Болеть неприятно. Болеть неприятно и плохо. Болеть неприятно, плохо и накладно. И не нужно этого делать. Ведь, как гласит расхожее выражение, "лучше быть здоровым и богатым…”. А все эти таблетки, микстуры, пастилки и порошки – они не самые дешевые вещи, надо сказать, да и к тому же, созданы из каких-то неизвестных тебе элементов, названия которых ты ни за что не выговоришь. Да как все это на тебя подействуют – еще очень большой вопрос. Но эти самые снадобья прописал тебе врач. А кто он такой, этот врач? Обычно это человек такой в белом халате с отстраненным и уставшим взглядом, который когда-то давно поступил в медицинский институт. Он учился там чему-то, долго учился, несколько лет, потом получил диплом, поклялся Гиппократу в беззаветном служении и безответной любви и стал работать врачом. А вот как он учился – ты не знаешь. А, может быть, он и учился-то не очень, и, когда клятву давал, то скрестил пальцы, чтобы убедить себя в том, что вся эта ответственность за здоровье других людей возлагается на него как бы понарошку, и сейчас относится к своему ремеслу, как к обычной службе. И вот он сидит напротив тебя и с непроницаемо-постным лицом выписывает тебе рецепт. Ты уже заплатил ему, потому что считаешь, что самая лучшая медицина – это та, которая бесплатная, но за деньги, и теперь ждешь, что он будет всерьез беспокоиться за твое самочувствие. Но он только молча водит ручкой по желтенькому бланку. Просто тех денег, которые ты ему дал, по его собственному прейскуранту хватает лишь на то, чтобы выставить диагноз и выписать рецепт. И в этом рецепте все названия будут написаны настолько непонятным почерком, что ты сможешь понять, какие лекарства тебе прописали только когда придешь в аптеку, чтобы оплатить это самое прописанное. И ведь как все эти химикаты отразятся на твоем здоровье, твоем личном здоровье, том здоровье, которое у тебя одно – абсолютно неизвестно. Но ты берешь этот желтенький листочек, говоришь "Спасибо, доктор”, идешь к ближайшему зданию с зеленым крестом на фасаде и потом терпеливо глотаешь все то, что было тебе предписано. Потому что тебе плохо. Болеть вообще плохо. И невыгодно.

Но бывают такие болезни… Такие обычные, почти что сезонные. Типа ОРЗ или чего-нибудь подобного. И тебе вроде бы также нехорошо, как это обычно бывает, но все-таки…

Например, ты возвращаешься вечером домой и понимаешь, что тебе как-то не так. Может быть, просто устал. Или спал плохо накануне. Но, так, на всякий случай, вынимаешь из шкафчика градусник, засовываешь его под мышку и бродишь с ним по дому минут десять, никому не говоря о том, что меряешь температуру. Потом вытаскиваешь его, смотришь на шкалу и говоришь себе "Ого! А вроде бы незаметно было.”, рослее чего подходишь к своим домашним со словами "У нас случайно нет никакой таблетки от температуры? А то я, похоже, приболел немного”. И в этот момент словно тумблер какой-то переключается и, если бы ты не был настолько сконцентрирован на своем самочувствии, то этот щелчок можно было бы даже услышать. Но он все равно раздается и после него все уже не так, как было раньше, после него ты резко становишься центром внимания и объектом проявления ласки и заботы. Тебе прикладывают ладонь ко лбу и говорят "О, да ты совсем горячий! Ну-ка, немедленно в постель!”. Ты пытаешься вяло отпираться, но тебе все равно укладывают в эту самую постель и несут тебе всякие грелки, горячий чай, мед с лимоном или какое-то другое народное средство. И каждые десять минут спрашивают "Ну как тебе? Получше? ”. А ты лежишь между всяких подушек и одеял, сосредоточенно кашляешь и отвечаешь на вопросы какой-нибудь жалкой гримасой с подобием улыбки. А потом ты слышишь, что за тебя уже все решили… Решили таким образом – завтра ты никуда не идешь, вызываешь врача, берешь больничный на неделю и спокойно лечишься. И ты хотел было запротестовать, сказать, что тебе не так уж плохо, как все думают, просто надо выспаться и все сразу станет хорошо, но не стал этого делать. Всегда делал, а тут вдруг раз! – и согласился. И вовсе не потому что тебе настолько плохо и ты не можешь так поступить. Просто вдруг стало приятно оттого, что о тебе так заботятся, и очень захотелось продлить эту заботу подольше. И ты лежишь – а тебе хорошо. Плохо и хорошо.

