Эпилог. После морского пути, беспрерывной качки, когда палуба ни на один миг не хочет прекратить пляску под ногами, вновь ощутить твёрдость почвы, её безмолвное спокойствие – самая большая награда, которую только можно представить. Ступив на пирс, я ещё несколько шагов сделал подскакивая на носочках и раскачиваясь из стороны в сторону. Но, уже подходя к прибрежной площади, мне удалось совладать со своими ногами – походка стала более твёрдой, шаг ровней и размашистей. Город-порт приветствовал новоприбывших ароматами тухлой море-продукции и повседневной суетой скупщиков и перекупщиков ввозимого товара. В целом, и это правильно, город жил за счет многокилометрового, растянувшегося вдоль извилистого побережья, вонючего порта. Конечно, многие, кто связывал свою жизнь либо с ловлей рыбы, кальмара и другой морской живности, либо жил непосредственно подле берега, может, и привыкли к постоянному “благоуханию”, только не я. Восточные земли – откуда я прибыл – во мне больше не нуждаются... или, точнее будет сказано, некому нуждаться. Так почему же именно на Северные приделы я решил податься, и, вообще-то, как видно, прибыл. Всё очень просто. Южные земли мало обжиты, хоть довольно большие, а в глубь так вообще не обследованы. (Исследовательские группы продвигаются медленно и по их донесениям, как мне известно, местности там малопригодные для проживания – сплошь пустыни.) Западных земель, по сути, нет, вместо них – редкие мелкие острова, заселённые аборигенами-людоедами. Северные, по этому, считаются, – так оно и есть, – самыми густонаселёнными и обширными. Выбор сделан и воплощён. Поглубже запахнувшись в походный плащ (не смотря на летний сезон, север не шибко расщедривался на тепло, предпочитая лёгкую прохладу и повышенную влажность), и покрепче перехватив волнистую клюку – служащую для опоры в последнюю очередь, – я направил стопы к приглянувшейся мне таверне. Вывеска над входом многозначительно гласила: “Рубикон”. Хм, перейти Рубикон... Не слишком ли громкое название для грязноватой, ничем не выделяющейся забегаловки? Э, нет. Именно в таких местах и протирают задницы самые нужные люди, на вид грубые и малообщительные, но стоит им подпить, разгорячиться – язык у них становится как помело. Честно говоря, не ожидал, что в этом городишке столь заботливый народ. Не успел подойти, как мне уже открывал дверь, вылетая босыми ногами вперёд, пьяный морячок. Внутри народу оказалось значительно больше, чем я ожидал. Все столы, на четыре персоны каждый, были заняты сверх нормы; у стойки с хлопочущим хозяином, стоял “взвод” патруля – пять человек; а то там, то сям, подпирая стены, вяло шатались взмыленные рыбаки, заглянувшие сюда, видимо, для того, чтобы пропустить пару лишних кружечек хмельного. Перед самым, теперь уже выходом, потирая потные ладони, громоздился здоровенный амбал – полноценный вышибала, не иначе. Как и следовало ожидать, первые секунды полностью посвятили на изучение нового посетителя, то есть меня. Насмотревшись, налюбовавшись, люд возвратился к прерванным делам – питью и разговорам. Общий гул возобновился. Я протиснулся к стойке, притулившись около крайнего патрульного и, пошарив в глубоких карманах, высыпал на гладкую поверхность несколько серебряников и один золотник. Рядом хмыкнули. -Кружку «Хвойного» тёмного, – сказал я подлетевшему хозяину. -«Жбовская» пивоварня нам своего пива не поставляет. Дорого, ё, – протараторил он, вытирая пот со лба тряпочкой, которой только что протирал стаканы. -А какое есть? – немного огорчившись, спросил я. -«Туссо», «Тан Себеряк», «Ярл Хаврентий», «Мёртвый скальд» – это от «Урмандской» пивоварни. – Хозяин надул щеки и шумно выдохнул. – И из пивоварни «Светлого Розария»: «Чмур», «Три дьякона», «Еретик» и «Аутодафе». -«Еретик», крепкий? -Какой же ещё, – удивился хозяин. -Ну, давай. И кальмарчика сушенного не помешало бы. Хозяин