"Сегодня будет темно” – решила она и привычным жестом задернула занавеску. За окном стыл очередной зимний месяц, и его холодная нагая красота уже не пленяла, не манила, а наоборот – стесняла и давила. Казалось, уже минула вечность с того момента, как мир был способен окрашиваться во что-то иное, кроме разнообразных оттенков белого и серого. Но этому не было ни конца, ни края, ни верстового столба какого-нибудь с указателем, вещающим, сколько километров дней еще тянуться холодам

В темной комнате предметы потеряли свои привычные очертания и зажили какой-то особой, ускользающей от человечьего глаза жизнью. И только стеснение, обычно именуемое воспитанием, не позволяло им окончательно раскрепоститься, сбиться в группы по интересам и обсудить увиденное за недолгий день. Она сняла со спинки стула плед и, укутавшись в него, забралась с ногами в кресло. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было различить не только подсвеченный желтым глазом уличного фонаря квадрат окна, спрятанный за занавеской, но и все то, что располагалось в этих четырех стенах. Массивный письменный стол, который со времени ученичества перестал быть приспособлением для письма и превратился в подставку для телевизора и музыкального центра, книжный шкаф, заполненный книгами, большинство из которых перешло по наследству и ни разу не открывались, а также давно не нужными конспектами и поздравительными открытками, диван, усыпанный стаей пестрых, разноцветных подушек…

И клубки.

Клубков было много, и лежали они практически везде. Как будто комната была филиалом ткацкой фабрики, которая только что подверглась обыску. С пристрастием. Она машинально подобрала один из них и начала наматывать нить на ладонь. С раннего детства ей очень нравилось чувствовать, как нить неторопливо, но прочно стягивает кожу, как запястью все труднее и труднее двигаться, обретая на себе эту почти незаметную преграду. Клубок не спеша, перетекает с одной руки на другую, из тугого шара и немного расхлябанный и неопрятный моток.

Но остается нитью.

В эти минуты ей чудилось, что, несмотря на кажущуюся бесполезность и никчемность своего занятия, она делает что-то очень важное. Ведь кто-то должен держать нить. Или хотя бы иметь под рукой. Без умысла, без задней мысли, а так, на всякий случай. Для того, чтобы в тот момент, когда больше нет ничего значимого, просто протянуть ее. Правда, до сего дня таких особых, специальных моментов не случалось, да и течение жизни не предвещало никаких особенных событий и чудес. Небеса в последнее время не проливались разноцветным дождем, и мир не пытался зажечься от одного взгляда. Но она не сдавалась. И, как всякий идеалист, изрядно потрепанный полевой практикой, решила, что уж если в ней существует такая непонятная страсть к этим галантерейным предметам, то это неспроста. Только вот суть этого самого "неспроста” решила поиграть в прятки и замаскировалась на совесть.

Продавщица из соседнего универмага уже давно принимала ее за подругу по ордену спицы и крючка и постоянно рассказывала ей о своих успехах на ратном поприще вязания. Она же выслушивала с улыбкой историю появления на свет белый очередного свитера и, расплатившись, молча уходила. Ведь поддержать тему этого разговора ей было нечем. В ее доме не водилось никаких вязальных приспособлений, так как нить в ее руках была не материалом для укрывания кожных покровов в студеную зимнюю пору. А чем-то связующим. Вот только чем?

Если бы было возможно, то она заключила бы сделку с кем угодно, чтобы понять, отчего в ней такая страсть.

Но.

Небеса были обычно закрыты на переучет. Или санитарный день. А зачастую вообще вывешивали объявление о плановом ремонте. И лишь иногда посылали одну и ту же непонятную иллюзию, которая ничего не проясняла, пугала до одури, но раздувала уголек уверенности, что все не просто так.

Длинный-длинный стеклянный тоннель. За его границами бушует закат, а внутри вереницей идут люди. Молча. Много людей. Разных. Но у них лишь два лица. Одно у всех женщин, другое – у мужчин. Она идет вместе с ними и понимает, что другая. Что лицо у нее свое. Внимательно ощупывает его руками, чтобы удостовериться в этом. Да, свое, родное. Отличное от других. И это значит, что она здесь неспроста. Значит, она должна что-то сделать для этой двуликой массы. И для себя. Мысли начинают лихорадочно метаться в застенках разума и…

И ей становится страшно. От того, что она ничего не может придумать и ни на что решиться. И еще оттого, что ей предстоит еще невыносимо долго идти по этому пути среди молчаливых одно-(дву-)ликих созданий. Когда страх пронизывает каждую клеточку тела, она взмахивает руками и падает вниз….

Глаза судорожно распахнулись. Сон, греза, морок или что у них есть еще там, слинял по-английски. Вокруг была все та же комната, заполненная тишиной, темнотой и клубками. Она поднялась, завернулась покрепче в плед и снова подошла к окну. Ночь только расправляла крылья, готовясь к своему долгому полету, но в голове почему-то всплыло

"И на рассвете отпетая

клекотом хриплым

ударит из горла весна...

Наша последняя ночь

свалится с кончиков спиц,

сметая звезды с пути

золотой колесницы,

на все времена сжигающей нас...”

"Да уж, романтика неистребима во мне” – подумала она – "И ничего тут не попишешь. Но до весны еще, как до Китая.”. В ее поле зрения попала большая и красная буква "М”, извещающая о том, что и в эту, отдаленную, забытую богом, но не градостроителями часть города протянулись гигантские щупальца метрополитена. Она присмотрелась внимательно к горящему указателю в подземное царство, и ей почудилось, что на самом-то деле это две буквы "Л”.

"Лабиринт. В квадрате.” – мелькнула в голове непонятная и шальная мысль, но была тут же отогнана за ненадобностью и отправлена то ли на в какое-нибудь тайное мыслехранилище, то ли на свалку, а, может, и вообще в пеший эротический тур.

Она вздохнула и тихо, даже не в пол -, а в четверть - голоса произнесла.

- Сегодня будет темно.

И привычным жестом задернула занавеску.

А где-то далеко, потерявшись во времени и пространстве, поседевший Тесей метался по лабиринту, не в силах найти выход. Временами он слышал рык грозного чудовища, с которым ему почти удалось сразиться и даже почти победить, но только кто мог знать, что здесь не один Минотавр, а целая семья. И придя на бой, он станет свидетелем сцены жаркой двуполой минотаврьей страсти, отчего побежит прочь, сломя голову. И сломит-таки ее, потерявшись в недрах лабиринта, где будет вечно скитаться, и скрываться от населяющих его чудовищ.

Очень часто ему казалось, что должно было быть что-то дано ему в помощь, но никак не мог вспомнить что.

Р.S. Новостная лента агентства "РосБизнесКонсалтинг” 12.10. 14:25.

" В последние годы участились случаи повреждения силовых кабелей метро мелкими грызунами. В целях их отпугивания со следующего года поезда будут снабжаться сиренами, напоминающими рев дикого зверя. Как сообщает руководство метрополитена, введение в строй оборудованных такими сиренами поездов никак не отразится на комфорте пассажиров ввиду того, что для подобных целей будут использованы только составы с улучшенной звукоизоляцией. Однако технический персонал уже сейчас "ласково” называет подобные поезда Минотаврами. ”