Когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг, они никогда не спросят о самом главном. Никогда не скажут: «А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?» Они спрашивают: «Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?» И после этого воображают, что узнали человека.

А.де Сент-Экзюпери.

УВЕРТЮРА. РАДОСТЬ ОДИНОЧЕСТВА.

Сегодня выдался жаркий день. В моей комнате душно, я сижу на подоконнике, в чём мать родила, и курю трубку, набитую эвкалиптовыми листьями. Мой телефон как всегда отключен. Я ненавижу этот назойливый зуммер, нарушающий мой покой. Я не выношу эти длинные бессмысленные разговоры с различными людьми, вызванные псевдозаботой о моём существовании. Теперь я мог быть спокоен, сбылась мечта всей моей жизни – я остался один. Сейчас мне тридцать пять лет. Цепочка беспрерывной череды событий в моей жизни временно выставлена на паузу, в одиночестве, я молча пережидаю свой возрастной кризис, вспоминая о том, как некогда, пребывая в мучительных поисках смысла жизни, обчитавшись модной в то время философской литературы не самого высокого ранга и прошатавшись несколько месяцев в эзотерической школе, я сидел на кухне и подсчитывал всех, убитых мною за мою сознательную жизнь, мух и тараканов, размышляя над тем, как это могло повлиять на мою карму. Кажется, после этого, я на какое-то время перестал есть мясо и рыбу, от самой мысли о том, что эти трупы нужно чистить, разделывать, варить или жарить, а потом набивать ими свой желудок меня выворачивало наизнанку. Эзотерику я вскоре отверг, как учение, омрачающее и без того моё смурное сознание, рыбу и мясо начал есть снова, так что «и это тоже прошло».

Глаза слипались, я сварил себе кофе, настроение было паршивым. За последнее время я осознанно изолировал себя от общества или, точнее сказать, общество от себя. Мне нужно было побыть одному, подумать над множеством важных вещей, заняться, так называемой «переоценкой ценностей». Были в том и свои негативные моменты. К примеру, я начал забывать имена и лица стольких окружавших меня в прошлом людей, что теперь, с непривычки, моя жизнь временами казалась мне слишком нудной и тоскливой. Иногда мне хотелось чего-то большего, чем это затворничество в четырёх стенах собственной квартиры, но всякая форма общения с другими людьми меня сейчас пугала, как нечто чудовищно инородное, вторгающееся в мою среду обитания. Скорее всего, просто для меня, наконец, настало время избавить себя от одной из наиболее вредных и закоренелых моих привычек – патологической привязанности к людям, наполнявшим собою мою жизнь, событиям, фактам, прошлому. Но это казалось мне слишком сложным и трудновыполнимым, во всяком случае, пока.

В общем, через час, я решил покинуть стены своей квартиры и выйти пройтись. Выбранный мною маршрут как раз указывал на то, что я всё ещё нахожусь во власти своей дурной привычки, я отправился по тем местам, которые считал своей исторической родиной, меня тянуло магнитом туда, чтобы снова всё это увидать: дом, в котором я провёл своё детство, родную улицу, двор, другие окрестные дворы, где я любил гулять в одиночестве, детскую площадку, песочницу, горку, качели, всё, что навевало на меня эту светлую печаль воспоминаний. Как много лет прошло с тех пор! А ведь тогда мне казалось, что время тянется бесконечно долго. Это сейчас цепочка событий тех лет проносится для меня, сменяя картинки одну за другой как в калейдоскопе. Сколько всего было! Правда, я мало что помнил, только некоторые детали указывали на то, что всё это некогда было частью моей жизни, столь интимной и абсолютно недоступной для других, ибо ни для кого это больше не имело такого значения: цветущие кусты и сорные травы, растущие только здесь, мой балкон, девочка, рисующая на асфальте мелом забавные рожицы, чьи-то белые занавески на окнах и горшок с красной геранью, стоящий на подоконнике, скамейка, на которой развалившись сидели местные подростки, нарушая тишину фальшивым гитарным бренчанием. В тот момент мне вдруг стало очень приятно на душе. Хотелось всё вспомнить, всё пережить заново. Но только вспоминалась почему-то совсем другая история.

Было это не так уж давно. Всего каких-то пятнадцать-двадцать лет назад, но в мою память тот случай врезался надолго. Тогда, будучи ещё совсем юным, студентом первого курса музыкального училища, я выпил несколько слабоалкогольных коктейлей и отправился в один довольно популярный ночной клуб. Я был сам, без друзей, я и тогда любил пребывать в одиночестве. Музыка, что звучала на вечеринке, воздействовала на меня странным образом: неосознанно я отправился танцевать, хотя вовсе не собирался этого делать. Там было очень темно, глаза слепили блики ультрафиолетового освещения, я почти ничего не видел. Дёргаясь под истеричные звуки, доносившиеся из динамиков, я часто наступал людям на ноги. Но вскоре я почувствовал, как рядом со мной появилось Это – Оно стало моим партнёром по танцу. Мне показалось, что это была девушка, но я не мог быть уверенным в этом факте, так как модный в то время стиль «юнисекс» стёр с этого очаровательного создания хоть какие-нибудь признаки его принадлежности к тому или иному полу. Неестественная худоба, бледность кожи, чёрные волосы, ассиметричная стрижка, готический макияж, серьга в одном ухе, чёрный лак на коротких ногтях, узкие брюки, рубашка в клетку, галстук с героями популярных комиксов, грубые ботинки, сумка через плечо. Так выглядели в то время многие тинейджеры, вне зависимости от того парень это был или девушка. Мы познакомились, но и это не внесло никакой ясности в общую картину, так как названное мне имя оказалось тоже каким-то бесполым: его звали не то Саша, не то Женя, сейчас мне уже этого никак не вспомнить. Мы танцевали, никого не замечая вокруг нас, но вскоре, это занятие нам наскучило, и мы ушли из клуба. Мы долго бродили по ночному парку, затем, утомившись, присели отдохнуть на одну из скамеек. В нашем разговоре образовалась длинная пауза, мы выкурили по сигарете, и в тот момент во мне проснулось, казавшееся мне тогда естественным, желание. Сначала, я несмело обнял за плечо того, кто сидел со мной рядом, затем, притянув его к себе, нежно поцеловал в губы – это было восхитительно! Но когда во время этого затяжного поцелуя наши тела максимально прижались друг к другу, я понял, в чём заключалась моя ошибка – это была не девушка, это был Он, и, не смотря на шокирующее меня открытие, я всё ещё ненасытно продолжал целовать его, не в силах оторваться. Я чувствовал нечто потрясающее, волнующее и, в то же время, запретное, как школьник в первый раз одноклассницу целующий в подъезде, ещё какой-то миг я прижимал его к себе. И вдруг, сам не зная, чего испугавшись, я отскочил от него, как ошпаренный – внезапно осознав, что произошло, я сильно струсил, я боялся тогда признаться себе в том, что меня может возбудить так сильно особь моего пола. Я бежал от него, с глазами, полными стыда и ужаса. Я бежал от него без оглядки по ночному парку. Я готов был убить себя за то, что произошло, за то, что допустил эту слабость, но мои губы всё ещё чувствовали вкус его поцелуя, и кожа покрывалась мурашками при воспоминании о пережитых ощущениях. В голове вертелась только одна мысль: «Неужели теперь я стал геем?». Тогда я ещё не понимал, насколько скоро это история приобретёт для меня совершенно иные черты, иной смысл. Возможно, именно это событие и оказалось для меня знаковым, предопределив то, чем наполнилась моя жизнь уже несколько лет спустя.

Вернувшись домой после недолгой прогулки на краю полного одиночества, я задал себе вопрос, на который так и не смог ответить: «А, может быть, это приключение и было самым счастливым моментом в моей жизни?» Кто знает... Было уже поздно. Я поужинал едой, купленной по дороге в ближайшем фаст-фуде и лёг спать, думая о том, как уже завтра начну писать эту отчасти вымышленную, а отчасти – правдивую историю своей жизни.

Это Нищий, его одежда без дыр и заплат,

Никто не видел его руки, протянутой для подаяния.

Это не пропасть, это его беспризорный взгляд.

Остановился на вас, с надеждою ждёт сострадания.

Не его вы прогнали вчера от калитки своей,

Не ему вы клялись, что ваша казна обеднела,

Всё намного проще: вы один из сотни людей,

Что стоят в стороне, не в своё не мешаясь дело.

Ну, откуда вам знать, разве ваша была в том вина?

На лицо, вознесённое к небу с улыбкой туманной,

Вы смотрели молча, не отходя от окна:

Он вряд ли похож на Нищего, скорее, он просто странный.

ПЕРВЫЙ ЛЕЙТМОТИВ.ОДИН ДЕНЬ ИЗМОЕГО ДЕТСТВА.

УТРО. МАННАЯ КАША. ПРОСТУПОК. НАКАЗАНИЕ.

Солнечный лучик, как ласковый щенок лизнул меня в щёку. Я проснулся. Меньше всего на свете я хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал. Я не спеша поднялся с кровати, на цыпочках тихонько подошёл к окну, отдёрнул занавеску, посмотрел на солнце, затем, закрыл глаза и начал считать красные, фиолетовые, жёлтые и зелёные фонарики, мигающие у меня в голове.

- Здравствуй, милое солнышко! Здравствуй, Новый День!

Так для меня начиналось тогда каждое утро. Мне, Антону Мегедю, было шесть лет. В ту пору я был убеждённым пантеистом и почему-то терпеть не мог людей. Хотя, впрочем, у меня были на то свои причины, о которых я вам и собираюсь рассказать.

- Антон, завтракать! – донёсся мамин голос из кухни.

Меня всё-таки засекли. Я шёл на кухню, как на эшафот. То, что мне предстояло, смело могло бы соперничать с любой средневековой пыткой. А предстояло мне СЪЕСТЬ ЦЕЛУЮ ТАРЕЛКУ МАННОЙ КАШИ! Как я её ненавидел! Если бы я мог тогда писать законы, я бы пообещал смертную казнь любому, кто приготовит эту дрянь. Каша дымилась, лёжа на тарелке, как побитая камнями медуза. Я набирал её в ложку и давился, моё горло ни за что не соглашалось её глотать. Но на меня пристально смотрели бдительные глаза моей мамы. Как это было унизительно! Наконец, я доел последнюю ложку этой мерзости, брезгливо вытер губы салфеткой, и убежал. Я уже знал, чем компенсирую себе эту пытку. Я тайком пробрался в мамину комнату. Это был для меня запретный объект. Всякий раз, когда я там находился лишнюю минуту, меня подозревали в какой-то пакости, которую я хотел сделать или уже сделал. Как и всё, что мне запрещалось, эта комната представляла для меня чрезвычайный интерес. Мама говорила по телефону, сестра уже второй час сидела в ванной, накручивала волосы на бигуди, путь в святую святых был открыт.

Я снова смотрел на солнце, но уже через большое окно эркера в маминой комнате. Больше всего остального, здесь меня привлекал сервант, где хранился домашний хрусталь. Сначала, я просто любовался, как солнечные лучи сверкают на его гранях разноцветной радугой. Я думал, что на хрустале отражается радуга, которая появилась на небе после дождя. Мне показалось это странным: дождя не было уже неделю. Я внимательно посмотрел на небо – радуги на нём явно не было, я не мог тогда ещё объяснить себе, почему так происходит. Многое ещё оставалось для меня загадкой. Но мне очень хотелось во всём разобраться самому. И я решил достать из серванта одну из рюмок, чтобы рассмотреть её поближе и узнать, откуда на ней появилась радуга. Я поставил её на внешнюю сторону ладони и неотрывно наблюдал за тем, как она плавно покачивается у меня на руке, вся сверкающая, как бриллиант. Но тут меня снова позвали, я вздрогнул от неожиданности, рюмка соскочила с ладони, её гибель была неотвратимой. Зачарованный, я смотрел на то, как она падает, и мне казалось, что это происходит постепенно, как в замедленной съёмке. Вот, она, наконец, ударилась об пол, и осколки от неё разлетелись во все стороны, точно брызги от волны, ударившейся о скалистый берег. Этот звон ещё долго не умолкал у меня в ушах. Ничего более красивого я не видел и не слышал ещё в своей жизни. И я продолжал смотреть на осколки, беспорядочно разбросанные по полу, солнце ещё играло в них, и мне показались они ещё более совершенными по форме, чем рюмка, когда она была ещё целой.

- Антон!!! – в дверях показалась мама.

