя, и вообще.. у меня ещё не было парня. И я не хочу, чтобы меня кто-то называл своей. — Скажи, — обратился я к ней.. — Скажи, а что я должен был ответить? Она молчала, потом: — Да, конечно.. я понимаю... — и снова замолчала. Так мы дошли с ней почти до центра города. Ходили трамваи, автобусы, и я ей предложил доехать, если ей ещё далеко. Она засмеялась и пальцем показала на дом: — Вот где я живу! Я знал этот элитный двенадцатиэтажный дом. Зайти в него практически невозможно. Он был огорожен железным забором, в подъезде сидела консьержка и посторонних категорически не пропускала. — Ну, тогда пока.. — сказал я своей “Русалке” — Подожди, тебя зовут Вовка? — спросила она. — Да, а тебя? — Машей, —сказала она. — Приходи завтра, в шесть вечера. Прямо сюда и приходи. — Ладно, постараюсь.... Уже переходя дорогу, я услышал Машин голос. Она, как мне показалась, пропела…. — Не «постараюсь», а приходи-и-и-и-и……. Так я впервые познакомился с девчонкой. Маша не стеснялась моей дешёвой, подчас не новой, одежды. Была скромная, но очень добрая и весёлая. Из её рассказов я узнал, что она из богатой семьи, что отца у неё нет, и живет она с отчимом, большим милицейским начальником. Мать руководила фирмой. Узнал я, что она молча переносит незаслуженные обиды со стороны отчима, он несколько раз пытался домогаться её, а мать Машеньки не верит в это и говорит, что она всё наговаривает на отчима. В тот заполученный день, когда они встретились, Машенька познакомилась с девчонкой, которая жила недалеко от моего дома, и засиделась у неё в гостях. Про своего отца она рассказала, что был он алкоголик, и, со слов матери и отчима, — мать с ним разошлась, когда Маше было лет пять. Больше она его не видела. Мать сделала всё, чтобы не подпускать отца к дочери. Уже с новым мужем они переехали в этот дом, не оставив адрес своим бывшим соседям, чтобы те, в свою очередь, не передали его Машиному отцу. Где отец теперь, Маша не знает, да ей и неинтересно знать, где отец-алкоголик. Каждый день я приходил к её дому и ждал, когда появится из подъезда моя “Русалка”. Встретившись, мы брали друг друга за руки и шли гулять по городу. Так изо дня в день. Как-то раз я сидел у себя во дворе. Недалеко от меня мужики распивали водку. Один из них рассказывал историю своей жизни: — Мы жили с ней хорошо. После Афгана мне кинули ещё звездочку, платить стали больше. Жили неплохо, — квартира, мебель, дочь Машка. Так эта сука с ментом связалась. Сначала были угрозы в мою сторону, а потом этот ментяра просто засаживал меня на пятнадцать суток, каждый раз придумывая мне правонарушения. Ну, а потом мне слепили статью и услали на «Соловки». Отсидел три года… Пришел, а там никто не живёт.... Куда ни сунусь, — никто не знает, где живёт моя бывшая, и моя дочь Машуня… Вот, запил я, и что? И ничё.... Пропал я, мужики… — С этими словами мужик опрокинул в рот очередную порцию водки. Услышать такое. Когда я осознал это, у меня внутри всё похолодело.: «Да! Да это моей Русалочки отец!» Я подошел к пьяной компании: —Дядь, а дядь.. можно тебя на пару слов? — Пошел вон, сыкун. — сказал один из мужиков… — Мы малолеткам не наливаем. —Да мне и не надо вашей водки, — сказал я, — Мне вот только пару слов этому дядечке сказать надо…. Машкин отец поднялся, мы отошли с ним в сторонку. — Дядь, хочешь свою дочь увидеть? Как мне показалось, у мужика округлились глаза: — Ты чё.. базар мой услышал и решил на сто грамм заработать? Иди, пацан, пока я тебе по шее не дал. — Вас как зовут, — спросил я… — Николаем, ответил мне мужик. — Дядь Коль… Будьте завтра в 19 часов трезвым, и я приведу к вам вашу Машу. Сюда приведу, я отвечаю за свой базар, не вру, приведу. Дядя Коля опешил, сел на землю: — Постой, пацан, что-то мне как-то не хорошо… — Он расстегнул ворот