Она явилась ко мне во сне. Именно там, в волшебном мире сладких грёз, я впервые увидел Её. Тогда мне казалось, что я умер. Просто я не мог по-другому объяснить явление Ангела. Конечно, у Неё не было нимба и крыльев, но это не мешало Ей быть райским чадом. Да, скорее всего, тогда я действительно умер. Моё дыхание остановилось, сердце перестало биться. Я летел. Я не чувствовал собственное тело, но ощущал внутри себя что-то другое, что-то доселе не познанное. Сначала это было похоже на атомный взрыв неимоверной силы, но через мгновенье от взрыва не осталось и следа. Но его сменил не образ, а чувство. Чувство, соединяющее в себе совершенное умиротворение и неописуемую эйфорию. Хотя, безусловно, это глупо. Никакими словами невозможно описать чувства. А тем более – это чувство. Я невольно улыбнулся Ей. Она улыбнулась в ответ. Мы улыбались и смотрели друг другу в глаза. Казалось, я был с Ней целую вечность... Потом я проснулся... Я проснулся, и понял, что этот короткий миг моей встречи с Ней был всего лишь сном. Тогда я взял холст, кисти и краски, и стал воссоздавать свой сон. Я писал Её портрет. В каждое прикосновение кисти к холсту я вкладывал все те чувства, которыми был переполнен там, в раю. А за окном был рассвет... Когда Она предстала передо мной на картине, я был уже не в состоянии Её рассмотреть. Была ночь. А значит, я общался с Её образом целый день. Теперь я вынужден был ждать очередной, но всё же совершенно новый и неповторимый осенний рассвет. Неповторимый, потому что мы, я и Она, встретим его вместе. Освещения и электричества в моей полуподвальной каморке не было уже довольно давно, на эту роскошь у меня нет денег, а последний огарок свечи я сжёг неделю назад. Для счастья мне не нужно электричество. Тем более денег хватает только на пропитание, кисти и краски, ведь я всего лишь ремесленник. Моё ремесло люди называют искусством. Я – художник. Но в моём случае, дождаться рассвета – значит не видеть Её до тех пор. Но как? Как пережить разлуку? Не в силах себя превозмочь, я взял картину с Её изображением и выбежал из своей каморки. Родной Город тут же зажал меня в заботливых, но холодных объятьях. Я стал искать уличные фонари. Под одним из них я опустился на асфальт и поставил рядом картину. И вот, после столь долгой разлуки, мы вновь смотрели друг на друга... К тому времени я уже почти сутки не спал, и трое суток не ел. Но, тем не менее, был полон сил. Она питала меня ими. Благодаря Ей мне не нужно было ничего. Главное – больше не расставаться. Но утром я был вынужден сделать это. Таков наш суровый мир. Меня ждал Спуск – то место, где я предлагаю людям свои картины, и прошу взамен деньги. К Спуску я отправился через Сад, который располагался на заднем дворе дома, в котором я жил. Ещё вчера он увядал, а сегодня там пестрело множество сказочно пахнущих великолепных цветов. Над Садом летали бабочки и пели птицы. Казалось, будто это место создано специально для Неё и меня. Я ещё обязательно свожу Её сюда... Сегодня я впервые чувствовал себя чужим на Спуске. Я был окружён своими приятелями и коллегами, но теперь я не мог с ними общаться. В моих мыслях была лишь Она. То, что я тосковал, заметил лишь один человек – мой Единственный Друг. Он всегда меня поддерживал, сделал это и тогда. – Что с тобой? – обратился он ко мне. – Ты сегодня очень изменился. Я не ошибусь, если буду утверждать, что вижу не того Художника, которого знал раньше. – О чём ты? – переспросил я. – Ты ведь больше не Художник, я прав? Теперь ты – Творец. – Творец? – моё удивление, как человека, который питает ненависть к гиперболам и пафосу, не знало предела. – Наверное, ты сам ещё этого не понял. Так чаще всего и случается. Я сейчас тебе всё объясню. Ты сотворил Нечто. Ты сотворил то, что, несомненно, изменило твоё сознание. Ты познал это Нечто. Поправь же меня, если я ошибаюсь. – Прости, Друг, – наивничал я.