Было жутко. Тихо, мелодично пела какая-то женщина. В ее голосе была космическая страсть, непонятная и поэтому столь притягательная для северной души. Комнатушка будто бы наполнилась душной африканской ночью, чудились стрекотания чудовищных насекомых, вой хищников. Где-то рядом... Может быть, в мусорном ведре? В его разломанной крышке зияла непроглядным мраком дыра, будто бы жаждущая тотчас же выпустить из мусорных недр всех чудовищ Босха. Тем временем мелодия, обретя небывалую мощь, вдруг треснула. Пел уже мужчина, яростно и жарко. И все это: и голос, и обстановка, имело свой ритм, то монотонный, давящий, то эклектический. Казалось, что все бытие мучается от спазмов, то ли родовых, то ли предсмертных.

Она сделала большой глоток "Чинзано" и, прикрыв от удовольствия глаза, откинулась на спинку кресла. Мрак ее души выполз наружу, свернулся уютным комочком под кроватью, забрался на карниз, просочился в мусорное ведро. Зато внутри стало так тихо. И светло..

"Там и сиди, гаденыш!", - сказала девушка черной дыре, засыпая.