рубашки, откинул голову назад и начал говорить. — Понимаешь, пацан, я ведь Машку, дочку, одиннадцать лет не видел и вдруг ты, — как гром с неба.. Меня когда сажали, так я с Машкой прощался, целовала она меня… Прижалась ко мне, помню, тёпленькая такая, ручонками по усам моим водит и приговаривает: «Не плач, папа, я тебя не брошу.» Веришь, пацан, слова эти у меня до сегодняшнего дня в голове звучат, а в глазах Машка стоит, — забыть никогда не смогу. Ведь когда моя с этим ментом шлюшничала, мы с Машкой дома сидели, готовили, стирали.. Машка, она хоть маленькая была, но любила помогать мне. Всё мной командовала, как старушка… Швабру из рук вырывает — всё учила меня полы мыть.. Наверно, уже большая стала, а пацан? — Завтра, завтра, дядя Коля.. Сам увидишь.. Только уж ты не пей больше. — Всё, пацан, я щас пойду, оклемаюсь, и завтра буду как огурец. На другой день я пригласил Машу пойти погулять в мой район, как бы намекая на сюрприз, который её ждет. Мы остановились на моей улице недалеко от той лавочки, где вчера сидели алкаши, и я увидел Машиного отца, сидящего на лавочке. Он был чисто выбрит, чисто одет, — пусть не в шикарном костюме, но вполне приемлемом для того, чтобы встретиться со своей дочерью. — Маш, Маша… Сейчас я тебе покажу твоего отца, и тебе решать, видеться с ним или нет. Но сначала выслушай меня, а потом уже делай что хочешь. Я рассказал Маше о том, что рассказал её отец, и даже не забыл напомнить про швабру. Маша стояла бледная, её губы дрожали. Она заплакала, уткнувшись мне в грудь. Я гладил её по голове, как мог, стал успокаивать. — Маш, ты не плачь, ты только подумай, каково было твоему отцу в разлуке с тобой. Ведь он тебя сильно любит. Маша подняла полные слез глаза, — они смотрели на меня доверчиво. Она повернулась туда, где только что сидел её отец. А он всё видел и подумал, что дочь не хочет идти к нему. Он встал и побрёл, — как бездомный пес побрел, уходя в никуда…. Маша быстро пошла вслед за ним, но вдруг остановилась на пол дороги, смотря вслед уходящему отцу. Её тело содрогалось от всхлипываний и дрожи в теле. Он уходил, она смотрела ему вслед и не знала, что ей делать. В её памяти обрывками пролетало то, теперь, как ей казалось, уже далёкое детство. В памяти смутно мелькали обрывки из той жизни. Только помнила, как папа сажал её к себе на плечи и бегал, подпрыгивая, изображая скачущую лошадку. Машка заливалась смехом и кричала.. «Н-н-о-о-о-о, пошла, лошадка.» Отцу осталось пройти пару шагов до угла, — и всё. У Маши подкосились ноги, она села на корточки и плача, закричала: — Па-а-а-а-а-п-а-а-а-а, сто-о-о-о-й!… Не уходи! — и уже хрипло, тихо, как бы говоря самой себе: «Не уходи папа!» Дорогие читатели.. я не буду рассказывать о встрече отца с Машенькой. Было много слёз, была и радость, — ведь Маша нашла родного отца. Вся улица только и говорила о том, как через одиннадцать лет дочь встретила отца, также о том, что Николай, — отец Маши — бросил пить, и что теперь он живёт только ради своей дочурки. Пацаны — мои соседи — завидовали мне, что у меня такая клёвая, красивая девчонка. Но никто не знал, что мы с моей Машей даже, ни разу не поцеловались. Вот так: ни разу! Просто ходили, гуляли, взявшись за руки. Нам этого было достаточно, чтобы чувствовать, что мы нужны друг другу! Маша каждый день навещала отца. И я приходил с ней к нему. Дядя Коля всегда встречал меня радостно и называл зятьком. Мне нравилось, когда он меня так называл, — в этот момент я чувствовал себя маленькой толикой их — Машиной и дяди Коли — жизни. Сегодня Маша не пришла ко мне на свидание.? Не пришла и завтра. Мы с дядей Колей не находили себе места. Он не раз порывался пойти к ней домой и узнать, что случилось. Только мои усилия останавливали его. Сделай это, он опять попадёт