Я не понимал ещё, в чём была моя вина, но уже чувствовал, что сейчас разразится буря. Я заткнул уши. Тем временем из ванной выбежала сестра, бигуди торчали на её голове, будто рога стиракозавра, лицо стало пунцовым от злости. Она с размаху отвесила мне пощёчину. Боже, как мне было больно и обидно! Меня удивляло то, что они так переживают из-за разбитой рюмки, неужели, они не заметили, как красиво солнце сверкает в этих осколках, как меняются цвета в их радужном блеске, в зависимости от того, с какой стороны на них смотреть? Но не видели всего этого и за что-то на меня злились. В конце концов, я же не нарочно разбил эту рюмку! Она упала случайно. Почему бы теперь, когда это уже произошло, вместо того, чтобы орать на меня, просто не полюбоваться её трагической красотой. Как жаль, что они не могли слышать, на какой высокой ноте зазвенела эта рюмка в последний раз, когда ударялась об пол. Для них это просто была испорченная вещь. А я для них был врагом в собственном доме, который только и делает, что наносит ущерб их драгоценному имуществу. К горлу подступал комок злости и протеста. Я плакал, но вовсе не потому, что чувствовал себя виноватым, я видел, что меня никто не любит по настоящему и вовсе не желает понимать. Когда они ушли из комнаты, обиженный, я прижался лбом к дверце шкафа, и меня захватила волна новых неизведанных ощущений. Я перевернулся, и опёрся спиной о шкаф так, будто ноги меня уже не держали, я медленно сползал вниз, мне показалось, что от шкафа исходит какое-то тепло, нежность. Я попытался встать, крепко обхватив деревянную дверцу руками, и неожиданно прикоснулся к ней низом живота. Я почувствовал какое-то странное, неизвестное мне ещё тогда волнение, меня охватила дрожь. Мне захотелось лизнуть ажурную резьбу на дверце – у неё был горьковато-солёный вкус, она пахла пылью, полировкой для мебели, деревом. Почему-то меня это очень развеселило, губы растянулись в улыбке, захотелось громко искренне рассмеяться. Но я не мог этого сделать, ведь если после нравоучительной беседы по поводу разбитой рюмки меня застанут смеющимся, неизбежно разразится новый скандал. По всем правилам хорошего тона, я должен был сейчас каяться в содеянном, стоять с поникшей головой и просить прощения за свой поступок, но я этого делать не собирался. Поэтому, наилучшим выходом для меня сейчас было просто молчать и не показываться им на глаза. В этот момент, мне почудилось, будто дверца шкафа ожила: как она ласкает мне кожу сквозь футболку и шорты, как специально прижимается ко мне поближе. Я представил себе, как сейчас я обниму её за талию (знать бы только, где она у неё находится), и мы закружимся в неистовом танце, ничего вокруг не замечая, растворимся в своих ощущениях и исчезнем отсюда навсегда. А потом, я притисну её к стене, и буду целовать до тех пор, пока она не превратится из деревянной двери в сказочную принцессу. Я заблудился в своих фантазиях. Перед глазами всё плыло, утопая в розовом свете, так случается иногда, если долго плакать. По-прежнему в ушах раздавался звон разбивающейся рюмки, но мне показалось, в этом странном шуме я расслышал красивую фразу, доносившуюся неизвестно откуда, и я поспешил записать её корявым детским почерком на обрывке салфетки:

Когда солнечный зайчик запутается в прозрачной паутине,

Когда оживёт то, в чём мы боимся признавать жизнь,

Стрелки часов убегут в обратную сторону.

Так выглядело моё первое хокку – трёхстишье в традициях японской поэзии. С тех пор я написал их ещё огромное количество.

ВТОРОЙ ЛЕЙТМОТИВ. ЛУЧШИЕ ГОДЫ. ДВЕНАДЦАТЬ. ПО ТУ СТОРОНУ ОКНА.

Эта история приключилась со мной лет на десять позже предыдущей. Вечерами я любил подолгу стоять на балконе и вглядываться в окна соседнего дома. Одно из них приковало моё внимание: тусклый свет едва просачивался сквозь полосатую тёмно-зелёную штору. Я смотрел на него, как загипнотизированный. Что я пытался за ним найти? Иногда мне казалось, что там скрывается целый мир, которого никто не видит. А если за шторой появлялся чей-нибудь тёмный силуэт, я думал, что это беспризорные неприкаянные духи бродят там и пугают людей по ночам, в ожидании того, что кто-нибудь неосторожно вызовет их сейчас на сеанс спиритизма. И когда, наконец, я отрывал свой взгляд от окна, то чувствовал себя магом, посвящённым в некую страшную тайну, видевшим то, что простому смертному увидеть невозможно. Приближалась ночь. Я лёг в постель и закрыл глаза, чтобы отправиться в далёкие странствия, в мир моих фантастических сновидений, одно из которых, я ещё долго не смогу забыть.

Мне снилось всё тоже окно соседнего дома, за которым я так долго наблюдал. Невидимая рука раздвинула штору, за ней я увидел одиннадцать фигур в тёмных плащах, что сидели за длинным столом. Они суетились, что-то горячо обсуждали, очевидно, подготавливая некое театральное действо, в котором они все должны были стать актёрами, а я – единственным зрителем. В центре мизансцены на высоком престоле во главе стола восседал мужчина в белоснежных одеждах, с бородой и длинными волосами, голова его была опущена под тяжестью тернового венца так, что лица я видеть не мог. Остальные держали в руках серебряные кубки и преданно смотрели на того, что сидел в центре. Только одно место за столом пустовало – по левую руку от сидящего на престоле, но вскоре и его занял нервно теребивший в руках старый кожаный кошелёк суетливый мужчина средних лет, который, войдя в помещение, сразу же поприветствовал дружеским поцелуем центральную фигуру в белом. Теперь их было двенадцать, если не считать сидящего на престоле. Он встал и поднял свой кубок, очевидно провозгласив тост, затем, жадно отхлебнул из него. Остальные повторили его действия. Поставив кубок на стол, он достал из корзины буханку хлеба, отщипнул себе маленький кусок, после чего угостил всех, присутствующих за столом. Они с удовольствием приняли его угощение. Один из двенадцати, тот, что сидел по правую руку от центрального персонажа, подвинулся ближе и нежно прижался головой к его груди. Центральный в ответ обнял его, и что-то тихонько шепнул ему на ухо. Внезапно в комнате, где они находились, погас свет. Мой сон прервался, я резко открыл глаза, подошёл к окну и посмотрел на соседний дом. Окно с зелёными шторами не светилось.

Утром я взглянул на него ещё раз. При свете солнца оно казалось совсем невзрачным. Так же, как и на других окнах стёкла были мутными от городской пыли, краска на внешней раме местами облупилась. Никакого волшебства, аж обидно. Весь день я провёл в ожидании следующей ночи. «Стучите и отворят вам» - эта библейская фраза стала моей единственной мыслью на протяжении всего дня. И вот, наконец, когда долгожданный сон вновь овладел мною, странное видение продолжилось. Штора вновь оказалась распахнутой, и двенадцать жестами звали меня к себе, но я сделал вид, что их приглашения не заметил. Тогда тот, что носил белые одежды, осторожно ступил на карниз за окном и сделал шаг мне навстречу прямо по воздуху. Он протянул руку в мою сторону, и я понял, что он хочет, чтобы я тоже пошёл к нему навстречу. Я долго не соглашался, даже понимая, что всё это происходит во сне, мысль о том, что подо мной находятся ещё семь этажей и я могу рухнуть с такой высоты не давала мне покоя. Но он продолжал звать меня, знаками показывая, чтобы я ступал смело и ничего не боялся. Преодолевая страх, я также ступил на карниз и сделал первый шаг вперёд. Удивительно, но я не упал оттуда, воздушное пространство само поддерживало меня. Я ступал дальше медленно, осторожно, будто невидимый канат, связывающий наши окна, шатался под тяжестью моего веса, и я боялся оступиться. Наконец я смог взять его за руку и оказался по ту сторону окна. Двенадцать радостным возгласом поприветствовали меня. Один из них сказал что-то вроде того, что им не хватает одного актёра, и они хотят пригласить меня в свою труппу, я согласился. Кто-то из них нацепил мне на спину бутафорские белые крылья на резинках и надел на голову золотистый обруч, изображающий нимб. Сидящий на престоле предложил мне поближе ознакомиться с их театром, объясняя это тем, что раньше я мог воспринимать их игру лишь частично, то есть глазами, а теперь я должен научиться ощущать игру своих коллег настолько хорошо, чтобы продолжать свою роль, даже если мои глаза ничего не будут видеть. Он спросил, согласен ли я принять участие в таком эксперименте, и я опять согласился. Я ещё не знал, что меня ждёт. Мне завязали глаза и покружили для того, чтобы я потерял ориентацию в пространстве. Всё это мне напомнило детскую игру в жмурки. Сначала вокруг меня было тихо, как в могиле. Затем, маленький колокольчик стал слабо подрагивать где-то в дальнем углу комнаты. Его нежный тембр мне наполнил звук китайской «музыки ветра», которую я пару дней назад привязал к своей форточке. С меня начали стаскивать одежду, и вскоре, я ощутил, что стою перед ними совершенно голым, я застеснялся и попробовал хоть как-то прикрыться руками, но мне не позволили этого сделать. Я почувствовал прикосновение чьих-то рук в бархатных перчатках к моим плечам, лицу, груди. Было приятно, но неожиданно это ощущение сменилось следующим: на моих запястьях замкнулся холодный металл наручников, мне стало понятно, что меня приковали и чему-то, что не давало мне возможности пошевелиться. Кто-то прямо на ухо мне прошептал фразу, которую я повторял себе весь день: «Стучите и отворят вам». Странно, откуда они могли знать мои мысли? Вдруг я почувствовал, как нечто холодное и шероховатое, поднимаясь вверх, стало оплетать кольцами мою лодыжку, колено, бедро. Оно проползло по животу и груди, и, наконец, добравшись до моего горла, стало постепенно сдавливать его. Я начал задыхаться и закашлялся. То, что сдавливало мне горло, отпустило меня и точно также повторило свой путь только уже в обратном направлении. «Змея» - ураганом пронеслось в моей голове, и я замер от ужаса. Дорожка, по которой она ползла по моему телу, стала жечь и покалывать, как после прикосновения крапивы. «Наверное, это яд» - подумал я и страх вновь овладел мною. Но внезапно мои мрачные мысли о смертельном яде были прерваны – меня больно ударили ладонью по лицу. За что? Я пребывал в недоумении, место пощёчины горело огнём, я скорчился. В это время чей-то палец, вымазанный в неизвестном жиру, нарисовал у меня на лбу запятую. В воздухе запахло мятой, этот запах заполнил собою всю комнату с той скоростью, с какой сквозняк прорывается сквозь распахнутые окна. «Холодно» - кто-то зловеще зашипел у меня за спиной, и одновременно с этим раздался ещё один отвратительный звук, будто железной лопатой кто-то усердно скрёб по асфальту . Мне действительно стало холодно, я покрылся «гусиной кожей», хотелось съёжится, но сделать это я не мог, так как до сих пор был прикован наручниками к чему-то, что меня не пускало. По телу пробежала мелкая дрожь. Меня опрокинули на спину, а на живот положили кусочек льда, было до безумия щекотно, вода ледяной струйкой стекала в ложбинку между ног. От этого, я почувствовал лёгкое возбуждение, которое вскоре стало заметно остальным. Меня перевернули на живот, а следующий кусок льда положили мне на поясницу, теперь растаявшие струйки коварно проникали между ягодицами, образуя подо мною холодную лужу. Я окончательно замёрз. «Холодно» - снова повторилось у меня за спиной, но уже чуть тише, как бы издалека. Чья-то рука больно схватила меня за волосы и запрокинула мою голову, от боли я открыл рот и застонал. Меня тут же накормили ещё одним огромным куском льда. На глаза наворачивались слёзы отчаянья. Я снова закашлялся. Меня обтёрли грубой колючей тканью. Барабанная дробь нарушила тишину. «Стучите и отворят вам» - неистово орали голоса, заливаясь диким зловещим смехом. Что-то огромное и тяжёлое, напоминающее мешок с камнями мне возложили на голову. Четыре деревянных молоточка вразнобой стучали по моим локтям и коленям. Множество холодных рук били меня лёгкими хлопками так, будто сгоняют с меня назойливых мух. Забыв об условностях, я горько заплакал, мне было всё равно, если меня сочтут слабаком, но выносить подобные издевательства я больше уже не мог. Внезапно шум прекратился, вместо него зазвучал какой-то древний напев, скорее похожий на коровье мычание, чем на музыку. Запах мяты тоже исчез, вместо него появился едва уловимый запах газа, кажется, это был карбид. Мешок с моей головы сняли, но вместо этого мой лоб перетянули тугой повязкой. Пульс бешено стучал в висках, болела голова. Талию также стягивал тугой ремень. Запах газа становился всё сильнее. Я снова начал задыхаться. В одно ухо голоса орали слово: «Холодно», в другое – шептали, как мантру: «Стучите и отворят вам». Эти звуки сливались в моём сознании в единый гул, в голове всё звенело, трещало, жужжало и ныло... Я уже начал терять чувствительность ко всему, что происходило вокруг. Меня шатало, я чувствовал, что сейчас упаду в обморок. Последнее, что я слышал, была оглушающая тишина, а в ней едва различимо что-то тихонько звякнуло, будто хрустальная рюмка ударилась и разбилась о паркет. Я не знаю, откуда во мне появились силы вырваться из этого кошмара, я не помню, каким нечеловеческим усилием воли я заставил себя открыть глаза и проснуться, но я бежал из своего сна, я был напуган до смерти, мне снилось, как голый я карабкаюсь по водосточной трубе на виду у прохожих, чтобы вернуться домой, на свой родной седьмой этаж, в свою постель. Утро я встретил в холодном поту. Мне никогда ещё не снились такие кошмары. За окном дворник чистил дорогу от снега, его лопата назойливо шаркала об асфальт.

Шаг за шагом пройденные семь кругов ада

Не сравнятся с ужасом

Оглушающей тишины.

ТРЕТИЙ ЛЕЙТМОТИВ. ЧУЖАК В СТАЕ. ЖЁЛТЫЙ АНГЕЛ. НАВЬИ ЗАБАВЫ.

В ту пору мы были студентами второго курса музыкального училища, кажется, нам было где-то по шестнадцать-семнадцать лет, а значит, бурная и безрассудная юность находилась в самом разгаре. Я и трое моих однокурсников – Генка Собинин, Алекс Ищук и Нелли Фатеева – решили в том году провести часть лета на даче у нашей подруги и по-совместительству девушки Алекса, которая закончила уже четвёртый курс в нашем же училище, её звали Таисия Марецкая. Вечером, когда мы дружной гурьбою высыпались из электрички, небо уже было тёмным от туч, и у каждого из нас в голове вертелась только одна мысль: «Пронесёт или нет?». Идти пешком нужно было километров пять или шесть. В тот момент мне вспомнился один из законов Мерфи: «Любая неприятность, которая может случится, обязательно случится». Сверкнули молнии и вместе с первым раскатом грома дождь стеной преградил нам путь. Мы прикрывали головы тяжёлыми рюкзаками, пытались закутаться все в Генкину куртку, обувь насквозь промокла, остаток пути пришлось преодолевать по мокрой траве босиком и практически на ощупь, так как влажные пряди длинных волос у всех спадали на глаза, и вода тонкими струйками бежала по лицу, мешая смотреть на дорогу.