кивнул, что его желеобразные щеки завибрировали, аккуратно, средним пальцем, придвинул к себе один серебряник, схватил монетку и поскакал выполнять заказ. Придвинувшись к соседу, без лишних разговоров, я поинтересовался: -А что, сударь, далеко ли от сих мест ближайшая деревенька? Прежде, чем соизволить ответить на совершенно простой вопрос, патрульный смерил меня презрительным взглядом. Ну да, как же иначе… -Чем же тебе… почтенный, – видно, с величайшим трудом выдалось ему последнее слово, – не подходит наш город? -Против городов, в том числе и этого, я ничего не имею, но организм мой привык к деревенскому воздуху, да и пользы мне там больше будет. -Чем же тебе деревенщина поможет-то? – усмехнувшись, поинтересовался второй патрульный, гундосым голоском. -Не малым, – уклончиво ответил я и приложился к поднесенному пойлу. -Кто ты? – резко спросил первый. Не знаю, что он хотел узнать – имя, профессию, из какого рода? – знать не суждено. В таверну влетел, сшибая вышибалу, усатый патрульный старшина. Не замечая обиженный вопль здоровяка, старшина – нечаянно конечно – расположил кованый каблук на его руке и заорал: -Сукины дети, вот вы где прохлаждаетесь, мать вашу! Морду опухаете! – И ещё громче: – На пятый причал, уроды, бегом марш! -Сарви, что за спешка…?! – попытался прекословить маленький такой патрулёк. -Заткнуться! – гаркнул начальник. – Корабль полный трупов – это вас не касается? Я сказал, вперёд! Оторвали задницы и – вперёд! Раздавая пинки и затрещины, старшина погнал свою бравую команду на место преступления. Опять досталось незадачливому крепышу, не успевшему вовремя отползти – вся компания, шумно галдя, пробежалась по распростёртому телу. Тишина и стон вышибалы заполнили пространство забегаловки. -Кхм, – прокашлялся я. – Может, кто подскажет, далеко ли отсель ближайшая деревушка? И как до неё быстрее дойти? Новость о корабле с мертвыми пассажирами и не менее мертвой командой, меня нисколько не взволновала. Чему удивляться, если я на нём приплыл…
Глава 3. Не смотря на то, что всю ночь бешено лил дождь, к полудню на земле не осталось ни одного влажного пятнышка, до того сильно палило солнце. Оно иссушало, наполняло воздух духотой, дышать было невмоготу, что голова кружилась от вездесущего зноя. Казалось, это никогда не кончится, так же как и искажающее горизонт марево. Но никакая жара не могла мне досадить – я был переполнен силой. Новой. Молодой. Не видевшей растраты. Она была необходима, ведь впереди лежали лиги морского пути, дни длительного плавания. Единственное, во что вливалась сила, так это в блаженную прохладу, окружающую меня с ног до головы. Она не позволяла своему носителю неудобств; хоть и временному, но владельцу. Знал бы кто, какой ценой она досталась… Нам не привыкать. Не в первый раз и, дай боже, не в последний. В процессе получения силы нет, пожалуй, ничего сложного. Все действия элементарны до безобразия, но выполнять их нужно с осторожной точностью, иначе ничего не получится, а может даже обернётся немедленной смертью. Самое простое правило… нет, не правило, а то, где необходимо проводить ритуал – это в деревнях. И это отнюдь не бред. Почему именно в деревнях? Ну, это обобщённо, поверхностно. Дело в том, что в относительно давние времена, когда медицина не развилась как отдельное знание, на массовые поселения напал мор. Такими поселениями были города. Конечно, тогда и городишки сами поменьше стояли, и числом общим их значительно меньше насчитывалось, но и такого расклада хватило с избытком. Чума пожрала тысячи душ, скосила под корень много знатных родов… В деревнях, поселках и других крестьянских селениях обошлось без злого рока болезни – крысы, как не чудно, сбежали в разрастающиеся города, где излюбленных отходов не в пример больше и качественней. Оставшиеся единицы, видимо, не были подвержены заразе. Как бы там ни было, но