Я всегда оставляю двери открытыми. Есть ли смысл их запирать, если он всё равно собирается войти? Есть ли смысл?

***

Ноябрьское солнце освещает мою комнату. Этот острый свет везде, кажется, от него не скрыться, хотя, говоря по правде, не совсем и хочется… просто меня так всё это достало. Вся эта буденность, а ведь я еще и не начал жить. Я лежу у себя в постели, перелистывая пахнущие чернилами и морозным утром страницы газеты, особо не вдумываясь в строки, где мою семью обвиняли во всех преступлениях мира. Я честно пытаюсь читать, но не могу сосредоточиться, всё время бросая взгляд на громко тикающие антикварные часы. Он обычно приходит ко мне в это время. Что же заставляет его задерживаться. И пусть появились лишние всего лишь четыре минуты, они заставляют мои руки дрожать крупной дрожью. Я еще не знаю, что последует этим утром, он всегда желал мне доброго утра ровно в девять. А уже почти пять минут десятого. Тем не менее, вскоре я слышу приближающиеся шаги… я тогда впервые видел его таким печальным. Или это была сосредоточенность? Или задумчивость? Сейчас не припомню. Но что–то в нем было в то утро не так.

Мне было всего тринадцать. Ему исполнилось двадцать семь. Я до сих пор не особо ощущаю этот огромный разрыв.

Извини, брат… я не хотел.

***

Яркий мартовский свет наполняет мою комнату такой же безысходной яркостью, что и несколько лет назад. Я, наконец–то, вернулся домой. Его белые лучи повсюду – на полу, на столе, на кровати. На ветхом шкафу, где хранится моя старая одежда, на старых пластинках, которые я никогда не ставил. Верхняя из них – «Et Si Tu N'Existais Pas». Очень странно. Я всегда помнил, что наверху лежал «Реквием», мне всегда нравился Моцарт и эти его простые, но наполненные слезами мелодии. Неужели он переложил их? Неужели слушал? Неужели, чтобы не забыть меня? Ведь мы не виделись почти три года.

Я сажусь на кровать. Всё такая же мягкая. Наверняка тут по сей день каждую неделю горничная меняет постельное. Интересное, у нас еще работает Ли Цинн? Не важно. Именно здесь, на этих белоснежных простынях я проводил большую часть времени, читая, напевая что–то под нос, здесь мы с братом сидели вместе, разговаривая, он рассказывал мне, еще когда я был совсем ребенком, о своих успехах в школе, после – в институте. Мне было девять, он обнял меня и поцеловал в лоб. Как отец. Вернее, как должен был отец.

Я ложусь на кровать, с головой окунаясь в воспоминания. Я слышу звук шагов в коридоре. Господи, да он почти летит сюда. Пусть шаги кажутся медленными, но я чувствую, что он еле сдерживается, чтобы не побежать, почти перепрыгивая рисунок на ковре.

Как бы там ни было, ожидание закончилось, трясущиеся руки напоминают мне те дни, когда он меня воспитывал, как однажды, всего один раз опоздал. С тех пор у меня всегда трясутся руки, когда я по утрам слышу шаги. Уткнувшись лицом в подушку, я жду.

«Ты снова не закрыл двери»

Я никогда не закрываю двери. Ты всё равно зайдешь. Я не знаю, чего ждать. Да и чего бы я ни ждал, чего бы не ждал, что бы ты не задумал, брат, я всё равно не смогу тебя остановить. Ты же старший. Я не могу перечить старшим. Ты учил меня.

Он просто садится рядом. Мне кажется, что сейчас у него такое же выражение лица, как и в то утро. И мне кажется, что он отлично знает, о чем я сейчас думаю. Мне кажется, что я смотрю на происходящее со стороны. Я не вижу его лица, но я знаю, что он прикусил губу. Неужели он действительно читает мои мысли?

Я жду.

Он проводит рукой по спине, непривычно нежно для себя. Ладонь останавливается на пояснице, он обхватывает меня за талию. Эти теплые объятия и нежный шепот:

«Прости, брат… прости, я не хотел…»

Конечно, не хотел. Мы же сошлись на этом несколькими неделями позже. Я обещал забыть. И, фактически, я забыл. Я не вспомню при тебе об этом. Только иногда позволю себе вспомнить тот месяц. Ровно через четыре месяца мне исполнилось четырнадцать лет. Я обещал, и я забыл. Только иногда, наедине с собой я вспоминаю. И только ночь может скрыть слезы, вызывающие у меня эти воспоминания. А до тех пор, ты – мой брат. Давай забудем прошлое.

«Le garcon avec de yeux de l'ange…»– тихий–тихий шепот.

~

~

~

~

Кто–то тихо постучал в дверь. Николас отложил бумаги. В любом случае, рассказ почти закончился. Последний абзац, состоящий из двух строк был на французском. Да и само повествование было написано довольно странно.

Дверь тихо отворилась, и в комнату заглянул Рено.

– Ну, как?- спросил он шепотом,– Шутка прошла на «отлично»?