в тюрьму. Прошло три дня, как Маша не приходила на свидание ко мне и не навещала отца. Мои попытки пройти мимо консьержи их дома ничего не дали. Я брёл домой в полном унынии. — Сынок. Я поднял глаза и увидел свою взволнованную мать. — Сынок, — мать сбивчиво стала мне рассказывать. — К нам пришла твоя девочка, Маша, одежда на ней вся разорвана. Она сейчас у нас сидит, я её чаем напоила, дала твои старые джинсы, ну и там кое-что из своей одежды. А сама побежала тебя искать. Что же делать, а, Вова? Но я уже не слышал мать. Я влетел в квартиру... Маша сидела на стуле и, опустив голову, тупо ковыряла чайной ложкой по столу. В квартире у нас было бедно, кое-какая старая мебель, старый, допотопный телевизор и до-смешного, большой посреди комнаты, мамин любимый фикус. Маша заплакала, уткнувшись мне в грудь, и дала волю своим слезам. Она всё рассказала, что с ней приключилось. Отчим, прознав, что она гуляет с парнем, да ещё из бедной семьи, дико и грубо избил её, разорвав всю одежду, которая была на ней. И этому потворствовала мать. Машу закрыли на ключ, лишили всей одежды, отключили телефон. Три дня слёз, три дня Маша молила бога помочь выбраться из плена. И вот.. Отчим с матерью куда-то собрались уходить, и мать забыла ключи на телефонной полке. Отчим закрыл дверь своим ключом, и они ушли. Маша одела единственную одежду, которую не стали прятать от неё, ту самую, которую в клочья разорвал отчим, открыла дверь и в своём рванье пробежала через весь город. Ей было наплевать, что на неё смотрят, — она спешила туда, где её любят, ждут и понимают. Теперь передо мной стояла серьёзная задача: надо куда-то уводить Машку. Час-два, — могут приехать менты в поисках пропавшей падчерицы их начальника. Ведь, конечно же, отчим всё сделал, чтобы узнать, куда бегает его падчерица. — Маша, а про отца они, что-нибудь знают, — спросил я? — Нет, ты что, я про папу — ни слова. Я знаю, чем это может для него кончиться. — Тогда давай к нему, там нас точно никто не найдёт. Мама, моя дорогая мама, с причитаниями провожала нас: — Вова, сыночек, что же дальше будет? — Мамуля, родная, я не знаю что будет, но Машу я не брошу, — и, уже шёпотом, маме на ухо: — Мама, я люблю её! — С богом, сынок, да хранит тебя Бог, — уже с улыбкой сказала мне мать. Машин отец не на шутку разволновался. Страх за свою дочь не давал ему покоя. —Уезжайте.. — сказал он. — Уезжайте. Вовка, зятёк ты мой, не бросай Машеньку, ведь эти суки ей жизнь сломают. Вот деньги.. — отец принес в газете свернутый пакет. — Понимаешь, дочка, я все годы собирал деньги для тебя. Надеялся найти тебя, и в восемнадцать лет преподнести дорогой подарок. Здесь пятнадцать тысяч. Если разумно тратить, то хватит на первое время, а там я вам буду присылать с каждой зарплаты. Сейчас я устроился на хорошую работу и зарплата хорошая. Маша прижалась к отцу, заплакала, она сердцем своим почувствовала, что её отец любил всегда и не забывал ни на минуту. Отец продолжал: — Вот адрес моего друга по Афгану. Я ему позвоню, и он поможет вам устроиться. Он верный друг и ему вы можете доверять. Ехали мы долго. Дорога к Чёрному морю продолжалась шесть дней. Поездом ехать было нельзя — билеты именные, и нас могут найти легко, позорно сняв с поезда. Да и у Маши не было паспорта, а только у меня — один на двоих. Ехали попутными машинами, на электричке, автобусе, даже на лошадиной повозке. Наконец, добрались! Нас встретил крепкий, весёлый дядя Саша. — Ну, вы, блин, даете, ну, пацаны, вы ваще.. Да.. Жисть.