Мысли роились в голове, как пчелы. Он изо всех сил отталкивался руками от асфальта, теплого и еще слегка влажного после дождя. "Только бы до поворота успеть...", - почему-то Сеня считал, что нужно только дотянуть до угла - и он спасен. Тем временем крики и задорное улюлюканье приближались, а испещренные мелкими ранками руки нещадно саднили и начинали распухать. Пересилив боль, мальчик сжал ладони и заработал быстрее руками...

Сеню никто не любил - ни родители, отдавшие его в интернат для детей-инвалидов, ни товарищи по несчастью, ни даже кошки и собаки.

К нему не испытывали искренней жалости - о, как бы он был счастлив, если бы хоть раз увидел проблеск этого чувства в смотрящих на него глазах. Казалось, эта огромная серая масса людей и собак, тротуаров и домов просто игнорировала факт его существования. Нет, конечно, Сеню одевали и кормили, даже дали вообще-то не положенную ему платную деревяшку с колесиками для передвижения. Она осталась от Димы, мальчика из соседней комнаты, однажды просто исчезнувшего из интерната. Как сказали детям, его усыновили и увезли во Францию. Но, все же, было странно то, что никто этих французов не видел, да и Дима никому ничего не говорил. Обычно ребята, которых забирали на свободу, только об этом и говорили сутками напролет, в деталях рассказывали, кто их новые папа и мама, что они им обещали подарить, как будет выглядеть их комната. Среди детей распространился слух, что врачи продали мальчика то ли на органы, толи для опытов.От таких разговоров Сеня затыкал уши желтой свалявшейся ватой из матраца и погружался в пучину горя, достигая все новых и новых глубин. Ему казалось неправильным и невозможным отношение мира к нему. Да, жить без ног очень тяжело, но ведь возможно. Так почему же никто не замечает его,не слушает его, будто бы Сеня вычеркнут из жизни. Да, няньки и врачи, учителя, товарищи говорили с ним. Но с ним ли? Они обращались к номеру 38 в регистрационных карточках, журналах, списках. Не было бы этого номера 38, Сеню, пожалуй, растоптали бы, так как его никто бы в упор не видел. Так не было с другими детьми - им улыбались, дарили конфеты, ими брезговали, их жалели. Или так только казалось?

Все обитатели интерната знали, как выбраться на свободу. Только вот зачем? Что сулит многоэтажный обветренный Город ребенку без ног, без денег, без родителей. Разве что попрошаечное рабство, в лучшем случае. Но, хотя все это понимали, беглецов меньше не становилось. Почти всех их быстро возвращали обратно, усталых, обворованных, избитых.

Почему Сеня все-таки сбежал? Он хотел понять, заметит ли его Город, как замечает всякого. Мальчик катился по неровным тротуарам улиц, задирал голову и рассматривал фасады смутно знакомых по урокам и редким автобусным экскурсиям зданий, небо, совсем не такое, как в замызганном интернатском дворике, - серебристое, высокое, величественное, правда, перетянутое сеткой проводов. Сеня очнулся от всего этого великолепия во дворе, очень напоминающем стакан с желтыми от чая стенками. Единственную скамейку облепили мальчики года на два младше Сени, вид у них был скучающий.

Самый низенький и похожий на колобка румяный паренек заметил Сеню, глаза его нехорошо заблестели. Он что-то сказал остальным, потом резко повернулся к Сене и крикнул "Ату его!".

... Костяшки пальцев он разбил в кровь об асфальт. Такого страха мальчик не испытывал никогда. Все мысли его крутились вокруг "За что?" и "Быстрее". Повернув за угол, он налетел на пузатого мужчину в фуражке.

"Ты что, с ума со..", - тут фурашечный увидел толпу ребят, появившуюся из-за поворота.

"Щас я вам!",- мужчина показал мальчикам внушительных размеров кулак. Те бросились врассыпную.

Уже позже, когда слезы на щеках почти высохли, Сеня вспомнил блеск в глазах того паренька. Они светились настоящей ненавистью, первым настоящим чувством, которое смог вызвать мальчик-инвалид у Города. Сеня опять заплакал, но уже не от обиды и страха, а от радости. "Я есть, я существую...", - повторял он про себя, - "...значит, меня можно и полюбить...".

Он смотрел из окна милицейской машины на начавшейся ливень, вспоминал все события этого дня. Холодная капля дождя, пролетев между стеклом и рамой, упала Сене на щеку.

Это был Городской Поцелуй.