Степан Петрович – немолодой, склонный к тучности и несклонный к меланхолии мужчина - был человеком состоятельным. Благодаря небольшому, но крепенькому капиталу, сколоченному тридцатью пятью годами свирепой экономии, он ездил на новой иномарке, обедал в суши-баре и отдыхал в Турции.

Кроме того, Степан Петрович мог себе позволить обзавестись новой молодой женой (прежняя умерла лет пять назад), но не позволил этого из благоразумия. Какой Степан Петрович был семьянин, была ли у него душа, вера, поводы для жалоб, право на любовь и прочее, упоминать не будем, так как это станет ясно из нижепрочитанного.

К пятидесяти годам Степан Петрович решил, наконец, из спального района перебраться в центр. Купил трехкомнатную квартиру в доме старого фонда, сделал евроремонт. Опять же дочка с внучкой стали навещать чаще...

Теперь, когда вы имеете представление о материальной стороне дела, перейдем к драматической.

Тут бы и зажить Степану Петровичу счастливо, горя не зная. Но нет, всегда найдутся злые, неприятные люди. Вот и в жизни Степана Петровича появился такой нехороший человек. Вернее, даже не человек, а так – инвалид по слуху, соседка бледно-лимонного цвета из квартиры напротив. У соседки этой была собачка – чихуа-хуа, Мосей звали. Крохотная такая, противная, лаяла без конца. А Степан Петрович, надо сказать, отличался странным бессердечием ко всему маленькому, беззащитному и хвостатому. Вероятно, Мося это чувствовала, и когда Степан Петрович ненароком сталкивался с ней в подъезде, она щерила миниатюрные клычки и тихонько рычала. Глухая соседка, таящая в своей желтой беззлобной груди любовь ко всему и вся, этого не замечала и лишь приветливо здоровалась со Степаном Петровичем громким голосом, идущим из горла, словно подбитого мехом:

- Здравствуйте, Семен Аркадич!

Степана Петровича это ужасно раздражало, и он брезгливо морщился. Наличие в подъезде такой неприятной соседки перманентно портило его настроение.

Единственной отрадой Степана Петровича была внучка Оленька. Любил он ее сильнее, чем даже себя. Тоненькие Оленькины косички, голубые и невинные, как дамская почтовая бумага, глазки, каждая ее улыбка, словно дробинки попадали точнехонько в его любящее сердце. Сядет он, бывало, в кресло, посадит внучку на колени и читает вслух рассказы Аркадия Гайдара. Очень Оленька рассказ «Голубая чашка» любила. Все спрашивала:

- Дедушка, а ты бы меня стал ругать, если бы я твою любимую чашку разбила?

- Что ты, детонька! – отвечал Степан Петрович ласково. - Дедушка у тебя добрый. Он никогда не ругается и вообще никого не обижает.

Оленька радовалась так, что веснушки тонули в огне румянца, и обнимала ручонками дедушкину бритую голову с бычьим затылком, плавно переходящим в шею.

В то утро, с которого начинается констатация фактов, вышел Степан Петрович с Оленькой во двор прогуляться. А там, как назло, уже Мося прогуливается. Увидела Оленька Мосю и как закричит:

- Ой, дедушка, смотри, какая собачка смешная! А почему на ней меха нет?

Сказала это Оленька и прямиком к Мосе. Ручку протянула - погладить хотела. А Мосе только того и надо: хлоп, и на спину перевернулась - животик для ласки подставила. Но тут дедушка подоспел.

- Не трогай собаку! – кричит и пинает Мосю остроносым ботинком в живот.

Мося от боли взвизгнула, подскочила и опрометью в подъезд.

Оленька от страха (никогда она раньше своего доброго дедушку таким не видела) расплакалась.

- Зачем ты, - говорит, - дедушка, собачку обидел? Она же играть со мной хотела?

- Какая игра, Оленька?! Собака ведь грязная, блохи у нее, - добродетельно возражает дедушка. - Ты же не хочешь заболеть? – вопрошает он ласково и грозит пальцем.

А тут хозяйка Мосина подошла и спрашивает своим меховым голосом:

- Вы, Семен Аркадич, Мосеньку не видели? Я мусор выбрасывать ходила, во дворе ее одну оставила...

- Не видел! – отвечает Степан Петрович со злобой в одном глазу и ненавистью в другом, а его узкие бритые губы складываются при этом в презрительную усмешку.

А впечатлительная Оленька и дома успокоиться никак не могла. До самого вечера просидела тихонечко, с дедушкой играть не хотела, а потом мама за ней приехала.

После этого случая задумал Степан Петрович нехорошее: решил избавиться от проклятой Моси. Купил в «хозяйственном» крысиного яду, в «продовольственном» – набор шоколадных конфет «Нежность» (сначала хотел карамели купить, но потом решил не экономить). Ночи дождался еле-еле. Пока раскидывал отраву по подъезду, сердце билось в сладком предвкушении. Все представлял себе, как выйдет завтра утром Мося на прогулку в последний раз. Уснул лишь под утро, черпая спокойствие в своих благих намерениях.

Проснулся Степан Петрович от звонка. Хмурое лицо его было измято бессонной ночью и казалось свороченным набок. Недовольный пошел открывать: кого там несет в такую рань? На пороге стояла счастливая Оленька.