люд, наученный горем, испытывать судьбу далее не решился и в каменных джунглях стали возникать крематории. Миг, и к обыденным обиходам городов присоединилась кремация. Трупы сжигали, а пепел… на усмотрение родственников… Теперь, десятилетия спустя, кладбища остались лишь при небольших селениях, где и по сей день хоронят по-старому методу – закапывают мертвеца в землю. И никто не подозревает, какую силу таят в себе погосты. Никто… кроме меня. Повезло же мне. Благодаря великому и непредсказуемому господину случаю. …Можно, что бы ни утруждать себя пешим ходом, переместиться к пункту назначения, дождаться попутный корабль, а там – здравствуйте, волнующиеся просторы морей. Можно, остановив движение бесконечного времени, сделать волевой шаг, и готово… Но не нужно. Силу не стоит тратить на столь ненужные прихоти. Она ещё понадобится. А дорога знай себе ложится пыльной лентой, стремится, извиваясь, вперёд, в колышущийся придел. Очередной поворот и дорога врезается в небольшой лесочек. Хотя и лесочком назвать это сложно. Так, независимое произрастание пары, другой десятков деревьев. Остаётся пройти подлесок, минуть поле Двух камней, спуститься с кручи к побережью и… дождаться корабль. -Мил человек, – раздался весёлый голос справа от дороги, и из зарослей частого кустарника вылезли шестеро улыбающихся мужичков. – Не угостишь ли голодных сироток лишней денежкой? Говорил, шествующий впереди “бедных сироток”, кряжистый, лысый на всю макушку, изрядно прихрамывающий на обе ноги, человек, лет так сорока пяти. Завораживал растянутый до маленьких ушек оскал предводителя – зубы в нём располагались в шахматном порядке. Вся банда попрошаек не отличалась высоким ростом, но из-за ширины плеч больше походила на квадратные трафареты. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться – сейчас сзади, меня обступают остальные. Любой услышал бы их, но я ещё и почувствовал, безошибочно определил, сколько их – трое, – и где кто стоит. И в итоге получалось девять против одного. Подходящий расклад. Утруждать себя ответом разбойникам… хм, с маленькой дороги, я посчитал лишним. Никаких фейерверков, зрелищных представлений. Всё намного проще. Небритые рожи, уверовавшие в лёгкую добычу, неожиданно изменились, напряглись, глазницы расширились, полезли наружу глаза. Потные тела, что виднелись под мокрыми расстёгнутыми рубахами, быстро потемнели, начали морщиться, иссушаться. Стали лопаться вены и артерии. Брызнула кровь, но не потекла на пыльную землю, заструилась по всей поверхности скукоживающихся тел, обволокла, заключила в алые коконы. И в момент, когда красной дымкой стала испаряться кровь, остатками всасываясь обратно в валящихся в пыль изуродованных людей, пласт мира сотрясли, сливаясь воедино, девять пронзительных, наполненных неподдельным ужасом, вопля – это возопили обманутые души умерщвленных бандитов. Они проклинали того, кто удостоил их неблагодарной участью. Срок заключения в физических оболочках не истёк – они погибли преждевременно, не прожив отведённого времени, – а небеса не распахнут златых врат для них раньше срока. И остаётся неприкаянным душам искать укрытие в другой, всегда открытой, обители; обители, где рождалась основа зла – в аду. Понимая это, можно понять и столь отчаянные крики – стоны, пропитанные злосчастным страхом. И я слышал их – один лишь я – больше никто. К этому привыкаешь не сразу, но привыкаешь. Сколько на мне уже проклятий? Часть силы истрачена. Теперь дело за малым. Из трупов выйдут отличные зомби. Конечно, придётся распрощаться с остатками силы (как легко же она тратится!) и заплатить “дань” не упокоенным. Но это плюс, и, при том, очень большой. Рассчитаться приведётся шанс… да, всё на том же кораблике. Зомби получат “дань” из живых и угасание, а я новый ток сил. Рискованно. Вдруг корабля вовремя не прибудет… Надеюсь, всё получится. Не хочется настраивать против себя воскрешённых. Ой, как не хочется. Но что поделаешь…