Наконец-то, мы нашли нужный дом. Он скорее напоминал роскошный старинный особняк, чем дачный участок. В гостиной стояло чёрное немецкое пианино, какая-то антикварная мебель, на полу, около камина, лежал тёмно-вишнёвый вьетнамский ковёр ручной работы, светила хрустальная люстра, правда, в ней не хватало нескольких подвесок, в медной, покрытой разноцветной эмалью, индийской вазе, что стояла на журнальном столике с фигурными ножками, увядали полевые цветы. В доме царила ностальгическая атмосфера состаренной роскоши, где каждая вещь непременно имела свою уникальную историю, но её из нынешних жильцов уже толком никто не помнил и каждый пытался рассказать по-своему. Таисия приготовила гостям горячий глинтвейн и, разлив его по фарфоровым чашкам явно из разных сервизов, предложила снять с себя и просушить насквозь промокшие вещи. Отбросив излишнюю стеснительность, мы все неловко разделись почти догола, и Тайка унесла нашу одежду в неизвестном направлении. Зрелище было странным: четверо полуголых тел, среди которых было трое юношей и одна девушка, развалившись в самых непредсказуемых позах, кто на диване, кто на полу, пили мелкими глотками глинтвейн, по ходу проклиная капризы природы, и увлечённо играли в буриме. Нелли, якобы продолжая стесняться, предприняла неудачную попытку завернуться в пыльную полосато-зелёную штору, с наигранной стыдливостью пряча взгляд в копне кучерявых мокрых волос, но старый карниз зловеще скрипнул, и она решила больше не рисковать и поддержать большинство своей наготой. Наиболее вызывающе выглядела сама Таисия, ведь она единственная из всех нас была одета, а точнее, завёрнута в канареечно-жёлтое шёлковое кимоно с вышивкой на спине в виде маленькой птички колибри парящей над веткой сакуры, которое было очень большого размера и смотрелось как расписной саван на её хрупкой фигурке. Остальных Тайка пристально, оценивающе разглядывала, то ли пытаясь уловить свои преимущества перед нами, то ли размышляя над тем, не стоит ли ей так же присоединиться к нашему обществу непроизвольных нудистов. Мы слушали старые граммофонные записи, шутили, пытались танцевать, бросались друг в друга недоспевшим крыжовником. Я подошёл к инструменту, поднял крышку. Пианино было совершенно расстроенным, но всё же ощущалось, что у него необычайно чуткая клавиатура и довольно объёмный звук, более характерный для рояля, чем для такого камерного, скорее декоративного «древнего немца», украшенного почерневшими резными подсвечниками.

- Чьё это пианино? У него такой необычный звук...

- Мой прадед подарил его моей бабушке, когда она была ещё маленькой девочкой, его специально делали на заказ в одной немецкой мастерской, таких инструментов очень мало, но на нём практически никто не играл. Бабушка вскоре потеряла интерес к занятиям музыкой, родители – вообще не умеют играть, а я приезжала сюда заниматься только летом, в городе у меня был другой инструмент, чешский, звонкий, классно держит строй, «рабочая лошадка»!

- Сыграй что-нибудь, пожалуйста...

- Хорошо, я только выключу граммофон...

Она играла и пела песенки Александра Вертинского: «Испано-суизу», «Бразильский крейсер», «Танго «Магнолию»», «Маленькую балерину». Генка презрительно фыркнул, обозвал это нафталином, кабацкой дешёвкой и увёл Алекса на перекур. Нелли заметила, что её кучерявые волосы начали подсыхать, и поспешно затопала с расчёской в руках к зеркалу, что висело в прихожей. А я просто сидел на полу у камина и слушал Тайкино пение. Когда она начала «Жёлтого ангела», я чуть было не расплакался. Что-то сыграло в унисон с моими душевными переживаниями, и у меня возникло странное побуждение – поцеловать её тонкую руку, она удивилась, но ничего не сказала.

Ночевать мне пришлось на чердаке, на трухлявом диване, который визжал своими ржавыми пружинами при каждом малейшем движении. Я немного вздремнул, но вскоре проснулся и дальше, похоже что сон насовсем покинул меня. В какой-то момент мне показалось, что из ночного сумрака на меня смотрят чьи-то глаза, я слегка испугался, но подумал, что это только мерещится, однако, когда я повернулся на спину, то чуть не умер от страха: надо мной как призрак нависла чья-то серая тень с горящими жёлтыми глазами.

- Я не очень тебя напугала? – спросила тень голосом Таисии. Я почувствовал лёгкий запах её духов и успокоился.

- Скажешь тоже... не очень...

- Извини, Алекс слишком громко храпит, я не могу рядом с ним уснуть. Ты не против, если я прилягу здесь?

- Ложись, если диван не развалится...

Она прижалась ко мне, её длинные пальцы ласкали мою шею, грудь, живот. Я по-прежнему чувствовал себя странно, ведь я всё ещё не видел её лица, для меня она оставалась тенью, говорившей и пахнущей как Таисия. Я спросил у неё:

- Скажи, ты мне снишься?

- Возможно... Хочешь проверить? Прикоснись ко мне... – я осторожно провёл ладонью по её плечу и взял её за руку, которая оказалась холодной как у мертвеца. Я вздрогнул, неведомый страх снова одолел меня. Я попытался отстраниться от неё, но узкий диван не позволил мне это сделать:

- Я знаю, кто ты...

- Кто?

- Ты – Жёлтый ангел!

После этих слов Жёлтый ангел засмеялся и поцеловал меня в губы. Я жадно ответил на её поцелуй, мне хотелось выпить её до последней капли, как самое дорогое вино. Я схватил её за бёдра и потянул к себе. На этом волшебство кончилось, всё остальное можно было назвать обыденным, рутинным и даже скучным: далее последовало моё поспешное и нетерпеливое вторжение, но всей моей пылкости хватило не более, чем на одну минуту. Мне показалось, она была сильно разочарована, впрочем, я тоже не испытал особого восторга от случившегося. Она молча встала и ушла, а меня продолжали терзать всякие противоречивые ощущения: с одной стороны, страх всё ещё леденил мою душу, мне казалось, что я занимался любовью с призраком, с другой – мне было стыдно перед Алексом, ведь Таисия официально считалась его девушкой, а он был моим другом. Но, не смотря на всё это, я проснулся довольно поздно. Я задал себе вопрос: «Зачем я это сделал?» Но найти на него вразумительный ответ мне так и не удалось. Мне не хотелось ни с кем из ребят сейчас встречаться, осторожно, стараясь не шуметь, я вышел в сад. Но там одиноко сидела Таисия и курила свою длинную сигарету. Я толком не знал, как мне себя теперь с ней вести и решил подойти к этой проблеме творчески:

- Тайка, послушай, я сочинил про тебя хокку:

«Ты светящаяся, одетая в лунную дорожку,

Меня пугаешь и уводишь в бездонные небеса,

Мой призрачный Жёлтый Ангел»

Она улыбнулась одним уголком рта, я попробовал её обнять, но она отстранилась:

- Антон, забудь, ничего не было, я не хочу, чтобы об этом кто-то узнал...

Я снова почувствовал себя виноватым. Как всё-таки трудно, просто вырвать какую-то страницу из прошлого и делать вид, что этого эпизода вовсе и не было, ведь в нашей жизни, как в школьном дневнике, все страницы пронумерованы, очень нелегко скрыть подлог, надо сильно постараться, но, ничего, мне не привыкать... «И это тоже пройдёт» - успокоил я себя словами царя Соломона....

Поклон и дары рыбе, которая мечет такую икру!

В заколдованных тишиной тёмных водах

Подари камышу своё имя, а я его украду...

На следующий день я проснулся на рассвете и отправился к реке. Я всё ещё сильно переживал из-за этой истории с Тайкой, мне необходимо было побыть одному и упорядочить свои мысли. Я знал, что у воды мне всегда становится легче, это и определило маршрут моей прогулки. Я с трудом нашёл на берегу место, где густые заросли камышей хоть как-то позволяли увидеть воду, чтобы лучше разглядеть всё вокруг, я встал на мокрый, обросший мхом камень, что лежал возле берега, но долго не смог на нём удержаться, так как подошвы моих кроссовок предательски соскальзывали с него прямо в грязь. Я смотрел, как мелкая рябь колышет круглые листья кувшинок, течение было спокойным, как в старом пруду, вокруг камышей беззаботно танцевали водомерки, над водой тучкой роилась мошкара. Я решил поупражняться в точности попадания, и стал бросать мелкие камушки в листья кувшинок. По-началу выходило не очень точно, но вот, один, наиболее крупный, из найденных мною камушков, угодил в самый центр листа и продырявил его насквозь.

- Ой, - воскликнул кто-то совсем близко.

«Послышалось» - решил я. Кто ещё мог здесь быть в такую рань? Я снова бросил камушек в тот же лист, мне захотелось повторить свой успех.

- Ой, больно же! – снова кто-то воскликнул, и вода около листа всколыхнулась.

- Кто там? Покажитесь!

- Нет-нет...нельзя... – забулькало из-под воды.

- Вы не утонете?

- Нет... – прозвучало почти не слышно.

- Почему вы не хотите, чтобы я вас увидел?

- Нельзя...нельзя этого...

- Поверьте, я не хочу вам зла, я случайно попал камнем в этот лист, я, вообще, не отличаюсь особой меткостью, просто, я же не знал, что там кто-то есть. Покажитесь, я всего лишь хочу извиниться перед вами за то, что сделал вам больно.

- Вы не должны меня видеть...

- Почему же? Обещаю, никто не узнает о том, что я видел вас, можете не бояться! – я бросил ещё один камушек, но попал уже в соседний лист.

Из воды вынырнула девушка, на голове у неё лежал раненный лист кувшинки, на шее болталась верёвка с привязанным к ней тяжёлым камнем, в длинных волосах зеленоватого цвета запутались речные водоросли. Она тихонько всхлипывала от боли и тёрла рукой плечо, очевидно, туда угодил один из брошенных мною камешков. Её взгляд был опущен, но я разглядел, что слезинки не дают ей взглянуть на меня.

- Прошу прощения, я не хотел причинить вам боль. Вы так спрятались, что я вас не заметил, позвольте, я осмотрю место ушиба, у меня с собой есть йод... Не нужно меня бояться, я буду нем, как рыба, я ничего не скажу про то, что видел вас...

Я попытался к ней приблизиться, с целью осмотреть ушиб, но, внезапно, она снова спряталась от меня под водой. Я остался стоять на берегу в полном недоумении. Дело в том, что когда она ныряла, я заметил, как её длинный, чешуйчато-серебристый рыбий хвост, ударил со всей силы о речную гладь и обрызгал меня с ног до головы водой.

- Извините...кажется, я был невежлив с вами, когда сказал, что буду нем, как рыба, я не хотел вас обидеть, я же не знал, что вы...рыба, а говорите не хуже меня. Русалок ведь можно считать рыбами? Во всяком случае, ваш хвост, он точно похож на рыбий...

Она снова вынырнула и улыбнулась. Я заметил, что она была очень красивой, в особенности, когда улыбалась.

- Скажите, а вы действительно настоящая?

- А вы сомневаетесь?

- Нет, но я о таких, как вы раньше только в сказках читал?

- Вы считаете, что в сказках пишут только враньё?

- Нет, что вы, я даже не знаю, как это объяснить...

- Всё очень просто – о русалках ведь много разных сказок придумано, и всё это неспроста, сказки никогда не возникают сами по себе, кому то тоже повезло видеть русалку, вот он и решил поделиться своей историей с остальными... Кстати, а что там сейчас пишут про нас в этих сказках?

- Мне не ловко даже говорить об этом, я не знаю, вправе ли я задавать вам такие личные вопросы, но скажите, если это не секрет, вы и вправду утопились из-за несчастной любви?

- Возможно, что и так... Это было очень давно, я уже и не помню...

- А до смерти защекотать меня вы можете?

- Могу, наверное, если вы этого хотите...я никогда не пробовала делать ничего подобного...

Я улыбнулся ей в ответ.

- Давайте перейдём на «ты»?

- Давай...

- Как тебя зовут?

- Тебе нельзя знать моё имя, оно принесёт тебе несчастье.

- Этим ты меня не запугаешь, я и так счастлив ровно настолько, будто знал твоё имя всю жизнь, так, что это ничего не изменит, хуже, мне кажется, быть уже не может, давай, признавайся, как тебя зовут?

- Я не могу сказать тебе этого, а то...

- А то – что?

- А то меня отдадут на съедение Большой Хищной Щуке, она проглотит меня заживо, целиком, даже не разжёвывая, я никогда больше не увижу ни земли, ни солнца, ничего...

- Ладно, раз ты так боишься, не надо говорить, я не хочу, чтобы тебя проглотила какая-то щука...

Она задрожала. Мне захотелось её обнять и успокоить, но я всё ещё не мог поверить в то, что она существует. Мне казалось, что как только я к ней прикоснусь, она растает, исчезнет, как мираж.

- Можно, я к тебе прикоснусь?

- Нет-нет, нельзя, ты вообще не должен был меня видеть, и говорить со мной тоже, но... я сама виновата...если только кто-то узнает, может случиться беда...

- И Большая Хищная Щука проглотит тебя заживо? – спросил я, пародируя её интонацию.

- Ты мне не веришь?

- Да нет, не в тебе дело, я всё ещё не верю своим глазам: первый раз встречаю русалку, да ещё и такую красивую. Ты мне очень нравишься...

- Ты мне – тоже... – стыдливым шёпотом сказала она.

