Неторопливо, сопротивляясь метели, двигался по ночной улице автобус. В салоне, несмотря на позднее время, было многолюдно. Отовсюду слышалось бормотание и хмельной смех. На замерших окнах, то там, то здесь виднелись протёртые полукруглые окошечки и отпечатки детских ладоней.

Хирург Астахов прижался к поручню и наблюдал за солдатом, который сидел в самом конце салона и словно был прикован к улице, к тянущимся огромной гирляндой фонарям. Фонарями - тех долгожданных свидетелей мирной и спокойной жизни, при виде которых первое время даже захватывает дух, и откуда-то из глубины, то морозцем, то приятным пьянящим теплом разливается чувство сбывающейся мечты. Астахов глядя на солдата и сам вспомнил, это пьянящее чувство.

Автобус слегка дёрнулся. Толпа людей, словно морская волна колыхнулась.

- Поаккуратней там, не картошку влезешь! - послышались недовольные выкрики.

- Совсем совесть потеряли, - поддержал женский голос.

Двери со скрипом отворились. Люди хлынули наружу, в объятья холодного ветра и метели. Выпустив пассажиров, автобус двинулся дальше.

Владимир, глядел на отчужденное лицо солдата и вспомнил бессонное безумие Моздокского полевого госпиталя, крики, стоны и пугающую тяжесть отрезанных рук и ног.

«Все у вас будет хорошо, - говорил он после операций, отправляя раненых в тыл, - наберитесь мужества». Астахов часто вспоминал свои слова и ненавидел себя за это вранье. Да разве можно было поверить в то, что все будет хорошо.

Девушка рядом улыбнулась солдату, кажется, что она так же незаметно рассматривала его. Солдат уже не знал, куда спрятаться, от этих взглядов. Он закрыл глаза и попытался заставить себя спать, чтоб быстрее прошли эти мучительные минуты. Ему было неловко от безразмерного бушлата с потертыми рукавами и от того казарменного духа, который, кажется, с каждой минутой становился более явным.

- Отвернулся и все, - вдруг прокатилось по салону старческое дребезжание.

- Все они, молодые, такие!

- Да, а пенсионеры пускай стоят!

- Вы знаете, так везде сейчас, - отмахнулась розовощекая женщина, обратив свой взгляд сначала на сморщенную старушку с палочкой, а потом как бы невзначай покосившись на солдата, – совести-то не у кого не осталось.

-А вроде солдат, - прошепелявила другая, в клетчатом берете и большой родинкой на подбородке. – Чему их там учат!

- Да ничему, - гаркнул, на весь салон дед, с желтым прокуренным лицом. – Беспредел кругом, армия-то развалилась еще давно, вот они там и творят, чего хотят. Я десятилетним мальчишкой на войне оказался, хлебнул сполна. Так тогда порядок был, а сейчас что, все разворовано, солдаты устава не знают.

- И не говорите, у моей соседки сын тоже недавно пришел…

Лицо солдата, словно, начало медленно тлеть, пошло от щек красными пятнами. Он как-то виновато бросил несмелый взгляд, в сторону девушки и поднялся с места, достав из-под сиденья костыль.

Он не сказал за все время ни слова. Подошел к дверям и до следующей остановки смотрел в измороженные двери, и видно было, что эти минуты для него тянутся бесконечно. Он то и дел поправлял ремень и шмыгал носом.

На улице он поднял воротник бушлата и, словно пес, ощетинившись от ветра, свернул в полутемную аллею с редкими фонарями.

- Подожди! – выбежал из автобуса Астахов.

Солдат остановился и с какой-то опаской обернулся на голос.

Еще выбегая, Астахову казалось, что ему есть что сказать, но, подбежав к нему совсем близко, он, словно растерялся, будто забыл все слова.

- Как ты? – почему-то спросил он.

Солдат не ответил и с каким-то вопрошающим удивлением посмотрел на Владимира. На лице его растянулась какая-то уродливая улыбка.

- Хорошо, - процедил он сквозь зубы и постучал костылем по дешевому пластику протеза под хэбешной штаниной.

Он снова отвернулся и поковылял к дому. У бордюра он поскользнулся, костыль отлетел в сторону. Матерясь и шипя сквозь зубы, солдат встал на корточки и нахлобучил на голову белую от снега шапку. Лицо его было красное и мокрое.

- Тебе помочь!? – подбежал к нему Астахов.

- Пошел отсюда, - неожиданно завопил на него солдат. – Уйди! Пошел отсюда!!

Астахов вернулся на остановку и еще долго смотрел на окна, словно пытался угадать, в какую квартиру поднялся солдат. В какое-то мгновение он захотел крикнуть, чтоб было слышно на всех этажах. Но, выйдя из под козырька остановки, он чуть слышно прошептал, - все будет хорошо.