Глава 2. Измотан, опустошён. Так тщательно накапливаемой силы, можно признаться, не хватило на переход. Приходилось экономить практически на всём: подставляться под жгучие лучи неустанного светила, испытывать жажду, голод. Ни к чему хорошему такие ограничения не проводят. Я чуть ли не валился с ног. Как могла природа создать такое – сотни миль, доходящей до пояса, сочно зелёной травы?! Сплошная степь! Редкий зверь пробежит, редкая птица пролетит. Или я уже не замечаю. Ветер, и тот не порадует свежей прохладой. Земля кормит. Но я кормлюсь другим. И ведут службу жара и сухой воздух – днём, холод и шёпот травы – ночью. Резкие перепада температуры, что почва то остывает в одно мгновение, то впитывает вновь наступающий жар. Человек не меч, подобная закалка не укрепляет, но разрушает организм. А ты бредёшь, теряя надежду: если не дойдёшь, сломаешься?.. И уходит сила и силы. Главное не сбиться с пути – бледной нитью указывает направление сила. Самую малость она помогает своими остатками, крошками. Что, если б у меня, её не было? Страшно подумать. Но удача пока не в состоянии спрятаться от одинокого путника – на “дороге” встаёт временное пристанище бродячего табора. Судьба не уберегла цыган. Она ещё на моей стороне. Собственный закон: отдаёшь малую часть, чтобы заполучит большую. Умертвить несколько человек, предоставляя им самим собрать “дань”. Теория верна – сила польётся потоком… плохо, что не большим. Но должно хватить. …Хватило. Переход, будь он неладен, позади. Теперь открываются новые возможности. Если молва не врёт, а она обычно правдива, то Левое побережье просто-таки утыкано деревенскими поселениями. Городов нет вообще и с ними, получается, князей, а значит и дружины. Деревушки “работают” сами на себя, не платят дань, а заправляют всем старосты. Как и положено. …Селения пустовали. Все деревушки, которые я проходил, были разорены, разгромлены, многие преданы огню – остались пепелища. Погосты же были, но воспользоваться ими не имело смысла, этим только подвергать себя неоправданному риску. Поганое правило! Куда же подевались, чёртовы крестьяне? Словно вымерли. А я шёл, надеялся и верил. И что вижу? – Запустение! Как не сдерживаешь нарастающую злость, всё же она находит выход, выплёскивается наружу. Незримой волной расцвела и тут же угасла последняя капля силы. Остался исход – две покосившиеся избушки, потемневшие от гари и времени, развеяло в прах. Нашлось местечко для слабости и испуга. Хватит ли меня на дальнейшие странствия, если нет уцелевших селений до самого моря? …Зачем это всё? Эти не прекращающиеся переходы? Нет ответа, но существует оправдание. Всё ради силы, ради самоудовлетворения. Подобие наркотического блаженства, но сильнее, и постоянно требующее новых доз. Попробовав силу, хочется пробовать её постоянно… вечно… Вот только сердце даёт сбой, замедляет ход, стоит чуть помедлить с процессом её добычи. Порой так и кажется, что без неё я не выживу…
Мне безумно везёт. Стоит отчаянию завладеть тобой, как вот оно – желанное, искомое. Под вечер, взойдя на очередной холм, я увидел лежащую у подножья небольшую деревню. В окнах дрожит свет свечей, из труб кое-где идёт дым. Деревня явно населена. Неожиданно и радостно. В желудке предательски заурчало – питаться полевыми мышами и дикой ягодой, не самый лучший способ пропитания. Но еда подождёт, никуда не денется. В первую очередь надо насытить иной голод. Я иду к местному кладбищу. Настало пора применить драгоценную клюку. Надо установить центр, – сосредоточие силы, – проводник. Славная будет работа, обильная жатва. Здесь жестокость – дополняет мощь. И, не то подтверждая, не то опровергая мои слова, с ночного неба, накануне затянутого низкими тучами, сорвалась пушистая молния. Вслед за ней громыхнул раскатисто гром и низвергся дождь.