- Я хочу приходить к тебе сюда каждый день, видеться с тобой, разговаривать, прикасаться к тебе... Не бойся, я не дам тебя в обиду никаким щукам... – я протянул к ней снова руку.

- Не... – она не успела ничего сказать, я поймал её за руку.

Да, она была настоящая, но моё счастье длилось недолго. Она постепенно растворялась, таяла у меня в руках, как снеговик в марте. Сначала, от неё осталась только облако из мельчайших капель, застывших в воздухе, но уже через мгновенье они превратились в маленькую радугу, что начиналась у меня в ладонях и тоненьким мостиком спускалась к многострадальному листу кувшинки, плашмя лежащему на поверхности воды.

Я постоял ещё какое-то время на берегу, мысленно прощаясь с прекрасной русалкой, а после, вернулся на дачу Таисии, где, казалось, вовсе никто не заметил моего долгого отсутствия. Нелли и Тайка плели себе венки из полевых цветов, Алекс что-то читал, подпирая спиной кривое дерево, Генка валялся в гамаке и бренчал на гитаре.

- «Бутылка кефира, пол батона...» - орал Генка песенку «Чайфа» под расстроенные гитарные аккорды.

Невдалеке трещали догорающие угольки костра, над которым в котелке закипал травяной чай. Я ворвался в эту идиллическую картинку, как ураган.

- Друзья, я видел ЕЁ!!!

- Кого? – четыре пары глаз одновременно сфокусировались на моей физиономии.

- ЕЁ – русалку!

Алекс встал, подошёл ко мне, потрогал ладонью мой лоб, затем, по-отцовски обнял меня за плечи.

- Антон, ты же взрослый человек, студент второго курса, неужели ты до сих пор веришь в детские сказки? Как тебе не стыдно, пора бы уже понять: русалки, черти, бесы и другая нечисть – это плод больной фантазии недалёких людей, которым нечем заняться и от скуки они придумывают, чем запугать себе подобных. Ты был в деревне? Наслушался чьих-то выдумок, а потом увидел, как плещется рыба в реке... Сядь, успокойся, попей чаю, конечно, в большом городе такого не увидишь, но в этом нет ничего необычного...

Я его перебил:

- За кого ты меня принимаешь? Я что, по-твоему, русалку от рыбы отличить не смогу? Говорю же тебе, я не вру, я видел настоящую русалку пол часа назад, там, на реке, она там живёт!

- Что ж она тебя не защекотала? Ты уверен, что видел только русалку? А пришельцев с другой планеты ты не встречал? Наверное, там, в кустах где-то неподалёку стояла летающая тарелка, и как ты мог её не заметить?

- Почему вы не верите мне? Я спрашивал её на счёт того, не собирается ли она меня защекотать, и она сказала, что никогда ещё этого не делала, но могла бы, если б я того пожелал!

- Да это – тяжёлый случай, может, ты на солнышке перегрелся? Или кто-то из местных угостил тебя самогонкой? Это – «глюк», «белка», так бывает, если выпить слишком много некачественного бухла, помниться, мне рассказывали, как кто-то с параллельного потока напился чего-то подобного, так его потом в реанимации откачивали... Ну-ка, дыхни?

- Да пошёл ты! Никакой это не «глюк»! Я действительно видел её и говорил с ней, как сейчас говорю с тобой!

- Может тебе стоит показаться врачу? Здесь недалеко есть больница...

- Какому, к чёрту, врачу? Почему мне никто не верит?

- Да потому, что только полный идиот способен поверить в такой бред!

- Но она была там, в реке, я случайно угодил в неё камешком, она вынырнула, я захотел перед ней извиниться и прикоснулся к её руке, а она вдруг растаяла и превратилась в маленькую радугу.

- Во что, во что она превратилась? Нет, обычный алкоголь не может дать таких побочных эффектов, ты, очевидно, сидишь на какой-то тяжёлой наркоте? Поделись опытом, может, я тоже захочу увидеться с твоей русалкой!

- Идите вы все! Никто меня не понимает! – обидевшись на своих друзей, я развернулся и ушёл обратно в сторону реки. Мне было плохо, ещё минуту назад мне так хотелось с кем-то поделиться впечатлениями от увиденного, но мне никто не поверил. Я остановился на том же самом месте на берегу и, боясь даже моргнуть, непрерывно смотрел на воду. Я бросал в неё один за другим мелкие камешки. Некоторые из них снова попадали по листикам кувшинок. Но русалку я больше так и не увидел...

ПЕРВЫЙ ЛЕЙТМОТИВ. ОДИН ДЕНЬ ИЗ МОЕГО ДЕТСТВА. АЛГОЛЬ ДВУЛИКАЯ.

Песок ускользает из-под пальцев,

Время течёт бесконечно:

То медленнее, то быстрее...

В тот день я был наказан. Не помню за что, да это уже и не важно. Мне запретили выходить из моей комнаты. Я не был сильно расстроен из-за этого, я сидел на диване и читал «Детскую энциклопедию», конечно же, мой любимый том: «Мир небесных тел. Числа и фигуры.». Я представлял себе, как могла бы выглядеть жизнь на других планетах, долго и пристально вглядываясь в старинные гравюры, изображающие разные созвездия. Помниться, несколько лет назад, когда я был ещё совсем маленьких мальчиком, моя бабушка на ночь рассказывала мне забавные истории о созвездиях Большой и Малой медведицы, которые всегда неразлучны, как мама-медведица со своим медвежонком, о полярной звезде, что указывает им путь прямо на север, где живут их друзья – полярные медведи, и о многих других звёздах, планетах, созвездиях и целых галактиках. Именно она в столь раннем возрасте привила мне интерес к астрономии, она научила меня ориентироваться, глядя на ночное небо, где что находится. Мне тогда казалось, что будь у меня собственный космический корабль, я мог бы управлять им с закрытыми глазами, зная своё дело, как опытный навигатор. Как жаль, что моя бабушка покинула меня так рано. Я очень её любил, и верил, что сейчас она смотрит на меня оттуда, сверху, с небес, с какой-нибудь самой красивой и яркой звезды, и утешает, когда я так нуждаюсь в её поддержке. Я неторопливо листал страницы энциклопедии одну за другой. Меня всегда больше всего привлекала глава о двойных звёздах. Вечерами, я подолгу смотрел на небо и пытался найти хоть одну из них, но бесполезно. Я мечтал о возможности воспользоваться телескопом, ведь тогда бы мне открылся такой огромный, неизведанный и полный таинства мир, но такой возможности у меня, к сожалению, не было. Я снова думал о космосе, его бесконечности, о моём значении в масштабах целой Вселенной, о других формах жизни и о вероятности падения на Землю гигантского метеорита, но внезапно моя мысль была безжалостно прервана назойливым звуком телефонного звонка. Звонил парень моей сестры, очевидно, сказать, что собирается прийти к нам в гости. Мне захотелось куда-нибудь испариться. Хотя бы потому, что я терпеть не мог этого человека и, как всякий ребёнок, абсолютно не умел притворяться и делать вид, что он вызывает у меня какую-либо симпатию. Я был готов на любую безумную выходку, лишь бы он никогда не появлялся больше в нашем доме. До чего же он был мне противен: его мясистые короткие пальцы и потные ладони, маленькие, как щелочки, глаза и косматые растрёпанные брови – всё это вызывало у меня только раздражение. Кроме того, он был дурно воспитан, часто вёл себя по-хамски, задавал вопросы, которые ставили всех в неловкое положение, опаздывал и не считал нужным за это извиниться, он почти никогда не улыбался, много и неправдоподобно врал, пытаясь выгораживаться, и ещё, я прекрасно понимал, что он совсем не любит мою сестру. Не знаю почему, но я такие вещи чувствовал инстинктивно, и моя интуиция меня в детстве ни разу не подводила. Так или иначе, я понимал, что вряд ли смогу себя сдержать и ничего не учудить для того, чтобы он поскорее покинул наш дом. Но этого делать сейчас ни в коем случае было нельзя: ведь я и так был наказан, сестра и мама сильно сердились на меня, я не хотел провоцировать ещё один скандал. И тогда я нашёл, как мне казалось, оптимальный выход из ситуации: я решил незаметно уйти из дома куда-нибудь погулять. Зная, что никто меня самого никуда не выпустит, я дождался удобного случая, когда всё семейство было увлечено уборкой квартиры и наведением марафета перед приходом долгожданного гостя, и тихонько выбежал во двор. Мои действия можно было расценить, как побег. Я не думал о том, что кто-то будет из-за этого волноваться, напротив, я считал, что им следует поблагодарить меня за то, что я вовремя исчез, не заставляя их краснеть от моих выходок перед тем, кого они так все ждали.

Двуликие звёзды в своём мерцании

Всегда нам кажутся ближе,

Чем сотни других.

Спустившись во двор, я залез в песочницу. Многоголосый хор уличных звуков не давал мне покоя. Я аккуратно один за другим выстраивал из песка высокие замки. Затем с яростью ударял по ним кулаком или ногой. Так повторялось снова и снова. Я подолгу трудился над своими архитектурными шедеврами и всякий раз их разрушал. В тот момент мне более всего хотелось остаться одному в целом свете. Так проходили минуты, часы...

Я почувствовал, как кто-то дотронулся до моего плеча, обернулся, но ничего не успел разглядеть. У меня сильно закружилась голова, мне показалось, что весь двор будто взбили огромным миксером: и кумушек, сидевших на скамейке, и детскую площадку, и голоса. Будто зловещий смерч пронёсся над двором, всё вертелось, кружилось вокруг меня с безумной скоростью, а я беспомощно сидел в центре этого урагана и наблюдал за происходящим. Светящаяся трубка вихря засосала меня в середину, как пылесос, она постепенно поднимала и выталкивала меня куда-то наверх, пока, наконец, не выплюнула где-то посреди бескрайней вселенной, но я сразу узнал это место, я столько раз видел его на картинке в своей энциклопедии: я оказался в дебрях созвездия Персея, около второй по блеску звезды, обозначенной на карте латинской буквой «бета», прямо под ногами у Той, Что Так Часто Мне Снилась. Она протянула мне руку и помогла встать:

- Здравствуй, мой юный друг! Я знаю, ты очень хотел здесь очутиться, а мечты ведь должны сбываться, не так ли?

- Да, это место так похоже на мои сны, - но я решил на всякий случай переспросить, - А где я? И как тебя зовут?

- Не бойся, ты находишься у меня в гостях, это – двойная звезда Алголь, помнишь, ты читал о ней в своей книге, о том, что арабы в древности называли её дьявольской звездой, не зная ещё её тайны, ты ещё думал о том, что в созвездии Персея она больше всего похожа на голову Медузы Горгоны, помнишь?

- Да, но как я здесь очутился?

- Я сама решила пригласить тебя сюда, чтобы ты смог всё это увидеть...

- Здорово, но кто ты?

- Я – принцесса Фелисити, хозяйка этих двух звёзд-близнецов, а это – мой трон.

Я заметил, что там, куда она показала рукой, между двумя гигантскими шарами, которые, очевидно, и были парой звёзд-близнецов по имени Алголь, висела как качели, соединяя их, тяжёлая чугунная цепь, в центре которой было прикреплено маленькое деревянное сидение с бархатной подушечкой. На нём и восседала прекрасная принцесса.

- Что-то ты притих, мой юный друг, я же знаю, что такое поведение тебе вовсе не свойственно, я наслышана обо всех твоих шалостях... – она ласково потрепала меня по щеке, но я опустил свой взгляд, ожидая, что сейчас она тоже, как и все взрослые, произнесёт некую нравоучительную речь, о том, как должны вести себя воспитанные, послушные мальчики, но ничего подобного, к счастью, за этим не последовало. Тогда я стал внимательно разглядывать её: невероятно бледная её кожа будто светилась изнутри перламутром, как Северное сияние, прозрачные синие глаза, похожие на бусы из чешского стекла, всё ещё горели искоркой детского озорства и любопытства, чёрные длинные косы, как змеи, окольцевали её шею в несколько раз, губы отливали серебром, шёлковое покрывало, служившее ей одеянием, надувалось, как парус, от космического ветра, на царственно приподнятой голове сверкала диадемы из зеркальных осколков. В одной руке у неё надёжно покоился стеклянный шар, наполненный жидкостью, по виду напоминающей марганцовку, в другой – она крепко сжимала миниатюрный серебряный молоточек. Она качалась на своём ветхом троне, и вокруг неё рассеивалось дивное голубоватое свечение, как от газовой конфорки. Чем-то она напомнила мне мою маму, чем-то ещё кого-то, кого, как мне казалось, я давно уже знал, но только не мог вспомнить его лица, и ещё чем-то она была похожа на кого-то из тех, с кем, я был уверен в этом точно, я должен вот-вот непременно познакомиться, только не знаю ещё как и когда это произойдёт.

- Так что же ты молчишь, мой юный друг? Я знаю, как тебе сейчас одиноко, я знаю так же и то, что ты чувствуешь себя несчастным, что тебе абсолютно не с кем поговорить, тебе никто не желает услышать и понять, и обстоятельства сложились так, что настоящих друзей у тебя сейчас нет. Ты, наверное, ощущаешь себя сейчас никому не нужным, лишённым любви и ласки, но, поверь мне, это вовсе не так... Позволь мне стать твоим другом и помочь тебе, не бойся... Я очень хочу стать для тебя покровителем...

- Я не боюсь ничего, - мне очень хотелось казаться ей смелым, но я не совсем понимал ещё, о чём она со мной говорит, - скажи, а «покровитель» - это что-то вроде ангела-хранителя?

- Да, что-то вроде...

- Расскажи мне лучше о своих звёздах, я так люблю слушать разные истории...

