…Люди построили необычную, но страшную машину. Она стреляла молитвами, но ложность их не сразу открывалась глазам нашим. Когда мы узнали об этом, было уже слишком поздно – два моих брата и я успели попасть в сети людей. Липкие сети, они тут же сковали наши крылья, и мы камнем упали на Землю. Люди схватили нас и разлучили. Но я слышу моих братьев, я вижу их глазами, как слышу плачь братьев и сестер, так нежно льющийся с Небес. Им еще тяжелее, чем нам, им приходится взирать с высот на наше заключение, взирать и не мочь помочь нам. Как чудесно слышать их голоса прибывая в такой дали от них, пусть и грустны они и печальны.

А здесь, среди каменных стен, куда кинули меня, приковав цепями к холодному влажному полу, я, не в состоянии пошевелить даже перышком, могу лишь слышать и видеть, что делают люди с братьями моими.

Как страшны эти сцены, как жестоки и немилосердны.

Один распростерт на столе, связанный по рукам и ногам, другого подвесили за крылья, пронзив их толстыми кольцами. Но братья не могут кричать от боли, они могут только тихо стонать. Крик их – это песнь ангельская, понять которую не дано человеку; люди услышат лишь усладу для собственных ушей, но не прознают о мучениях, что доставляют они пытками своими. И братья не кричат.

А люди жгут им крылья, колют иглами, режут и ломают. Брату, привязанного к столу, разрывают грудную клетку – ребро за ребром. Какая ненависть и страх в глазах людских. Как неистово кричат они, пытаясь дознаться: кто мы и откуда? Но говоря языками ангельскими и человеческими, нечего сказать братьям мучителям. Молчат они.

С развороченной грудью лежит мой любимый брат и тихо, медленно умирает. Но человеку интересно, как долго еще протянет крылатое создание, и они вырывают сердце его. И обжигаются, и кричат от боли, и топчут, проклиная, алое бьющееся сердце брата моего. Затоптали. От переполняющей их злобы, вонзили пики в разоренное тело ангела. Теперь его тело мертво, теперь мой брат, улыбаясь, опечаленно подхватывает плачь братьев и сестер небесных, воспаряя к ним.

А люди принимаются за второго брата. Они окунают его в кипящую воду и сдирают с ног кожу. И пусть известен нам дар пророчества и знаем все тайны мы, и имеем всякое познание и всю веру, так что можем и горы переставлять, но любовь наша все терпит. Терпит брат мой, ибо знает куда уйдет, скинув телесную оболочку; ибо знает, куда уведет смерть тех, кто мучит, и лучше бы им вовсе не рождаться. Терпит любовь наша, молим мы Создателя за тварей, что так унизили себя. Жалеем падших до сотворения страшной машины. Сколько же лжи и обмана вокруг – дышать тяжело от них в этом мире.

Не угомоняться. Вопросы людей никчемны, стремления фальшивы, и не могут они дознаться ответов. Решают срезать под корень белоснежные крылья брата, окропляя перья кровью его. Уносят крылья, а ангелу на шею одевают петлю. Вздергивают, крича: лети же, ну лети! И смех переполненный страхом, отчаянием и ненавистью. Далеко зашли они, боязно от этого им, но остановиться уже не могут, еще больше распыляя в себе чудовищный пыл. Бедные отблески искр Божьих.

Мой брат улетел вослед первому. Я рад за него, рад, что кончились его мучения, что вновь он на Небесах, где и должен быть.

Зачем же вы так поступили? Зачем? Не достоин я быть распятым, как Сын Божий. Прости Отче! Словами Сына твоего говорю Тебе: не ведают они, что творят! Прости им!

Распяли на кресте. Срезали крылья, как брату, прибив к спине два тяжелых железных крыла. Какое кощунство, что текут по щекам невидимые слезы. Вывезли на кресте на площадь, установили на помосте, под которым дрова и хворост. Кричат всем людям, всей толпе, волнующейся словно нива – ни конца, ни края. Кричат, что Вельзевул я, притворившийся посланником Божиим, предводитель демонов. Много мерзких слов; а толпа, ужасаясь, не может не нарадоваться не правде. Раздражается, мыслит зло – черная туча висит над их головами. Крики негодования и шипение – сам Люцифер предстает в образе народа, готового совершить бесчинство. Каждый может плюнуть в меня, и каждый, кому удается подойти в страшной давке, подползти, рискуя быть затоптанным, каждый плюет в меня и проклинает. Летят объедки еды, бьют по телу камни. А зачинщики, поймавшие нас хитростью и ложью, учинившие кровавый суд над нами, спешат разжечь костер под моими ногами.

Отдаю тело мое на сожжение, но не перестаю любить вас заблудшие дети Создателя. Ибо нет мне без любви никакой пользы. Созданы любить мы, и ненависть всяческая противна нам. О люди, внемлите словам извечным, не изменить которые, не переписать на лад иной. Взываю к вам немым голосом – услышать его сможет всякий, кто да слышит. И я начинаю петь. Пусть для многих будет это просто пением, ангельским, красивым и светлым, донесшимся до людей сквозь языки пламени, но найдутся, всегда найдутся те, кто услышит в пении истину слов, завещанных Богом. К ним взываю я, услышьте простоту, впустите в себя, и жизнь ваша выйдет из ночи в день прекрасный, где царствует любовь. Слушайте, что и так известно испокон веков: прекратятся пророчества и умолкнут языки, знания упразднятся ваши, ибо слепы вы от того, что отчасти знаете, и отчасти пророчествуете, но когда настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится, лишь любовь никогда не перестанет.

Спев песнь свою, я взмыл в небо, не смотря ни на дым, ни на костер, ни на толпы. В огне догорало то, что уже не было мною. Впереди слышалась радостные приветствия, сменившие плач. С Небес тянулись руки братьев и сестер. Мы снова были все вместе.

Последний ангел покинул Землю…