Глава 1. Ночь. Крупный погост с маленькой церквушкой на краю. Большего и желать нельзя. Час настал. Никаких пентаграмм и других, так называемых, магических символов и элементов. Я, клюка и погост с захороненными трупами. И время. Мне не нужны старые, дряхлые, полусгнившие и догнивающие зомби. А нужны более-менее целые, не подвергшиеся сильному распаду и долгому лежанию в земле. Но таких здесь много. Хорошо, когда одно кладбище на две деревни. Клюка воткнута в землю. Я закрыл глаза, – сосредотачиваюсь, – держу крепко кривой стержень трости. Отдаю себя и кусочек своего бытия, частицу жизни – она пробуждает дремлющую силу, разжигает жажду в мертвых телах. Погост “оживает”. Разверзается земля, выпуская из своего лона обретших вторую, не долгую жизнь. Вокруг тишина – зомби молчаливы. Они под моей властью, но эта власть не долговечна, неупокоенные хотят принять, взять “дань”. И я даю её. Остаюсь стоять на месте, мое зрение воспаряет ввысь, чертит путь к “дани”. Мёртвые найдут то, что так сильно хотят. От их “удовольствия” и смерти живых, родится та сила, которая мне и нужна. Океан силы. Насытившись, зомби лягут рядом с обглоданной жертвой. Это был их последний поход. И будут витать повсюду возгласы умирающих людей и вопли обманутых духов. Плевать! Главное я получу то, что желал. …У входа в церковь, прижав к груди крест, распростёрся священник. Окровавленная ряса прилипла к коже, правая часть головы сильно выедена, что ввалилась глазное яблоко. Рядышком валяется умерший вторично мертвец, в гнилых зубах зажат кусок плоти. Картина для авангардиста. Поразительная вещь – убивая сам, я не получаю ничего, но через ожившие трупы… Зачем я это делаю? Вопрос достойный места в любых скрижалях. Но мертвых я люблю больше, нежели живых, от которых, ведь, нет мне проку. Порой возникает мысль, что я много ближе к ним, уже не живым. Или так оно и есть…
Пролог. Тьма. Повитуха держала на руках ещё теплый комочек – тельце новорожденного, но мёртвого мальчика. На лице старухи читалась скорбь. У роженицы не оставалось сил ни на причитания, ни на плач. В горле было сухо и першило от недавних криков. Она тяжело вздохнула, закрыла воспалённые глаза, и уснула. Теперь женщина мечтала последовать за своим сыном. Судьба распорядилась иначе.