- Я думаю, что ты знаешь все эти истории не хуже меня: когда-то люди, живущие на Земле, не знали, что Алголь – двойная звезда, они удивлялись и никак не могли понять, почему она светит то ярче, то бледнее, но позже, когда они, наконец, догадались, что звезды на самом деле две, они обнаружили, что просто видят их по очереди, и от одной из них исходит ярчайшее сияние, а от другой – кромешная тьма. Но свет от одной из этих звёзд настолько яркий, что он может озарять даже её тёмную сестрёнку, поэтому многие и сейчас всё ещё думают, что она тоже светится, только бледнее.

- Как интересно... Я вижу, ты тоже читала «Детскую энциклопедию»!

Она улыбнулась и продолжила свой рассказ:

- Вот, смотри, - и она указала своей тонкой рукой на одну из звёзд, вокруг которой вращались чёрно-белые кольца облаков, - кто бы ни попал на эту звезду – он бесправен на ней. Здесь всё находится во власти сил природы, а они враждебно относятся к любому, кто попадает на их территорию.

- Почему?

- Когда-то давно, существа, жившие здесь, пытались приручить природу на этой звезде. Они хотели подчинить себе огонь, воду, землю и воздух, они попытались нарушить цикл времён года, повернуть летоисчисление. Но это был неравный бой. Силы природы уничтожили этих живых существ, сделав невозможной любую форму жизни на этой звезде. С тех пор, любой, кто попадает сюда, подвергается всяческим истязаниям, пока не будет совсем уничтожен.

- А если ему удастся выжить?

- Тогда, наверное, силы природы научатся быть более гостеприимными.

- А можно мне попробовать? Я очень хочу там побывать, проверить, вдруг мне удастся устоять против них.

- Я исполню любое твоё желание, мой друг, но это очень опасно. Если ты действительно этого хочешь, я не вправе тебе запретить, иди, но как только ты почувствуешь, что не в силах больше сражаться, то просто позови меня, я тут же заберу тебя обратно, договорились?

- Да, конечно, но думаю, что это не понадобиться, я ведь очень сильный и смелый, я хочу, что бы ты об этом знала...

Даже, когда уже ничего нельзя исправить,

Вода будет кормить Землю,

Воздух будет ласкать Огонь.

Мои ноги смело ступили на песчаную сушу враждебной звезды и, непонятно почему, я вмиг оказался под водой. Как я мог не заметить этой канавы? Я готов был поклясться, что секунду назад её здесь ещё не было. Вода, окружавшая меня, была очень холодной, руки и ноги сводили судороги, но я мужественно пытался выкарабкаться на поверхность. Когда, как мне показалось, просвет в этой неимоверно глубокой канаве был уже близок и я вот-вот должен был поднять свою голову над водой, я услышал, как сверху что-то зловеще лязгнуло, и прямо там, где я должен был вынырнуть, над поверхностью воды нависла огромная каменная плита. Мне не хватало дыхания, кислород в лёгких был уже на исходе, я снова стал тонуть, погружаясь всё глубже и глубже, я заметил, что неровное дно канавы затряслось и выпуская на волю тысячи пузырьков, стало подниматься, вода вокруг меня теперь была горячей, как кипяток. Я вцепился в подводный камень, так как боялся, что сейчас, поднявшись на поверхность, могу столкнуться с каменной плитой, которая снова была близко. Но это не помогло, верхом на камне, я всплывал всё выше и выше, будто невидимый лифт тянул меня наверх. Вода с силой ударила меня головой о каменную плиту, которая тут же треснула, как засахаренная корочка в позапрошлогодней банке с вареньем. Из-за головной боли я больше ни о чём не мог думать, теперь я знал, что чувствует одуванчик, пробивающий себе дорогу сквозь асфальт. Я всё ещё не мог полностью расколоть эту каменную глыбу, чтобы выбраться наружу, камень был довольно крохкий, но и силы у меня были уже на исходе, в конце концов, я проделал достаточной величины отверстие и выплеснулся оттуда вместе с огромной порцией воды. Но вдруг, неожиданно, то, что находилось подо мной, из воды превратилось в поток огнедышащей лавы, что рвался наружу из отверстия в камне с неистовым рёвом, фонтанируя раскалёнными брызгами. Я убегал от этого места. Дымящаяся волна лавы поднималась над моей головой всё выше и выше, она неслась за мной по пятам, казалось, ещё чуть-чуть и её удастся полностью меня накрыть. Чем быстрее я бежал, тем быстрее она меня догоняла. Я решил остановиться. Я упал на дорогу и зажмурился от страха. Поток лавы тоже внезапно остановился. Где-то надо мной прогремел оглушающий раскат грома. Сверкнули молнии, и с чёрных небес хлынул такой сильный ливень прямо мне на спину, что я даже не смог подняться от тяжести воды, пригвоздившей меня к земле. Бешеный ветер разодрал на мне одежду. Дождь понемногу стал утихать, но я всё ещё оставался лежать на том же месте. Раскаты грома отдалялись, и вскоре уже палящее солнце стало обжигать мою кожу. Следующим испытание стала жара – безжалостная, нестерпимая, испепеляющая. Всё вокруг казалось мёртвым, безжизненным. Всё изнывало от жажды. Я тоже жутко хотел пить, но воды нигде не было, плечи покраснели от ожогов, перед глазами всё плыло. Я молил хоть о капле какой-нибудь жидкости, мой язык пересох, прирос к нёбу и отказывался шевелиться, будто кто насыпал мне полный рот песка. Я встал на колени и накал руками рыть ямку на том месте, где ещё недавно была канава, в которой я чуть не утонул. Наконец-то, мои усилия были вознаграждены, и мне удалось зачерпнуть в ладонь вместе с горстью земли несколько прохладных капель. Вода была мутной и горькой, но я с жадностью проглатывал её глоток за глотком, поливая при этом ещё жидкой грязью свою спину и плечи. Но, когда в очередной раз, я ненасытно стал подносить добытую жидкость к губам, она вдруг стала невероятно холодной, она замёрзла и превратилась в кусок льда прямо у меня в ладонях, обжигая мне кожу настолько, что я даже не сразу смог её выпустить из рук. В воздухе тоже резко похолодало, начался сильный мороз, леденящий душу ветер буквально сносил меня с ног, меня трусило от холода, я закашлялся, слёзы, что текли у меня по щекам, тут же превращались в сосульки. Терпению пришёл конец.

- Фелисити... – еле вымолвил я.

И сразу же всё снова вернулось на свои места. Я снова стоял на коленях перед её троном. Она нежно мне улыбалась.

- Ну что, храбрец, убедился?

- Да уж, пожалуй, не самое приятное место эта звезда. А что на второй происходит?

- Там – всё наоборот.

- Как это?

- Любой, кто туда попадает, становиться полноправным хозяином того, что там происходит. Хочешь попробовать? Ведь, если ты там окажешься, то сможешь сам выбирать, что именно ты хочешь там увидеть, всё будет только так, как ты пожелаешь.

- И что, никто не станет меня пичкать там манной кашей и ругать по пустякам?

- Никто, ведь ты не хочешь этого.

- Вот это класс! А ты разрешишь мне туда заглянуть?

- Конечно, но прежде скажи мне, мой друг, что именно ты хочешь там увидеть? Ведь я хозяйка этой звезды, я должна всё подготовить к приёму такого важного гостя.

- А можно ли мне увидеть там своё будущее, то, что будет ещё через много-много лет?

- Ты действительно хочешь этого?

Я утвердительно покачал головой.

- Тогда ступай скорее, твоё будущее уже ждёт тебя.

Я взглянул на вторую звезду, пелена розово-дымчатого тумана густо окутывала её со всех сторон, и я вспомнил, что точно такой туман видел перед глазами всякий раз перед тем, как меня одолевал сон. Фелисити взмахнула своим длинным рукавом, и я тут же приземлился на вторую из звёзд-близнецов.

На горизонт легла малиновая тень,

Ещё в неведении

О том, что солнце встало.

Передо мной ковром расстилался безлюдный утренний парк. Ноги утопали в талом снегу. Голые ветки деревьев, кое-где покрытых ещё снежными шапками, напоминали перебинтованные мумии. Мелкой ледяной крошкой моросил первый весенний дождик, как будто в небе о чём-то горько плакал невидимый глаз, и солнце опечаленно смотрело вниз, как огромный зрачок, потускневший от пролитых слёз. Из канализационных люков поднимался пар. Вдоль дороги изредка ещё встречались следы недавно пережитой зимы: кособокие сгорбленные снеговики, мёртвая лысая ёлка, увешенная блестящим «дождиком», обречённо валяющаяся около мусорного бака. Вороньё кружилось в небе в своём ритуальном, траурном танце, перерезая тишину хриплыми криками. Время как будто остановилось. Медленно, перемешивая ботинками грязь, мне навстречу шёл пожилой человек. На нём было надето серое, местами затёртое пальто, старая шляпа с помятой тульей, из-под которой торчали клочья седых волос, на кончике носа еле держались очки с толстыми стёклами, рот был искривлён в неестественной улыбке, не то притворно-учтивой, не то коварно-заговорческой. Я не сразу заметил, до чего же он был похож и не похож на меня одновременно. Только сейчас я понял, кто это так неуверенно шёл мне навстречу – это был Я, но только через много-много лет, я даже не мог определить возраст своего двойника. Он приблизился достаточно, чтобы я смог его хорошо разглядеть, наши взгляды встретились, я вежливо решил с ним поздороваться, но он ничего не ответил мне, будто бы вовсе меня не заметил. Мы с ним разминулись посреди дороги, и он, ускоряя шаг, продолжил свой путь, а я ещё долго стоял и смотрел ему вслед, на удаляющееся куда-то за горизонт серое пальто и шляпу, я пытался сосчитать его шаги, будто они должны были мне подсказать, через сколько же лет я таким стану, но постоянно сбиваясь со счёта, по неизвестной ещё для меня причине, я начал тихонько плакать. Впервые меня посетила довольно мрачная суицидальная мысль, но она вовсе не напугала меня, напротив, мне показалось, что в ней есть нечто завораживающе-таинственное, как во всём этом сказочном путешествии. Я думал о том, что было бы гораздо лучше умереть прямо здесь и сейчас, чтобы моё перевоплощение в этого дряхлого, одинокого старика никогда не наступило. Я молча закрыл глаза, пытаясь задержать дыхание и заставить сердце не биться. Вскоре я начал чувствовать, как теряю сознание и проваливаюсь куда-то в неизвестную тёмную пропасть.

Снова очнулся я уже где-то через минуту в своём дворе, на скамейке. Надо мной склонившись стояла моя мама и заботливо прощупывала пульс у меня на руке. Я открыл глаза, но её лицо распознал не сразу. Внешний мир всё ещё будто скрывался от меня за полупрозрачной занавеской. Я знал, что как только подам признаки жизни, в мою сторону неистовым шквалом полетят вопросы, относительно причины моего побега, а далее – снова душеспасительная беседа, крики, скандалы, истерики, наказание... Мне не хотелось ни о чём с ними говорить, поэтому, я решил снова закрыть глаза и выдержать паузу перед неотвратимой бурей эмоций, притворившись, будто всё ещё нахожусь без сознания.

ВТОРОЙ ЛЕЙТМОТИВ. ЛУЧШИЕ ГОДЫ. ЧТО БЫЛО? ЧТО БУДЕТ? ЧЕМ СЕРДЦЕ УСПОКОИТСЯ?

На стенах висели букеты сухих трав, комнату общежития заполнял прохладный запах мяты и ещё чего-то, вроде зверобоя или ромашки. Таисия сидела на краешке стула, её спина была напряжённой, как натянутая струна. Она гадала Нелли на червового короля, а я со стороны молча наблюдал за этим процессом. Нелли вела себя как ребёнок: то хохотала, подпрыгивая на стуле от радости и хлопая звонко в ладоши, то, вдруг, её лицо искажала гримаса обиды, руки нервно сжимались в кулаки, а на глазах блестели слёзы. Я думал: «Неужели она действительно воспринимает это так серьёзно? Интересно, и кто же этот загадочный червовый король?» Я сидел в углу комнаты и бросал монетки по «Книге Перемен», вышло что-то совсем неудовлетворительное. За стеной в соседней комнате праздновали чей-то День рождения, гремела расстроенная гитара, орали пьяными голосами студенты. Повезло Тайке, она была одной из немногих в общежитии, кто жил в отдельной комнате, без соседей. Ведь нередко случалось так, что в одной комнате селили людей, между которыми не было ни единой точки соприкосновения. Такое соседство неизбежно вело к громким выяснениям отношений и скандалам. В этом смысле её действительно можно было считать счастливым человеком: одна в своей комнате, одна в чужом городе – всё это мне казалось просто счастливой сказкой, о такой свободе я мог только мечтать. Ведь я по-прежнему жил со своими родителями, с которыми у меня отношения становились с каждым годом всё более натянутыми, а в общагу я приходил просто так, в гости, чтобы повидать своих друзей и отвлечься от домашнего ада. В этот момент в комнату зашёл Алекс, он вернул Таисии «Хрестоматию по истории музыки» и в благодарность принёс ей бутылку вермута и молочный шоколад. Тайка попросила меня разлить вермут по чашкам, ведь другой, более подходящей посуды у неё здесь не было. У меня возникло ощущение дежа вю, будто бы мы снова всей компанией гостим у неё на даче. Тем временем гадание подходило к концу, у Нелли дрожали руки. Алекс так же остался стоять в стороне, облокотившись о стол, и внимательно наблюдал за движениями Таисии. Она для него всё ещё оставалась ребусом, который невозможно было разгадать. Я пил медленными глотками вермут. За окном уже стемнело, падали громадные снежинки, освещённые жёлтым светом фонаря, почему-то мне стало скучно. И тут, в комнату как ураган ворвался Генка, как обычно, он был чересчур весел и пьян, на сей раз, поводом для этого послужил допуск на пересдачу экзамена. Он попытался отобрать у Таисии карты и предложил нам с Алексом сыграть в преферанс. Тайка оскалилась: разумеется, она не могла допустить, чтобы кто-то играл в преферанс её гадальными картами, дурацкая Генкина шутка осталась не понятой, Нелли даже чуть было не заплакала, но карты вновь были возвращены хозяйке и гадание завершилось вполне благополучно: в недалёком будущем, в казённом доме она должна была получить приятное известие от своего червового короля.