- Дедушка, я сегодня у тебя! Смотри, что я принесла! – как порыв освежающего ветра, ворвалась внучка в квартиру и протянула дедушке ладошки, полные конфет.

- Оленька, где ты это взяла? – нехорошая догадка пронзила Степана Петровича.

- В подъезде, дедушка! Хочешь, еще принесу, там их много!

Лицо Степана Петровича перекосилось, а угол рта задрожал. Мгновенно ослабевшее тело покрылось испариной.

- Ты их ела, отвечай, ты ела?! – затряс он неистово внучку.

Конфеты сыпались к ногам, глухо стуча о китайский керамический пол. Голос внучки отозвался в ушах издалека слабым звуком:

- Только одну...

Врачи Оленьку выходили. С дочерью Степан Петрович общаться перестал - не мог простить, что бросила Оленьку у подъезда. В том, что истинным виновником несчастья был сам, Степан Петрович даже себе не мог признаться. Тщетно искал он внутри утешительных слов, но не находил ничего подходящего.

А Мосю он все-таки отравил. Наученный горьким опытом, Степан Петрович подложил к соседской двери кусочек мяса.

Шли годы. Ничего в жизни Степана Петровича не менялось. Изредка к нему в гости приезжала Оленька. Теперь ее привозила не мама, а Костик – Оленькин друг. Все с тем же завидным постоянством в доме умирали собаки. Все с тем же безмолвным спокойствием относились к этому соседи.

Однажды Оленька позвонила дедушке по телефону и сказала, что выходит замуж. Организацию свадьбы Степан Петрович взял на себя. Заказал ресторан, договорился с лучшим в городе тамадой. Подарок, опять же, приготовил царский – квартиру двухкомнатную.

Отгудела, отшумела свадьба. Молодые въехали в новую квартиру, стали обживаться. Все реже Оленька заглядывала в гости к дедушке, все реже звонила по телефону. А потом и вовсе пропала на целых две недели. По вечерам Степан Петрович звонил любимой внучке на мобильный, но тот отвечал лишь длинными гудками.

Прошло еще две недели, и Степан Петрович, не выдержав, отправился к внучке сам. Еще ни разу молодожены не пригласили его к себе. Степану Петровичу даже обидно было. По дороге купил набор шоколадных конфет «Нежность» - к чаю.

На звонок долго не открывали. Степан Петрович подумал, дома нет никого, хотел уходить, но тут услышал внучкин голос:

- Кто там?

- Это я, Оленька!

В квартире послышалась какая-то возня, суетливый шорох. Степан Петрович поежился.

Наконец, дверь открылась.

- А, это ты, дедушка? – Степана Петровича встретил холодный взгляд голубых глаз.

- Здравствуй, Оленька. Ты не звонишь, вот решил сам в гости заглянуть, - сказал Степан Петрович, предпринимая попытку войти.

Внучка стояла в дверях, неловко теребя край кофты.

- Ты что, Оленька, не рада мне? Или, может, я не вовремя? - искренне удивился Степан Петрович, и брови его поползли вверх.

Внучка замялась.

- Знаешь, дедушка, ты лучше к нам не ходи...

- Что ты такое говоришь, Оля? – выражение грустного упрека появилось на лице Степана Петровича.

- Понимаешь, мы с Костиком собаку завели. А я знаю, ты этого не любишь... – внучка надела на себя прохладную улыбку, в которой было столько же сахара, сколько и льда.

- Как собаку? – нахмурился Степан Петрович, и в его старческом голосе дрогнули звериные звуки.

- Вот видишь, дедушка. Я так и знала. Нет, лучше не приходи совсем! – глаза внучки блеснули раздражением. Даже неловкость позы внезапно исчезла.

- Но почему? – веки Степана Петровича затрепетали, как хвостик у верной собаки. Чувство невыразимой обиды задрожало в его старой груди, подкатило к горлу и защипало глаза.

- Дед, не корчи из себя жертву! – с выражением бесконечной гадливости воскликнула Оленька. – Как ты можешь ждать, чтобы я поступала с тобой по-хорошему, когда ты сам!.. Думаешь, мне приятно было, когда меня в детстве внучкой живодера дразнили?

Глаза Степана Петровича подернулись мутной пеленой. Он не верил - отказывался верить в то, что говорила ему Оленька.

- Оля, кто там? – послышался из глубины квартиры голос Костика.

- Ну ладно, дедушка, ты иди, - заторопилась внучка. - Я к тебе сама забегу как-нибудь, – она ласково, точно призовую лошадь, похлопала дедушку по спине и захлопнула перед его носом дверь.

Степан Петрович еще долго стоял на площадке, растерянно гладя обеими руками лысую голову. Она оказалась вдруг большой, отяжелевшей и пустой, хотя мысли вертелись в ней, как шестеренки. Степан Петрович не понимал, как может человек, а тем более его собственная внучка, быть такой неблагодарной, такой бессердечной? Такой жестокой! Эти страшные новые ощущения продолжались в Степане Петровиче всего несколько минут, но ему казалось, это началось много лет назад, и он успел состариться за это время.

Так и не найдя ответа на свои, в сущности, простые вопросы, Степан Петрович ушел.

У двери, из-за которой через несколько минут послышался звонкий лай и веселый смех, остался лежать набор шоколадных конфет «Нежность».