Полностью не пришедшая в себя, молодая мать, незаметной тенью скользила от дома к дому. Собаки хранили молчание, словно проявляя солидарность. Ночная мгла сопутствовала продвижению женщины – никто не увидел одинокого силуэта. Она направлялась к окраине деревни, к деревенскому чародею, как окрестили его местные. Последняя надежда была на него. Мрак. Не успела она постучать в дверь, как та уже раскрывалась ей навстречу. Женщина решительно вошла. За столом, опустив руки на колени, сидел седовласый старик. Затхлый воздух был изрядно разбавлен перегаром. Казалось, старик улыбался, но этого нельзя было разглядеть из-за густой бороды. В целом, хата была обставлена скудно – кровать, тот же стол и стул. Больше ничего не видно. Разве что кругом валяются грязные рубахи и пустые склянки. Кроме трусов, на старике ничего не было, но его это мало смущало. Впрочем, как и саму женщину. -Проходи, – коротко, заплетающимся языком, проговорил чародей. За короткий миг решительности у пришлой поубавилось. Теперь она думала, что старец никак не похож на колдуна, да ещё и вид у него препьяный. Но всё же она прошествовала вглубь комнаты и без лишних слов, вытащив из-за полы плаща маленький свёрток, положила рядом, на стол среди баночек, наполненных разноцветными жидкостями. Темнота. -Помоги мне, чародей, – заговорила шёпотом молодка. – Никогда, до сей поры, не обращалась я к тебе. Считала и считаю все твои деяния злом. Но готова пойти на любую жертву, хоть душу дьяволу… – Она осеклась. – Бог несправедлив ко мне… Я больше всего хотела… Не для того терпела мучения, чтобы потерять… – Голос матери сбился, глаза увлажнились. -Хм, – протянул старик. – Жертва, значит? Мне ничего не нужно от тебя. Но не вправе я утаивать, что плод трудов моих может обмануть твои желания. Не то, что делаю я – зло или добро, – но лишь ваша вера деление всего.
Долго ворожил чародей над ребенком. Неизвестно, сколько прошло времени – оно будто замерло, а может наоборот – дико мчалось вперёд. Казалось, это никогда не кончится. За наглухо забитыми ставнями не увидишь смену дня и ночи. Мгла. Женщина сидела на освободившемся стуле; понурившись, смотрела на пол перед ногами, где грудой покоились тряпки, в которые некогда был завёрнут младенец. Старик сидел боком на жёсткой кровати, совершал пасы над недвижимым тельцем. К взмокшему лбу прилипли сальные волосы. На напряженном лице читалась некая отчуждённость. Пальцы на худых, костлявых ногах то и дело сжимались и разжимались. Сумрак. Малыш вздохнул, задержал дыхание и разразился просто-таки диким рёвом. Старик тяжело обмяк, сполз с края кровати, разлёгся на прохладном полу. Не верящая своим ушам и глазам, своему счастью, молодая мать подскочила к кривляющемуся дитю, подхватила его, страстно прижала к себе. Глаза наполнились влагой радости, плечи затряслись от неудержимого рыдания. -Покажи его мне – тихо, разрезая пелену неизведанного чувства, послышался голос чародея. С неохотой, но всё же поднесла она хнычущего мальчика к лицу старика. Просветление. …Я открыл глаза. Плохо видно. Всё расплывчато… Видно тусклые очи напротив. Они расширяются, – слышится хриплый голос, как из далека, из глубины. Слов не понять. (Всё пронизано красными ниточками, нитями. Из них строятся фигуры.) Затем глаза потухают. (Клубок нитей перестаёт пульсировать.) Видимо жизнь покинула того, кому они принадлежат. Они остекленели. (Сколько силы в этих багровых жгутиках!..)
* * * Старика похоронили отдельно, за пределами кладбища, на рубеже леса. Похоронили наспех, неглубоко. После, могилу чародея обнаружили разрытой – тела в ней не оказалось. Его нашли позже, в доме одинокой матери. Чародей сильно обглодал женщину, и они вдвоём лежали в луже крови под люлькой младенца. Мальчик же был жив, хоть и заливался в крике. Его тело еле теплилось, а сердце билось через раз. В остальном же малютка ничем не отличался от обыкновенного человека, разве что взгляд… Но… …Свет. |
Библиотека // Объявления