Было уже поздно. Мы решили попрощаться с Таисией и разойтись по домам. К тому же, завтра утром – очередной экзамен. С ребятами мы расстались около метро. Я решил проводить Нелли домой. Я не знал, где она живёт, но она обещала показать мне дорогу. Мы бродили по каким-то тёмным дворам, у неё была обувь на скользкой подошве и она всё время спотыкалась, мне приходилось её буквально нести на себе. Затем, она резко затормозила и остановилась. Я посмотрел на дом, к которому она меня подвела.

- Ты здесь живёшь?

- Нет, я раньше здесь жила, когда была маленькой девочкой. Вот, видишь, это – моё окно!

На четвёртом этаже слабый свет пробивался сквозь светлые полосы на тёмно-зелёной шторе. На подоконнике стоял плюшевый слон. Мне почему-то показалось, что я когда-то уже здесь был. Мы обошли дом с тыльной стороны. Во дворе, под голыми ветками шиповника скрывались маленькие детские качели.

- Когда-то я каталась здесь целыми днями... – мечтательно произнесла Нелли.

На сидении лежала пушистая подушка снега. Крепления примёрзли. Качели в это время года висели неподвижно, без дела, от них будто веяло мертвечиной. Я осторожно прикоснулся к перекладине и закрыл на минуту глаза. Я представил себе, как снег вокруг качелей расступился, и внизу начал прорастать из зелёной травы бледно-розовый, нежный вьюнок, оплетающий металлические ножки. В моих ушах зазвенело, а затем, этот звон стал всё больше напоминать детский смех. Я отчётливо увидел, как на качели села кататься девочка лет пяти, на ней было бордовое бархатное платье с белым кружевным воротником и лаковые туфли. Она была очень похожа на Нелли. Её чёлка подпрыгивала, как только качели взмывали вверх, и растрёпанно спадала на глаза, когда качели опускались. Девочка тоненьким голоском пела какую-то популярную в моём детстве песенку, но слов я разобрать не мог. Потом, она остановила качели и с деловитым выражением лица повернулась в сторону окна, на которое мне указала Нелли, будто желая проверить, никто ли её там не выглядывает. Нелли легонько толкнула меня в плечо:

- Почему ты так долго здесь застрял? Пошли скорее, я замёрзла...

В этот момент мне показалось, что я увидел, как девочка поспешно слезла с качелей и убежала. Я рассказал Нелли обо всём, что только что видел. Она мне не поверила:

- Этого не может быть!

- Почему? Скажи, у тебя было в детстве такое нарядное платье, как я видел на девочке? А лаковые туфли? Ты носила такую причёску?

- Возможно, что и так, я сейчас уже не помню, но всё равно, так не бывает, ты не мог этого так точно представить, ты откуда-то, наверное, знал меня раньше?

- Нет, думаю, это невозможно, ведь наше детство прошло в разных концах города... Я бы тебя запомнил, но эту девочку я видел сегодня первый раз в жизни...

- Всё равно, я не верю, этого не может быть, и всё!

Я в последний раз оглянулся, всё снова встало на свои места: снег, голые ветки шиповника и неподвижные безжизненные качели. Нелли попрощалась со мной, сказав, что дом, в котором они с семьёй живут сейчас, находится совсем близко оттуда и провожать её дальше не надо. На обратном пути я ещё долго думал о ней, о её таланте, призвании, и о той судьбе, что её ожидает. Дело в том, что у Нелли было великолепное виртуозное колоратурное сопрано и блестящие актёрские данные, она могла бы, к примеру, запросто стать оперной примой, мне кажется, что ни у кого бы не вышло так спеть партию Джильды, как у неё. Но у неё, к сожалению, была совсем другая мечта, что никак не вязалась с такой карьерой: она больше всего на свете хотела поскорее выйти замуж, нарожать кучу детей и стать обычной домохозяйкой. Правда, если этой, самой заветной цели, не суждено в ближайшем будущем быть реализованной, то у Нелли была ещё одна, альтернативная мечта, про запас: заняться продюсированием попсовых музыкальных проектов, но на такой работе не ценятся новички, здесь требуются немалые деньги, опыт, связи, чутьё, а всего этого у Нелли пока ещё не было. Так что об этой мечте можно было пока позабыть. Мне казалось, что я с точностью могу предсказать её будущее даже сейчас: скороспелая свадьба, ребёнок, развод, а как результат – вот она, стоит у плиты в выцветшем ситцевом халатике 52-го размера, в пятнах от борща и котлет, крашенные перекисью волосы закручены на бигуди, лицо без макияжа, мешки под глазами от хронической усталости сделали её старше лет на десять, чем она есть, располневшая, неухоженная, безразличная к жизни, она шаркает тапочками по дому, проклиная всех мужчин и свою несправедливую судьбу. Правда, тот путь, который, мне казалось, больше ей соответствовал, путь оперной певицы, не многим отличался в лучшую сторону: если повезёт, и она будет востребованной во многих спектаклях, то её ждут изнурительные многочасовые ежедневные репетиции, хроническое чувство голода из-за бесконечного соблюдения диеты, немногочисленная толпа лысеющих поклонников, ценителей оперного искусства, после каждой премьеры предлагающих ей руку и сердце, с обещанием уйти ради неё из семьи, бросить жену и детей, чтобы сделать её счастливой, сосед-парикмахер, подружка-маникюрша, полное отсутствие свободного времени, вечный беспорядок в квартире и в личных отношениях, отсутствие постоянства в чём бы то ни было, закулисные интриги, два-три вечерних платья, предназначенных для корпоративных банкетов, стёртая подошва «лодочек» на двенадцатисантиметровой «шпильке», коньяк перед сном, одиночество. Ну, а насколько плачевна судьба невостребованных, забытых всеми актрис, и так уже давно известно...

ВСТАВНОЙ ЭПИЗОД. ОДИН ИЗ МОИХ КОШМАРОВ. ДВЕНАДЦАТЬ.

Двенадцать в белых пижамах с канделябрами в руках бродили вокруг меня по направлению часовой стрелки. Их лица были скрыты марлевыми повязками, на шее у каждого висел стетоскоп. Я стоял в центре круга, рядом со мной стоял ещё один, точно такой же, Я. Чуть дальше от центра, против часовой стрелки ходила по кругу и принцесса Фелисити, я даже не сразу узнал её: на ней была драная шляпа и короткие штаны в заплатках, рукава её старого растянутого свитера свисали намного длиннее рук, деревянные башмачки стучали по полу, чеканя каждый шаг, огромная холщовая торба на длинном ремне ритмично била её по ногам.

Двенадцать шептали как молитву:

* «- Был бледен лоб его, как лоб у мертвеца,

- И не было огня в его глазах,

- Темнели

Зрачки его, храня блаженство без конца,

- Которое они за гранью дней узрели.

- Качаясь проходил он, как дитя,

- Угрюм,

Как сумасшедший.

- Все перед мёртвым расступались

И с ним не говорил никто.

- Исполнен дум,

Он был подобен тем, кто в бездне задыхались.

- Пустые ропоты земного бытия

Он воспринять не мог.

- Мечтою несказанной

Охвачен.

- Тайну тайн в душе своей тая,

- По миру проходил он одинокий, странный.»

(*Леон Дьеркс «Лазарь», пер. В.Брюсова)

Я стоял и крепко сжимал в руке тяжёлый камень. Второй я криками требовал, чтобы я бросил этот камень в Фелисити. Не знаю, почему, но я подчинился ему, я бросил камень, но он пролетел мимо. Сон на секунду оборвался, задыхаясь от ужаса, я открыл глаза. Убедив себя, что это всего лишь сон, что сейчас я перевернусь на другой бок и мне присниться уже что-то другое, я снова заставил себя уснуть. Видение возобновилось: Фелисити пыталась заглянуть мне в глаза взглядом затравленного зверя, я отвернулся, мне стало стыдно и страшно за свой поступок, за то, что я был совершенно безвольным перед самим же собой. Я решил отомстить двойнику – я схватил его двумя руками за горло, но и он тут же схватил за горло меня, мы душили друг друга неистово, полные ненависти, ничто не смогло бы нас остановить. И вот, когда уже оба мы еле дышали, я почувствовал, что падаю, и снова резко проснулся. Я заставил себя подняться, и только, когда остатки сна я силой вытряхнул из своего сознания, я смог вновь широко раскрыть глаза и оглядеться: теперь мне всё стало ясно, дверь шкафа напротив моей кровати на ночь осталась открытой, и получилось так, что я уснул прямо перед зеркалом.

ПЕРВЫЙ ЛЕЙТМОТИВ. ОДИН ДЕНЬ ИЗ МОЕГО ДЕТСТВА. ФЕЛИСИТИ УЛЫБАЕТСЯ.

Я одиноко бродил по улицам. Смотрел на кривой, потрескавшийся асфальт, как будто хотел там найти случайно выпавший из кармана прохожего слиток золота. Мимо проходили взрослые: они всегда спешили, им всегда было не до меня. Правда, некоторые из них оглядывались, очевидно, думая, что я заблудился. Но это было не так, я просто сбежал из дому, в очередной раз. Кто-то даже спросил, знают ли мои родители, что я сейчас здесь гуляю один по вечерним тёмным улицам. Я ответил, что знают, и пошёл себе дальше, как ни в чём не бывало. Небо было сизым, на нём ещё виднелись розоватые гребни облаков, солнце таяло, над крышами уже проплывал полупрозрачный молодой серп луны, один за другим вспыхивали уличные фонари. Я наслаждался, я дышал этой свободой: пусть, в ней был привкус горечи и слёз от того, что меня ждёт дома, но ветер в лицо мне повеял сладким ароматом недавно стриженных газонов и цветущего подорожника. Мне не хотелось думать о том, правильным ли был мой поступок или нет, я и так знал, что это блаженство продлится недолго, и потому, я никак не хотел его себе омрачать. Я просто шёл и смотрел на рекламные щиты, на мигающие огнями вывески, я заглядывал в тайный, пьянящий соблазнами мир витрин, и на какой-то момент мне даже захотелось превратиться в неподвижный манекен, живущий в одном из магазинов. Я пинал ногами скомканные бумажки, фантики от конфет, окурки, металлические крышечки от пивных бутылок и всякую прочую дрянь, что валялась посреди улицы. И тут, внезапно, мой взгляд остановился на Ней. Не боясь быть нескромным, я стал внимательно и неторопливо Её разглядывать снизу вверх: меня удивило то, что летом Её стройные ноги были обуты в чёрные сапоги-«ботфорты» на высоком каблуке, дальше ажурная сетка чулок обтягивала Её бёдра и заканчивалась кружевными резинками где-то там, где начиналось невозможно короткое, усеянное стразами, декольтированное платье пурпурно-красного цвета, на шее висела огромная блестящая цепь с кулоном в виде знака доллара, застрявшем в ложбинке её пышного приподнятого бюста, мочки ушей оттягивали крупные пластмассовые серьги, тёмные очки были надеты на лоб, как обруч, лицо было бледным, покрытым толстым слоем пудры и румян, глаза трагически подведены чёрным карандашом, и без того полные губы подчёркивала красная помада, бордовые волосы были зачёсаны в высокий хвост. Было видно, что Она нервничает, на одной руке висел кожаный плащ, в другой – Она теребила тонкими жилистыми пальцами с длинным, по-кошачьи заострённым расписным маникюром, зажжённую сигарету. Мне показалось, Она кого-то ждала: быстрыми шагами прогуливаясь вдоль автомобильной стоянки, она периодически поглядывала на большие электронные часы над входом в какое-то здание и снова продолжала свой путь. Я счёл Её необычайно красивой, я никогда раньше не видел такой яркой и эффектной женщины, она казалась мне воплощением совершенства, мне захотелось, чтобы все женщины в мире стали когда-нибудь похожими на Неё. Меня тянуло к Ней, как магнитом, но я всё ещё не решался подойти. Мне помог случай. Она случайно выронила свой плащ и хотела нагнуться за ним, но я подоспел раньше. Передавая Ей плащ, я нежно схватил Её за руку. Она немного опешила от неожиданности, но я не выпустил Её руки, я легонько провёл пальцем по внутренней стороне ладони, затем, там же поцеловал. От Неё исходил сильный, но очень приятный запах духов. Я нежно прикасался к каждому пальчику Её руки, любуясь замысловатыми рисунками на Её хищных ногтях. Я не спешил, мне хотелось подольше протянуть этот миг, пока Она не опомнилась и не прогнала меня. Я поднял голову и заглянул Ей в глаза, открыто, настойчиво, как смотрят в глаза любимой женщине. Она тоже смотрела на меня сверху вниз, долго, не моргая, будто пытаясь вспомнить, где Она меня видела, Её бездонные глаза помутнели и вот уже чёрная струйка окрашенной тушью слезы осторожно стала сползать по Её щеке, Она наклонилась ко мне, желая рассмотреть меня получше, но я неожиданно повис у Неё на шее. Я всё ещё следил за этой одинокой слезой, стремясь поймать её языком, когда она уже вот-вот должна была сорваться и упасть на землю. Мне показалось, Её не удивил мой поступок, Она тоже обняла меня и отпечатала на моих губах свой яркий незабываемый поцелуй – первый настоящий поцелуй в моей жизни.

- Хоть бы постыдился, что из тебя вырастет! – заворчала пожилая дама, проходившая мимо нас.