… — это любимые присказки дяди Саши… — Ну ничего, вы тут сегодня оклемайтесь, а завтра я вас отвезу в дом в котором можете жить сколько вам угодно. Дом на берегу моря! — подчеркнул дядя Саша. Там раньше жила его мать, которая в прошлом году умерла. И теперь дом стоял пустой. Дядя Саша изредка посещал его — траву скосить во дворе и огороде, да и просто отдохнуть, погрустить о маме. Когда Машин отец позвонил дяде Саше, то сказал ему: так и так — приедут к тебе мои дочь и зять. Поэтому, когда мы вошли в отведённый нам дом, дядя Саша показал на одну единственную кровать. — Вот вам, детки, кровать. Простыни и одеяло — в шифоньере. Живите и ничего не бойтесь. С местным участковым я уже переговорил, он — наш, боевой друг по Афгану.. Не боись, Машунь, не продаст. Дядя Саша уехал, мы остались с Машенькой одни. Осмотрелись по сторонам Дом хороший, хотя и старый. Две комнаты и маленькая кухня, — чего нам больше. Да и не могли мы мечтать о лучшем. Настал вечер, мы с Машей сидели, смотрели друг на друга и молчали. Время близилось к двенадцати ночи. —Маш, — прервал молчание я. — Ты ложись на кровать, а я постелю на полу. Маша потушила свет. Мы лежали молча. Каждый думал о том же самом, что и вы, мои дорогие читатели, — о том же самом подумали. Тишину уже нарушила Маша. — Вов, а бабуля не явится мёртвой к нам? — Ты что, Машунь, всё это сказки. Мертвые не ходят по ночам, они на кладбище лежат.. — сказал я, а у самого мурашки поползли по спине. И уже более уверенно я добавил: — Ты не бойся, я же рядом! — Угу, рядом. Пока ты ко мне, эта бабуля меня задушит. И тут я понял Машкин намёк. —Это, конечно так.. — сказал я. — Эти покойники, они такие, дай им поиздеваться над живыми. Вот я знаю один случай. У нас там бабка умерла, так каждую ночь ходила, выла как волк и всё звала свою дочь с собой. Боже мой! Машка как ошпаренная вскочила со своей кровати и через секунду лежала у меня под одеялом уткнувшись носом в грудь. — Не пугай меня.... я тебя прошу… — Всё, всё.. я больше не буду. «Ещё бы», — подумал я про себя. «Я ведь добился своего, Машка лежит рядом.» Машка оторвала голову от моей груди и пристально посмотрела мне в глаза. — Вова, ты меня любишь? — Шёпотом спросила она. — Да, — только и мог сказать я. Машка впилась в мои губы, и время замерло, остановилось для нас. Я целовал её глаза, краешки губ, носик, шею. Каждый её пальчик познал мой поцелуй. Над нами играла музыка, — музыка любви, огромной юношеской любви. — Милый Вова, любимый Вова, Я люблю тебя и без тебя я не смогу жить! — шептала Маша. Она начала снимать с меня футболку. Я как мог, помог ей. Она прильнула к моей груди и стала целовать, осыпая поцелуями всю грудь до самого пупка. Только тут я заметил, что моя Машенька лежит в кофте и джинсах. Я начал целовать её шею, стараясь опуститься всё ниже и ниже. Я начал расстёгивать пуговицы на её кофте. Машка дрожала, она пыталась схватить своими руками мою голову и подтянуть выше, отстранить от груди. Я упорно расстёгивал не поддающиеся эти проклятые пуговицы. Уже наполовину расстегнул. На ней был чёрный лифчик. Я стал целовать её груди через ткань лифчика. Машка дрожала, стала всхлипывать. Я знал, что лифчик расстёгивается сзади на спине, и поэтому стал упрямо искать эти чертовы крючки. Долго искал, искал, искал... но... не нашёл.. Я попытался вытянуть грудь из лифчика. Немного мне это удалось. Я утонул в её груди. О боже, этот лифчик расстегнулся сам, спереди, посреди груди, не выдержав такого натиска. Лифчик словно почувствовал мою страсть, сжалился надо мной и выстрелил двумя красивыми, налитыми молодостью девичьими грудями. У меня закружилась голова, я впервые видел женские груди. Девичьи груди.! Её сосочки пахли чем-то нежным, манящим, ласковым. Я прикоснулся губами к ним, Маша охнула и заплакала. Я стал целовать её животик, опустившись ниже, я начал снимать с неё джинсы. Маша больше не сопротивлялась. Она лишь дрожала и всхлипывала. Передо мной предстала красивая фигура моей девчонки. Нет! Моей Девочки.! Черные трусики добавляли шарм её статному