Сердце стучит размеренно и сильно, подкатывая к горлу. Каждый удар давит сначала на желудок, потом - на ключицу, и к кончикам пальцев расходятся мурашки, такие же есть у барабанной пленки, когда по ней стучат.

Я пытаюсь погладить свои колени, но ключицу дергает, руки сгибаются судорожно, локти стукаются за спиной, и тот человек говорит "успокойся", я не вижу его, но помню: он похож на меня, этот черт, который забыл представиться.

Дело такое: мне похуй.

- Налей вина, дятел, - говорю, захлебываясь в таком равнодушии, какое испытывал только Гитлер в детстве, когда подтирался своим аттестатом. - Налей вина и включи музыку, я хочу, чтобы сердце стучало в ритм, а потом проваливай.

Вспоминаю смутно, я в помещении, да, точно, ветер отсутствует, тут есть шкаф, в шкафу что-то мое (одежда? книги? какие к чертям книги...диски..шмотки.еда-да, мясо.......Мясо?), стол, стол (два стола), здесь должно быть молоко и сигареты, где здесь я, черт возьми, а где тот человек, да наплевать, стакан молока в моей руке, пью, не захлебываюсь, нет, движения вроде четкие, хотя кто их разберет, мир вращается, но как-то странно, непривычно, то ли вперед, то ли вбок, этот человек ("Меня зовут Уиллард Хартебби" - говорит он).

Стекло стукается о зубы, больно, но кто победил - я или стакан - непонятно, молоко холодное, язык в немом ледяном экстазе, нёбо, челюсти оменевают, а нос, нос, нос

- По всей коже зеленые точки, твои глаза навыкате, твои зубы белоснежны, на ногах веревка, успокойся

- Сигарету! Мое сердце... Оно пробьет мою ключицу, Богом клянусь, прорвет, а до того помнет мой желудок и будет разбрызгивать кровь по стенам, оно не упадет мое сердце не такое, слышишь?

Слушай... тихо, про себя, пока, этот, другой, закуривает мою сигарету, пусть только он попадет ей мне между пальцев, когда сердце дернется, рука отлетит и локти стукнутся за спиной, пусть попадет и выметается, сознание зарезервировано. Слушай, я. Мое сердце повиснет в воздухе и будет биться, выталкивая через обрубки артерий самое себя, пока не вытолкнет все, комната будет красно-черно-ядовитой. Да, ядовитой, кто здесь останется?

Дым, который пошел мне в легкие, был на вкус зеленый.

- Черт возьми! - крикнул я. - Дым должен быть серым, или коричневым, а этот - зеленый! Ты бы еще оранжевую сигарету мне дал, Харт Мудачевский, Клятый.

Спокойно, говорит это. Дело все еще такое - дело не в сигарете, истина не в вине. Дело такое: похуй. Еще есть пирожки с капустой, но это тоже неважно. На самом деле у тебя развалилась магнитола, и ты выкинул ее из окна, как будто ты спортсмен. На самом деле ты сидишь связанный, с одной свободной рукой на подоконнике, а твои зубы - комки из эмали и дерьма. Сейчас я ударю тебя в желудок, а потом - в ключицу, и ты проломишь стекло, и уже ничто не будет важно, твои никчемные мозги - на асфальте, а я, Уиллард Хартебби, буду сиять посреди этой комнаты единственным украшением этого мира.