Я не знал ещё, чего я должен был стыдиться, поэтому, когда после поцелуя Она меня отпустила, я просто улыбнулся Ей на прощание и помахал рукой. И Она улыбнулась мне в ответ, тогда я подумал о той, кого Она мне напомнила. И я отправился дальше...

Сегодня моё одиночество скрашено

Жемчужным серпом луны,

Воинственной тишиной.

Я забрался в соседний двор и достал из кармана первую в моей жизни сигарету. Я во всём хотел подражать моей Таинственной Незнакомке, и тоже решил научиться курить. Губы дрожали от страха вместе с сигаретой, я чувствовал себя настоящим преступником, но это ощущение приятно взволновало меня. Я достал спички и прикурил. Было очень противно, дым попал в лёгкие, я закашлялся, но сигарету не выбросил. Перед глазами снова всё плыло. Я вспомнил, что нечто похожее уже испытывал, когда светящаяся трубка воображаемого смерча уносила меня из песочницы в дебри созвездия Персея, тогда я решил поддаться этому сладостному ощущению и закрыл глаза, чтобы снова увидеть прекрасную принцессу Фелисити и её двойную звезду. Спустя мгновение, моя фантазия снова привела меня к ней. Я был очень рад её видеть и буря эмоций, переполнявших меня, выплеснулась на космическую принцессу в виде огромного количества вопросов, которые я тут же попытался ей задать:

- Скажи, почему ты так долго не появлялась? Ты же обещала быть моим покровителем! Меня совсем никто не понимает! Почему все только укоризненно смотрят в мою сторону и говорят какие-то странные вещи? Почему всем так нужно, чтобы я был послушным? Чтобы делал только то, что мне говорят? Почему у меня всё время спрашивают: «Как тебе не стыдно?», чего я должен стыдиться? Своих мыслей, чувств или того, что не похож ни на кого из них? Почему всех так заботит, что из меня вырастет, и никто не беспокоится из-за того, как я несчастлив сейчас? Мне было очень грустно без тебя, нельзя ли мне здесь остаться?

- Успокойся, мой маленький друг, я никуда не уходила, где бы ты ни был, я всегда буду рядом с тобой... Всё будет хорошо, не бойся....

Она улыбнулась и я понял, почему улыбка Той Женщины мне показалась сегодня такой знакомой, конечно же, Она напомнила мне Фелисити, которая сейчас так весело рассмеялась, что я не смог не рассмеяться вместе с ней. Мы смотрели друг на друга и смеялись всё громче и громче, я не мог остановиться. Беззаботная радость наполняла меня как сосуд. Этой радости хватило бы, наверное, чтобы заставить смеяться весь мир, но досталась она только мне одному. Я был счастлив. Именно сейчас я узнал, что такое настоящее счастье и почему его нет у других. Хотя я до сих пор не понимал, за какие заслуги я был награждён этим даром – радоваться, ликовать и ни о чём больше не думать. Фелисити взяла меня за руки, и мы с ней закружились, мы хохотали, смотрели друг другу в глаза и куда-то отдалялись всё выше и выше от звёзд-близнецов. Я совсем не боялся, я чувствовал себя в невесомости как рыба в воде, мне было так весело, что ни одна мрачная мысль не выжила бы в моей голове под таким напором положительных эмоций. Мы обняли крепко друг друга, я вцепился в неё со всей силы и никак не хотел отпускать, но она вдруг сказала:

- Видишь, мой друг, значит, ты всё-таки умеешь не только грустить, но тебе уже пора возвращаться, знай, чтобы там ни было, я никогда тебя не покину, если вдруг ты снова почувствуешь себя несчастным и одиноким, то ты просто вспомни, как хорошо нам было с тобой вдвоём, как весело мы смеялись, и всё плохое рассеется, утратит свой смысл, ведь ты знаешь теперь, что такое настоящее «счастье»...

- Счастье, счастье...Фелисити... – кричал я, уже отпустив её руки, но всё ещё заливаясь неистовым смехом. Постепенно, кружась, как кленовый листок или бумажный вертолётик, я приземлялся обратно на Землю, но душа моя так и осталась жить где-то на одной из звёзд-близнецов.

Клубящийся туман органзы

Опутал твои руки,

Слепая стрела пронзила твоё сердце,

Ты ещё ждёшь чуда и боишься сама себя,

Принцесса, красота твоя – вспышка сверхновой звезды.

Я знал, что мне нужно уже возвращаться домой, знал, что меня там ждёт грандиозный скандал, но всё это уже не имело никакого значения: ничто не могло омрачить моего счастья, ведь я знал, что она всегда будет рядом со мной.

ТРЕТИЙ ЛЕЙТМОТИВ. ЧУЖАК В СТАЕ. ТАНЦУЮЩАЯ НИМФА.

Таинственная и мимолётная, как видение,

Синевой разукрасила день, превратив его в ночь,

Быстрокрылая танцующая Нимфа.

Светило яркое солнце, рожь колыхалась на ветру, переливаясь в лучах яркого света, поле казалось покрытым меховой накидкой. Как косматые лапы сказочного чудовища, шатались ветки рябины. Её ствол, скрюченный ураганом, напоминал разгневанную змею перед прыжком. Линия горизонта сливалась с прозрачной безоблачностью летнего неба. Где-то вдалеке запела кукушка. Ветер приподнял свисающие ветки рябины, как театральный занавес. В образовавшейся нише я увидел прекрасную девушку, она стояла неподвижно, как статуя, до тех пор, пока не унесло куда-то вдаль её длинный синий шифоновый шарф, она побежала за ним легко и бесшумно, как крадущаяся кошка, и только браслет с бубенцами тихо подрагивал на её левой ноге. Она была одета во всё синее, и кожа и губы её так же отливали синим, и огромные синие глаза, как два сверкающих гранями сапфира, удивлённо смотрели вслед улетающему в небо шарфу. А с каждым её шагом небо становилось всё темнее, наполняясь такой же ослепительной кобальтовой синевой. Я для неё оставался невидимым, хотя сам мог наблюдать за ней, сколько хотел. В её платиновой косе сиял опрокинутый серп луны, в ушах на тонких цепочках раскачивались серебряные звёзды, она была слишком красива для того, чтобы быть настоящей, я сразу это понял и вспомнил о сказочных нимфах, населявших когда-то леса и поля, если верить древним легендам. Мне показалось, что сейчас я повстречался с одной из них. В этот момент ветер подул сильнее и она, будто повинуясь его желаниям, пустилась в пляс. Она кружилась неистово, как дервиш в своём ритуальном танце, её невесомые одежды вздымались над землёй, из-под резвых босых стоп летели во все стороны искры. Она то кувыркалась в зарослях ржи, как игривый щенок, то высоко подпрыгивала вверх, отрываясь от земли и застывая в воздухе, огибая мёртвую петлю и цепляясь на лету волосами за ветки рябины. Мне показалось, что за её спиной трепещут перламутровые крылья, как у стрекозы. Затаив дыхание, я смотрел на неё, не в силах отвести взгляд. Её струящиеся одежды вконец размотались, но она продолжала танцевать совсем обнажённой, её хрупкие груди качались при каждом движении, а изящные бёдра вращались, как юла. Где-то вдалеке снова пропела кукушка. И девушка вмиг убежала куда-то, я неожиданно потерял её из виду, хотя, казалось, забывал даже моргать, наблюдая за ней. Темнота на небе постепенно рассеивалась, как дым, уступая место безоблачной, залитой солнцем светлой лазури. Вскоре всё вернулось на свои места: и ветер утих, и солнечные лучи снова заиграли, скользя по пушистому ржаному ковру, и длинные ветки рябины вновь опустились, скрывая от меня красочный пейзаж. Я случайно взглянул наверх, и показалось, увидел, как всё ещё парит на ветру её длинный прозрачный шарф, но и он вскоре испарился, будто растаял в ярком солнечном свете. Помня, что было после того, как я поведал всем о своей встрече с русалкой, на сей раз, я решил быть осторожнее и поклялся никому ничего не говорить о происшедшем. Всё равно, кто бы в это поверил?

Мечтатель, действие реальности на твою душу,

Подобно действию серной кислоты

На твою плоть.

Как я и обещал, я никому ничего не рассказывал. Я терпел, хотя мне так хотелось поделиться с кем-нибудь своими ощущениями. Но случилось так, что спустя пару дней, мы с Нелли пошли гулять в то самое живописное место, где и произошла вся эта история. Тогда, помнится, в нашем разговоре образовалась затяжная неловкая пауза, казалось, будто нам нечего друг другу сказать. И я нарушил обещание, данное самому себе. Я рассказал ей о том, как видел в этих краях прекрасную Нимфу, у которой ветер украл её синий шарф и унёс его прямо в небо, отчего оно стало среди белого дня ослепительно синим, похожим на ночное, о том, как она танцевала совсем обнажённой, как звенели бубенцы на её браслете, как мне показалось, что я видел крылья у неё за спиной. И, по мере того, как я продолжал свой рассказ, я замечал, что на глазах у Нелли стали проявляться слёзинки. Она смотрела на меня с такой жалостью, будто ей только что сказали, что я болен какой-то неизлечимой болезнью, и жить мне осталось всего пару дней.

- Антон, эти твои видения, я так сильно за тебя беспокоюсь, - всхлипывая говорила она, - ты мне честно скажи, ты точно не принимаешь наркотики?

Ещё минуту я выдерживал паузу, я не знал, что сказать, но потом ярость настолько овладела мной, что я заорал изо всех сил, спугнув, очевидно, всех птиц, живших в этих краях:

- Почему, почему мне никто не верит?! Почему все считают меня сумасшедшим или наркоманом?! Неужели нельзя понять – я действительно всё это видел!!!

Этот крик настолько её напугал, что она от меня убежала, быстро и без оглядки, не знаю, куда. Кажется, я попытался бежать за ней, но потом остановился, заметив, что обломал по неосторожности ветку рябины. Кажется, я швырнул эту ветку вдогонку удаляющейся Нелли, но всё равно в неё не попал. Ничего не соображая, я свернул к реке, к тому самому месту, где ещё недавно повстречался с русалкой.

- Я ведь знаю, что ты здесь живёшь, выйди и докажи всем, что ты настоящая!

Конечно же, мне никто не ответил. И я вернулся туда, где видел прекрасную танцующую Нимфу. Я остановился возле рябины и прокричал:

- Ты ведь позволила мне наблюдать за тобой, почему бы тебе не появиться здесь снова и не показать им свой танец?

Но и она проигнорировала мою просьбу. В отчаянии, я упал на землю, я не мог понять причину, по которой это всё со мной происходит. И вдруг, я задал себе вопрос, который так беспокоил всех моих друзей:

- Может, всё это – лишь плод моего больного воображения? Может, я действительно сумасшедший, меня мучают галлюцинации, и потому мне никто не верит?

И вмиг передо мною восстала картина, которую я так часто видел в детстве.

ТРЕТИЙ ЛЕЙТМОТИВ. ЧУЖАК В СТАЕ. СТАРУХА У РАЗБИТОГО КОРЫТА.

Светящаяся спираль ураганного вихря уносила меня наверх, туда, где жила принцесса Фелисити. Этот путь мне казался таким знаком, но всё же, сегодня здесь было что-то не так. У её качающегося трона оборвалось крепление. Она сидела, сгорбленная и перекошенная, на краю одной из звёзд-близнецов. Зеркальная диадема слетела с её головы, покрытой растрёпанными седыми волосами, и утонула где-то в чёрной бездне Вселенной. Как же постарела за это время моя Фелисити? Что с нею стало? Морщинистые руки закрывали лицо. Стеклянный шар лежал на коленях. Я позвал её. Она встала, шар упал и разбился, кажется, этот звук я когда-то уже слышал в детстве. Жидкость, которой он был наполнен, мгновенно пролилась на обе звезды Алголь, она обжигала их поверхность, стирая с неё все краски и превращая некогда такие разные звёзды в два абсолютно одинаковых сгустка мёртвого, бесцветного камня. Я посмотрел на Фелисити и засмеялся. Наверное, это гадко смеяться над чужим горем, но уж очень она мне сейчас напомнила персонаж одной знаменитой сказки – старуху у разбитого корыта. Зная, что причиняю ей этим боль, я всё ещё продолжал заливаться звонким смехом. Втайне я ненавидел себя за это, но почувствовал вдруг, что не могу уже остановиться, будто кто-то чужой сидит внутри меня и заставляет этот зловещий хохот всё громче и громче вырываться из моего нутра. Мне стало очень стыдно, но, вместо того, чтобы попросить у неё прощения, я начал зачем-то на неё нападать:

- А чего же ты от меня хотела? Ты наделила меня даром, который приносит мне только несчастья, меня все теперь считают наркоманом, безумцем, ещё не весть кем, я растерял из-за этого всех друзей, никто не в состоянии меня понять. Или ты хотела, чтобы я научил других видеть и чувствовать тоже самое? Но я не знаю, как можно передать этот дар кому-то ещё, ты не обучила меня этому. А, может, ты сделала это специально, может, ты хочешь, чтобы я навсегда так и остался в этом мире изгоем? Нет, нет и нет! Я не позволю тебе этого, я ничего больше не хочу, я от всего отказываюсь! Я хочу отныне быть таким, как все, таким, как они! Забери у меня назад всё то, чем так щедро меня одарила, мне не нужно ничего больше! Я больше не могу так жить!

Но она сидела молча, неподвижно, она ничего не ответила мне. Я испугался, я заплакал, как ребёнок. Я не мог понять, зачем я ей наговорил это всё? ведь я никогда так не думал. Я встал перед ней на колени, как когда-то в детстве:

- Ну, прости меня, Фелисити, прости, милая, я дурак, я не знаю, зачем я тебе всё это сказал, забудь это всё, я очень рад тому, что не такой, как все, рад тому, что ты у меня есть, ты ведь не покинешь меня, правда?

