Сатана приходит ко мне по ночам и, присев у изголовья, ласково поглаживает волосы. А я лежу, подтянув колени к груди, лицом к стене и молчу.

- Я знаю, что ты не спишь, - шепчет он мне и улыбается. Я не вижу улыбки, потому что лежу спиной к Сатане, но мои глаза открыты. Я чувствую эту улыбку, ее трудно с чем-либо спутать, но продолжаю молчать.

- Я знаю, что ты не спишь, - вкрадчиво повторяет он, - иначе я бы не пришел к тебе.

Если бы я умел заплакать просто так, то я бы, наверно, заплакал, и Сатана тут не при чем. Еще до того, как он вошел в мою комнату, у меня вдруг защемило в груди, мне стало одиноко и тоскливо, до безумия. А еще страшно, видимо, оттого, что я не мог найти ни одной причины для внезапной волны охвативших меня чувств. И когда нелепость всего происходящего в моей сумасшедшей черепушке, явно пострадавшей от излишне хорошо развитого воображения и слишком долгого употребления наркотиков, достигла своего апогея, он вдруг пришел ко мне, сел у изголовья и стал гладить мои волосы. Сатана явно пытался успокоить меня, но пока у него ничего не выходило. А я лежал и не знал что сказать, Только захотелось прошептать сквозь зубы какую-нибудь гадость, но вышло совсем иначе:

- Выходит, я тебя позвал, да?

- Да, – он провел пальцем о моей щеке, - Я прихожу, только когда меня зовут.

- И как это вышло, - не мог понять я.

Сатана негромко посмеялся.

- Очень просто, мой мальчик, ты умеешь различать свой страх и не прятать его в глупую злость.

Я закрыл глаза и набрал полные легкие воздуха. Легче не стало. Воздух оказался очень вязким и чересчур теплым, словно я вдыхал и выдыхал его уже не одну сотню раз. Впрочем, так оно и было. Мне подумалось, что стоит открыть окно. С другой стороны, тогда налетит целый рой прожорливых и звонких комаров.

- Запомни купить сетку, как появятся деньги, - порекомендовал Лукавый. А я не запомнил.

- И чего я боюсь сейчас? – спросил я у него, открывая глаза и выпуская порцию вновь переработанного воздуха.

Сатана ответил не сразу. Мне вдруг искренне захотелось, чтобы он сказал что-нибудь вроде: «Тебе это лучше знать, мальчик мой», или: «Спроси у себя самого», тогда бы я мог преспокойно убиваться своим незнанием и дальше, но он убрал руку от моего лица и вздохнул. Так вздыхают очень близкие нам люди, когда мы вынуждаем их затрагивать темы, касающиеся нас, но которые они бы предпочли замять. Мне стало не по себе.

- Не оправдать ожиданий, - важно произнес Сатана, но я уловил в его голосе нотку из иронической октавы. Так, будто, он процитировал меня, а не высказал свое мнение. – Но ведь это не совсем так, мальчик мой, правда?

- Правда, - сдался я, - мне уже почти наплевать на ожидания.

- А вот это уже ложь в чистом виде, - улыбнулся мой собеседник. Я опять не мог видеть этого, но испытывал странные ощущения: холодок по спине, но скорее похожий на приятную прохладу ветра, сорвавшегося с трепещущих листьев, в знойный день. – Только это все сейчас не важно, ты боишься на совсем другие темы.

- Почему ты не искушаешь меня? – попытался я уйти от его ответа.

- Потому что ты и без того искушен в соблазнах. Но боишься, что не способен дать женщине того, чего она хочет, - моя попытка провалилась с треском, уходя от ответа, я случайно пришел к нему, - Случайностей не бывает, - ответил Сатана моим мыслям и продолжил. – Ты боишься наскучить ей умными и важными разговорами, тебе страшно, что ей надоест твое внимание и забота, что ты сам перестанешь быть ей интересен, - он потрепал мои волосы и ухмыльнулся. - По крайней мере, это лучше тех страхов, что были раньше, когда ты боялся, что скучно будет тебе.

Пожалуй, он был прав, мне даже не захотелось спорить с этим фактом, жужжавшим маленькой мухой в моих сонных извилинах. И как всегда бывает в таких случаях, эта муха расшевелила мозговую деятельность, породив новые мысли на заданную тему.