А уже после… Дня через два… Ты просыпаешься утром и чувствуешь себя уже, в общем-то, нормально. Не совсем, конечно, но нормально. И вот ты отрываешь голову от подушки и смотришь в окно. А там – зима. Там сильный и холодный ветер, который гонит куда-то мириады колких снежинок, там коричневая каша на дорогах и скользкие ступени подземных переходов. Какой-то легкий ветреный полувздох, непонятно как проникнув внутрь твоего надежно проложенного поролоном и заклеенного бумажными полосами жилища, чуть касается тебя, и ты подтягиваешь одеяло к подбородку, думая о том, что сейчас, в эту самую секунду, там, под твоим окном, идут люди. И около соседнего дома тоже идут люди. По всем дорожкам сейчас идут люди и трамбуют подошвами своих ботинок падающий снег. Они уже одели на себя теплые свитера и пиджаки, повязали шарфы, потом облачились в тяжелые пальто (шубы, дубленки), а ладони спрятали в перчатки и варежки. Но им все равно очень холодно. И скользко. А по дорогам едут автомобили. Чаще ползут, чем едут. И люди, что сидят сейчас за рулем этих автомобилей, встали сегодня очень рано, чтобы потом долго заводиться, прогреваться, чистить стекла… Ведь ехать-то надо. Им всем куда-то надо, несмотря на зиму. А тебе не надо, ведь ты болеешь, ведь у тебя есть эта синяя бумажка, в которой шариковой ручкой выведено число, до которого тебе разрешено быть непричастным к каждодневной суете. Как говорили в детстве – ты в домике. И от этой мысли на твоем заспанном лице появляется улыбка, несмотря на то, что ты еще вроде как болеешь.

А потом наступает последний из тех дней, что были отмечены в твоем больничном. А ты уже выздоровел, тебе совсем хорошо: нет ни кашля, ни насморка, ни температуры. Но, несмотря на это, ты ведь не проявишь излишнее служебное рвение и не отправишься совершать трудовые подвиги. Ты потратишь этот незапланированный выходной на себя, потому что именно в такой день можно сделать многое из того, на что постоянно не хватает времени. И ты едешь туда, куда уже очень давно не ездил и встречаешься с теми, кого уже очень давно не видел. И, опять-таки, некуда спешить, ты, не торопясь, идешь по улице, меж спешащих куда-то людей и улыбаешься. Улыбаешься так же, как когда-то давно, когда ты еще учился в школе и как в тот самый день, когда тоже наступал последний день болезни. Тебе еще не нужно было идти учиться, но уже было можно гулять, и ты тут же уходил на улицу. Осторожно обходил здание школы, где в каком-нибудь классе сидели твои одноклассники, они что-то писали, а кто-то стоял у доски и пытался ответить на вопросы учителя. А ты гулял. И это было здорово. Ведь уже начиналась весна, можно было смастерить из тетрадного листа маленький кораблик, пустить его по ручейку, бегущему вдоль бордюра и долго идти следом…

А когда ты выйдешь на работу, кто-нибудь из твоих коллег обязательно поинтересуется твоим самочувствием. И ты так устало выдохнешь, так, как это может делать только что переболевший человек, потом проведешь рукой по лбу, так, как это может делать только что переболевший человек и пожалуешься на то, что еще не до конца оправился от болезни. А потом скажешь "Но болеть нельзя, ведь без меня тут… Ведь я не могу спокойно болеть, думая о том, как тут… И вот пришел сегодня и убедился, что стоило не появиться всего несколько дней, а теперь тут…”. И тебе наверняка посочувствуют, и, быть может, даже посоветуют еще немножко передохнуть и долечиться, но сделают это так, для проформы, не взаправду. А ты так же откажешься, не забыв изобразить при этом, что тебе все-таки не совсем еще хорошо.

Потому что как еще покажешь…. И как расскажешь…. И стоит ли говорить…. Говорить о том, что тебе было… Одновременно было. Плохо и хорошо. Да и зачем? Ведь болеть – это все равно очень неприятно, расточительно и неинтересно. И не нужно.