Я осторожно прикоснулся к её руке – она была холодна как лёд. В тот момент будто что-то оборвалось у меня внутри. Я осмелился на неё взглянуть – она была мертва. Что же я натворил? Как я мог так поступить с нею? Ведь она, по сути, была для меня единственным настоящим другом...

ВТОРОЙ ЛЕЙТМОТИВ. ЛУЧШИЕ ГОДЫ. ОСУЖДЕНИЕ.

Каждый миг, затянувшийся до бесконечности,

Как шпион может выдать меня

На неподкупный суд собственных чувств.

Состояние моё можно было назвать критически-паршивым. Я переживал гибель Фелисити как личную трагедию и чувствовал на себе вину за случившееся, но мне не с кем было даже разделить моё горе, мне не перед кем было покаяться, ведь никто другой не подозревал о её существовании. Я проклинал себя за то, как насмехался над ней, ведь, в сущности, я поступил так же само жестоко, как и те, кто насмехался надо мной, не веря моим рассказам. Мне стало противно и более всего хотелось сбежать от самого себя. Но бежать было некуда. Необъяснимо почему, мои ноги сами несли меня в сторону ближайшего кабака. Впервые в жизни у меня возникло острое желание напиться до беспамятства и ни о чём не думать, не искать выхода там, где его нет. По дороге я ещё пытался как-то упорядочить свои мысли, но это было всё равно как пробираться сквозь непроходимые дебри бесконечного, дремучего леса. И тогда я решил, что любой лес может стать бесконечным, если по множеству раз обходить каждое дерево. И я вообще запретил себе о чём-либо думать, стал прогонять от себя любые мысли прочь, как назойливых мух.

Я сел за барную стойку и заказал себе стакан чистого джина, сделал первый глоток – ничего отвратительнее я ещё не пил в своей жизни. С непривычки мне показалось, что я пью хвойный шампунь. Но поборов в себе отвращение,

я продолжил упорно и горько опустошать стакан за стаканом, свыкнувшись с тоскливым и едким привкусом можжевеловых шишек, просто, перестав его замечать. Постепенно контуры картинки, что стояла передо мной, стали расплываться, будто на холст, написанный маслом, кто-то пролил неосторожно бутылку растворителя. Моё сознание проваливалось в глубокую яму, бар, официанты, посетители таяли, как льдинка в руке, но на этом фоне стали появляться другие, пугающие меня контуры.

Двенадцать в чёрных мантиях и седых париках сидели за длинным столом. На центральной фигуре поверх мантии сверкал увесистый золотой крест на цепи. На лицах у каждого из них белели маски персонажей итальянской комедии dell’arte. Я стоял на коленях напротив них, и они мне казались зловеще огромными. Мне было как-то не по себе. Тем временем, двенадцать о чём-то жарко спорили.

- Нищий, прошу вас встать, суд идёт!

Я не знал, почему они меня так назвали, но понял, что они обращаются именно ко мне, и повиновался. Я встал, колени дрожали, горло всё ещё обжигал кисловатый привкус то ли страха перед предстоящим судом, то ли выпитого джина, мне захотелось крикнуть что-то вроде: «Я больше не буду!», и убежать в свою комнату, как я часто делал это в детстве, но такой поступок вряд ли мог считаться достойным взрослого человека, который в состоянии сам отвечать за свои поступки. Центральный, из сидящих за столом, спросил у остальных:

- Почему вы называете его «нищим»?

- Потому, что он нуждается, - хором ответили остальные.

- И в чём же его нужда?

- «Лисицы имеют норы, а птицы небесные – гнёзда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Матф.8:20). Его нужда в том, чтобы его понимали, чтобы верили ему, но пуще всего он нуждается в том, что мы все называем «любовью», ибо нет на земле ни единого человека, про которого можно было бы сказать, что он готов подарить ему своё сердце.

- Откуда же вам известно, что он испытывает в этом нужду?

- Он думает так и нам известны мысли его, «ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано» (Матф.10:26)

- Вы действительно думаете так, подсудимый?

- Да, наверное... – робко прошептал я.

- Отчего же? Разве вас, в самом деле, никто не любит?

- Думаю, что никто... Хотя, может, я и не заслуживаю этой любви.

- Нет на свете ни единого живого существа, которое не заслуживало любви, ибо она – священный дар, которым мы награждены свыше, и никто не вправе лишать нас его. Любовь и только любовь делает нашу жизнь полноценной, но как же сложилось так, что она миновала вас на своём пути?

- Не знаю, должно быть ни у кого просто не возникло желания любить меня...

- Вы молоды, возможно, у вас ещё всё впереди, а вы как считаете, возлюбленные братья мои?

- Оттого мы и считаем его Нищим, ибо он несправедливо лишён того, чем вправе быть наделено любой, из живущих на земле, должно быть именно это и толкает его совершать различные безумства.

- Это правда, то, что о вас говорят? Вы совершаете такое количество безрассудных поступков из-за вашего одиночества?

- Возможно, хотя я, честно говоря, не знаю, что такого уж безрассудного в моих поступках.

- Да уж, хотя бы ваше сегодняшнее стремление утопить своё горе в бутылке джина...

- Я потерял сегодня близкого друга, и, мне кажется, это произошло по моей вине, я просто не нашёл другого способа заглушить то, что чувствую...

- Но ведь вы должны осознавать, да и любой это подтвердит, что та, кого, как вы утверждаете, сегодня потеряли, всего лишь плод вашего воображения, так что нечего так убиваться!

- И вы туда же... У меня ведь, кроме неё, больше никого не было, никого из тех, кого можно было бы назвать своим близких, никого, кому бы я доверял так, как ей. И я действительно её знал, я видел её, говорил с ней, делился тем, самым сокровенным, чего не знал никто больше, но я причинил ей боль и она не вынесла этого... Я потерял её навсегда...

- Хорошо, допустим, так оно и было, но ведь теперь уже ничего нельзя вернуть, какой смысл такого небрежного отношения к собственной жизни, неужели вам, молодой человек, не известно, что этот путь ведёт только в пропасть!

- А какой теперь смысл в моей жизни? В ней нет никого, кто желал бы меня понять, никто не верит мне, когда я рассказываю о тех удивительных вещах, с которыми сталкиваюсь, ведь никто этого больше не видит и не считает правдоподобным то, о чём я говорю. Кто ещё знает смысл настоящего счастья, с которым она меня познакомила когда-то в детстве, кто умеет так же видеть необычное, волшебное в том, с чем сталкивается каждый день в своей жизни? А мои волшебные путешествия в созвездие Персея, на двойную звезду Алголь, кто в состоянии поверить в то, что всё это – правда? Я даже ни с кем не могу поделиться своими впечатлениями, мне приходится о многом умалчивать, ведь всё это обычные люди сочтут бредом сумасшедшего, а меня засмеют, да и только.

- Неужто вы жалеете о том редком даре, которым наделены были с детства, и добровольно желаете лишиться всего этого, ради того, чтобы стать таким, как все?

- Нет, конечно, я очень ценю то, что могу видеть и ощущать то, что недоступно никому больше, но вы так же должны понимать, что мне приходится сильно страдать из-за этого. Мой дар причиняет мне немалый дискомфорт в реальном мире.

- Почему же вы считаете, что никто больше не в состоянии испытывать то же, что и вы? Это точные данные?

- Нет, не точные, это всего лишь мои наблюдения...

- Но суд не может основывать свой приговор на домыслах и наблюдениях, нам нужны точные данные, и потому, нам необходимо объявить небольшой перерыв в заседании суда для обсуждения и вынесения решения по вашему вопросу.

Слово «приговор» прозвучало как-то особенно резко. Моя душа ушла в пятки, мне стало трудно дышать. Зал суда пошатнулся, голоса перемешались, через какой-то промежуток времени, что бесследно выпало из моей жизни, Судья застучал молотком по столу.

- Господа присяжные, я требую тишины! Вы готовы вынести своё решение?

Двенадцать голосов, как один в одночасье подтвердили:

- Да, господин Судья!

На столе, около центральной фигуры, коей и являлся Судья, появился длинный свиток бумаги, запечатанный сургучом. Он ловко сорвал печать, и встал, чтобы зачитать документ вслух:

- Подсудимый, суд пришёл к выводу, что вы обладаете несметными богатствами, удивительным даром видеть и ощущать то, что недоступно другим, быть избранным, из числа многих. Всё то, чем вы владеете, бесценно, а значит, не имеет цены, но, к сожалению, в реальном мире то, чему нельзя назвать конкретную цену, абсолютно не ценится, и потому, суд решает оправдать все ваши безумства и утвердить вас в почётном статусе Нищего, ведь сказано: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Матф.5:3) Теперь вам предстоит смириться с этой участью и ждать, ведь ничто не сможет измениться в вашей жизни до тех пор, пока не найдётся хотя бы один человек, способный по достоинству оценить ваш удивительный дар и наградить вас своею любовью. А, до того, как это случится, вам придётся набраться терпения, ведь, возможно, вам предстоят ещё долгие, утомительные странствия, прежде, чем исполнится ваша мечта. Но, помните, только ваше чистое, открытое целому миру сердце способно указать вам правильный путь навстречу вашей мечте. Так пусть же оно таким остаётся вовек, никогда не покрываясь грязной пеленой лжи и лицемерия, ведь известно, что: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Матф.5:8)

- Но как обрести мне то, чего ищу я? Как долго ждать, пока мечта моя станет реальностью?

- А разве вы не помните этих слов: «просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам» (Лук.11:9)

Последние слова ещё несколько раз повторило эхо прежде, чем я очнулся от этого сна. Я так ничего и не понял, что мне следовало теперь делать? Моя голова всё ещё беспомощно валялась на стойке бара, рядом стоял очередной недопитый стакан джина. Какая-то девушка подошла ко мне и вежливо поинтересовалась, не нужна ли мне её помощь и предложила вызвать такси. Я ответил, что всё в порядке, что я и сам в состоянии добраться до стоянки такси, что не стоит обо мне беспокоиться. Осталось только встать и выйти из бара заплетающейся походкой туда, куда указывало мне моё «чистое, открытое целому миру сердце»...

ФИНАЛ. ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН.

Там, за окном, передо мной раскрылся чёрный бархат небес, так похожих сегодня на театральные декорации. К нему, точно кружочки из фольги, кое-как были приклеены звёзды. Они отрывались по одной, и падали вниз, разбиваясь где-то в конце улицы, за соседним домом. Их хрустальный перезвон заглушал все остальные звуки, окружавшие меня, но мне не было до них никакого дела. Мой взор устремлялся туда, в дебри созвездия Персея, ко второй по блеску звезде, обозначенной на карте латинской буквой «бета», к двуликой и загадочной Алголь, чьё имя так пугало древних арабов. Но я никак не мог её найти, будто чья-то коварная рука перемешала все звёзды на небе, я никак не мог отыскать очертания знакомых мне с детства созвездий. Тогда я стал спрашивать имена по очереди у каждой звезды, но ни одна из них своё имя не помнила.

- Мы осколки, мы только осколки... – доносил до меня ветер их голоса.

Я спрашивал у звёзд, где теперь моя Фелисити?

- Она была...она стара...она мертва – отвечали безымянные звёзды в чужом, незнакомом мне космосе.

Я хотел узнать у звёзд, что же мне делать дальше, но из-за сильного ветра, я стал плохо различать их имена. Я вышел на балкон, чтобы быть к ним поближе, и мне удалось поймать одну из них в свою ладонь.

- Ответь, что мне теперь делать?

- Ждать... – прошептала она.

- Как долго?

- Кто знает...всё ещё будет...

- Как?

- Увидишь, маятник не может раскачиваться в одну только сторону, ты только верь...всё будет...

- Меня поймут? Мне поверят? Кто-то полюбит меня?

- Кто знает... Разве ты не помнишь этих слов: «просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам» (Лук.11:9)? – сказала моя звезда и весело улыбнулась.

Что-то очень знакомое было в её улыбке.

- Как тебя зовут? Ты тоже не помнишь своё имя? – спросил я у звезды, но она промолчала. Тем временем другие звёзды, что пролетали надо мной, будто решив выдать мне её тайну, тихонько шептали:

- Фе-ли-си-ти... Фе-ли-си-ти... Фе-ли...

- Мне пора уже улетать, отпусти меня! – попросила звезда. Я подбросил её вверх, чтобы она смогла вернуться на небо, но она не удержалась. Закружившись в воздухе, она медленно стала падать вниз, будто птица с раненным крылом, желая ещё раз взлететь из последних сил прежде, чем погибнуть. Я хотел снова поймать её, подхватить своею ладонью, но не успел. Я лишь услышал, как она разбилась о землю, до меня вновь донёсся тот волшебный, удивительный звон, будто хрустальная рюмка ударилась о деревянный паркет, дежа вю...

Прощай, - сказал Лис, - вот он, мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.

А. де Сент-Экзюпери.

ПЕСНЯ О ЗВЕЗДЕ АЛГОЛЬ

1. Навстречу миражу на край большой Вселенной

Ступаю я над пропастью, завязаны глаза,

Но с приближеньем прячется почти мгновенно,

В густом тумане гаснет свет моей звезды,

И отыскать его нельзя.

И призрачной любви далёкое виденье

Безумно манит за собой,

В который раз, поддавшись искушенью,

Брожу по свету за звездой, которая мираж,

Которой вовсе нету,

Звезда, которая сгореть успеет до рассвета.

2. Что ждёт её в конце небесного пути?

Мы никогда её секрет не сможем разгадать,

Но только эхо слышится вдали: «Прощай, прости...»,

Быть может, снова повезёт увидеть свет её,

Осталось только ждать...

Средь тысячи других на тёмном небосклоне

Её узнаешь ты всегда,

В который раз спешу тебя запомнить

Такой, гори, моя звезда, которая мираж,

Которой вовсе нету,

Звезда, которая сгореть успеет до рассвета.