телу. Я начал медленно снимать их с неё, Машка резко положила ногу за ногу и взмолилась: — В-о-о-о-о-ва! Я же ещё девочка.. Не надо, я бою-ю-юсь! Но мужской инстинкт мне подсказывал: «Вовка, давай. Или сейчас, или никогда!». — Машенька, я ведь тоже девственник, я же никогда не был с девчонкой. Машу, мои слова словно обрадовали. — Милый ты мой, — она взяла меня руками за лицо и прижалась губами к нему. — Родненький, ты такой хороший. Ведь сколько пацанов меня хотело. Но я же ждала, ждала только тебя. Я знала, что встречу такого как ты, и никому, — слышишь, — никому я тебя не отдам! — Маш, ну лапочка, птенчик мой, я очень хочу тебя, — шептал я бессвязно, всем телом своим, прижимаясь к Машеньке, — Только я вот.. как-то не знаю как это.. — Вовка, я тоже не знаю..... не знаю.... не знаю..... А, может, не надо?, — шептала Маша, всё продолжая осыпать меня поцелуями. Я осмелел, резко потянул её трусики вниз. Машка только успела сказать «ОЙ!»... И — всё: передо мной была голенькая моя девонька. Я стал целовать возле её лобка, одной рукой я стал стягивать с себя трусы. Тут только я заметил, что внизу у меня от возбуждения было все мокро. Маша лежала подо мной, её глаза были закрыты. Лицо стало сосредоточенным, словно она ожидала что-то страшное, но, в то же время, ей очень нужное, — нужное для её любимого, нужное для её же огромного счастья. Маша всем существом ощутила, что назад дороги нет. И в этот момент Маша полностью подчинилась судьбе.. Моя Машка обвила руками мою попку, резко надавила, и я со стоном провалился в Машкино чрево. Машка впилась в мои губы, покусывая их. Её тело дрожало, цепкие руки обвили мою шею. И мы с ней улетели. Мы летели по звёздному небу, к галактике, имя которой Вечность. Мы улетали всё дальше и дальше от брачного ложа, кружась в этом необъятном, неповторимом мире, — мире любви и забвения! То удалялись друг от друга, то снова сближались. Мы танцевали на созвездии Большой Медведицы, ныряли в чёрные дыры космоса, и всё время нас сопровождала музыка, — необычные её звуки всё дальше и дальше уносили нас в сказочный мир, Мир добра и счастья, туда, где нет слёз и горя, туда, где цветут большие, необъятные цветы. Запах, которых дурманил наш ум, делал нас воздушными и легкими как пушинки. Нас поглощала пучина космоса, время от времени выкидывая дуновением лёгкого райского ветерка на розовые облака. Маша смеялась, пролетая мимо меня, её стройная, лёгкая ножка отталкивалась от облаков и снова моя любимая летела ко мне, протянув навстречу мне свои руки .. «Маша, милая Маша!», «Вова, мой любимый Вова!» — её голос как колокольчик раздавался во вселенной. Я открыл глаза. Солнце заливало комнату ярким слепящим светом. Моя Машенька лежала, свернувшись калачиком, шептала: «Вова, мой любимый Вова» P.S. Прошел год, у нас родилась дочка Настенька. Мы приехали в свой город, — город, где мы впервые встретились и полюбили друг друга. Отчима Маши посадили в тюрьму за убийство Машиной мамы. Через месяц после приговора суда, отчим повесился в камере, а может, ему помогли повеситься. Маша, как единственная наследница, продала квартиру и всё имущество родителей. Мы сели в самолет, улетели. С нами уехал и папа Маши. Мы вернулись в свой милый домик на берегу моря, где мы так счастливо обрели с Машей друг друга. Ой,… совсем забыл! Через пару лет совместной жизни мне моя Машенька призналась, что в ту ночь, в домике, куда поселил нас дядя Саша, она не боялась никакой покойницы. Она просто ОЧЕНЬ ХОТЕЛА МЕНЯ, хотела прижаться к тому, что обрела, как ей тогда казалось, на всю оставшуюся жизнь. И она, кажется, не ошиблась. 03 ноября 2006 года
Postscriptum:Этот рассказ, моя первая проба пера. Наивно немного, может и не модно. Но пока это все, что я умею и могу!
|
Библиотека // Объявления