- Я не знаю как себя вести, - я снова открыл глаза, словно решился смотреть правде в глаза. Видел, конечно, только стену в пяти сантиметрах от переносицы, но смотрел на правду. – Я не хочу излишне давить на нее, тем более требовать чего бы то ни было, или как-либо ограничивать, но при этом мне страшно оказаться слишком мягким. Это не приведет ни к чему хорошему, и не понравится ни ей, ни мне. Я хочу, чтобы ей было легко и свободно со мной, и я хочу чувствовать себя сильным и твердым, хочу заменить мягкость гибкостью, только не всегда знаю как.

- Вот видишь, - искренне обрадовался мой гость, - ты и без меня можешь справиться! Продолжай в том же духе и у меня разовьется комплекс ненужности.

- Вопрос в другом, - продолжал я, - что с теперь с этим всем делать, и как себя вести.

- Вообще-то, если по-хорошему, - (странно слышать такое из уст Дьявола), - то это вопрос не ко мне, а скорее ко Всевышнему, я все-таки работаю больше со страхами. Но есть одна загвоздка.

- Какая же? - нахмурился я.

- Видишь ли, - едва ли не виновато улыбнулся Сатана, - Господь, сотворивший тебя и меня, располагая абсолютной мудростью и безграничной любовью, вовсе не обременен при этом ни разумом, ни сознанием. По сути, он – это ВСЕ, а ВСЕ – это он. При таком положении дел, либо думалка у нас, либо у него одна на всех.

Я уловил, о чем говорил мне Лукавый, это было не так трудно представить, как могло бы показаться. Возможно из-за моей склонности к шизофрении.

- Выходит, - подытожил я, - спросить у него не получится.

- Спросить можешь, - пожал плечами Сатана, - только вот ответы он пришлет тебе в лучшем случае в виде загадочной случайности, но, скорее всего, конкретным опытом.

- Ясно.

И в правду все было ясно. Опыта не хотелось, хотелось ответов. А они обычно приходят ко мне совершенно неожиданно и сами по себе, как снег на голову.

- Слушай, Лукавый, а можно тебя спросить? – поинтересовался я.

- Валяй!

- Вот ты мне сейчас расписал все про Господа нашего всемогущего, и я, признаться, совсем не удивлен. Я даже, по правде сказать, ожидал чего-то подобного-преподобного. Ты вот мне лучше расскажи, а кто ты сам-то тогда получаешься?

- Это будет гораздо сложнее объяснить, - произнес он и задумался. А я повернулся на спину и взглянул на него. Он смотрел в мое окно, опершись на подлокотник дивана, и, казалось, совсем не шевелился, возможно, он даже не дышит. Впрочем, это к лучшему: в комнате было и без того душно. Вдруг, так и не шелохнувшись, он тихо заговорил, – Представь себе, что часть Будды, соединяясь с Нирваной, пожелала остаться человеком вне времени и пространства; и добавь в это сумасшествие чуть извращенное представление о возможных формах прекрасного, например искусство убивать, или красота интриги, или еще что-нибудь в этом духе. Вот и получаюсь я во всей своей красе: исчадие зла и сеятель скверны.

Я невольно улыбнулся его определению себя. А он посмотрел на меня и тоже улыбнулся. Так, словно мы были старыми друзьями, давно не разговаривавшими друг с другом, но после случившийся вдруг беседы, с радостью осознавших, что понимание дается все так же легко, а общение выходит спокойным и непринужденным на любые, даже самые важные темы.

- Спасибо, - сказал я.

- Обращайся – ответил он.

И исчез. Наверно, пока я моргал, потому что случилось это в момент, но не показалось мне внезапным или неожиданным. Быть может оттого, что я все еще ощущал его странную, поистине дьявольскую улыбку. Не исключено, что он позаимствовал этот трюк у Кэрролла и его знаменитого Кота.

Я сладко потянулся до хруста в костях.

- Пора и мне в страну чудес, - зевнул я, поворачиваясь обратно к стенке. – Утро вечера мудренее.

Я был доволен, что у меня, наконец, появились вопросы, раньше чем ответы на них, а то я бы заподозрил себя в гениальности или шизофрении. А может и в том и в другом сразу, тоже неплохо. Впрочем, может быть уже? Возможно, я давно стал шизофреником, а воображением себя попросту оправдываю, чтобы не признаваться в безумии?

Нет, пока я еще в своем уме, в этом я уверен.

Сатана приходит ко мне по ночам, и?

Бог-то не приходит.