– Но ты постоянно говоришь загадками, и потому я никак не пойму, что за Нечто ты имеешь в виду. – Да, теперь я уверен, что ты всё же сотворил Нечто, хотя сам того и не ведаешь... – вздохнул Друг. – Так скажи: о чём идёт речь? – в предчувствии чего-то важного, я стал волноваться. – Что такое Нечто? – Это Нечто – Любовь... Любовь. Одно единственное слово. И как же мне самому оно до сих пор не приходило в голову? Действительно, я влюбился в неё. Но этот вывод не имеет смысла. Разве может одно слово выразить и объяснить ВСЁ ЭТО? Я задал этот вопрос своему Другу. – А разве есть разница для того, кто любит? Разве тебе нужно кому-то это объяснять? Как говаривал один мой знакомый, «человек, который разумно говорит о любви, не очень-то и любит». Это значит, что слова не имеют смысла. Главное – ты и она. Тем более, настоящая любовь не умеет говорить. Она умеет только чувствовать и совершать поступки. Я поблагодарил Друга за всё, что он для меня сделал, и он ответил: «для этого я здесь и нахожусь». В ответ на его вопрос, из-за кого я стал Творцом, мне пришлось рассказать о своём сне и о картине. Друг посоветовал найти Её, независимо от того, живёт она в Городе или нет. Я попытался возразить Другу: – Ты знаешь, – начал я. – Сдаётся мне, что Она на самом деле и не существует. Я ведь увидел Её во сне. Может, я сам Её и придумал. – Прислушайся к себе, и это поможет тебе избавиться от сомнений, – с этими словами Друг положил мне руку на плечо. – Я постараюсь. – Стараний мало. Нужно желание. Только тогда ты найдешь ответы на все свои вопросы. Мы с Другом ещё долго разговаривали о Ней. Друг говорил, что наши с Ней короткие расставания, хотя время, проведённое врозь, кажется бесконечной пустотой, идут нам только на пользу. Но вместе с тем Друг предположил, что я мог бы брать Её с собой на Спуск. Я стал перечить Другу и говорить, что не хочу, чтобы все Её видели, но он всё же убедил меня, что это моё желание – проявление худшей из двух ипостасей любви. При первой из них, ты просто хочешь, чтобы твоя возлюбленная была счастлива. А вот вторая, к жертвам которой меня и причислил Друг, не является любовью вообще. Имя ей – эгоизм. Ведь не станем же мы удерживать наших любимых силой, если узнаем, что безразличны им? Мы будем стараться добиваться любви, ведь она стоит того, чтобы посвятить жизнь борьбе за неё, но делать это мы будем на расстоянии. Исходя из этого, мы с Другом пришли к выводу, что главное не быть любимым, а любить самому. ... В тот день я уговорил прохожего молодого человека взять одну из моих картин. На вырученные деньги я купил цветы для Неё. На то, что осталось, купил немного хлеба. После ужина, впрочем, как и до него, я где-то с час смотрел в Её глаза. Затем я в изнеможении упал прямо на пол. Так я проспал до утра. На следующий день я не пошёл на Спуск, а решил заняться поисками Её. Я покинул свою каморку, вдохнул воздух утреннего Города, будто бы мог таким способом почувствовать где-то рядом Её присутствие, прислушался к неравномерному шёпоту сердца, и ноги сами понесли меня по Городу. Сегодня Сад на заднем дворе расцвёл ещё сильнее, чем вчера. В Саду появилось много новых цветов, и они вот-вот должны были распустить свои бутоны. Покинув Сад, я ещё некоторое время просто прогуливался, сворачивая с одной улицы на другую. Затем я побежал. Я был уверен, что знаю, где искать Её. Но через некоторое время я терялся. Потом вновь возобновлял поиски... Я вернулся домой поздней ночью, так и не отыскав Её. Но у меня не было в голове мысли, что я провёл день тщетно. По крайней мере, я пытался, а это тоже неимоверно важно. Главное не сдаваться. Чем упорнее ты будешь стремиться к чему-то, тем больше препятствий тебе будет ставить судьба, но и тем ближе ты будешь к цели. Но возможно ли достигнуть желанной цели мне? Ну что ж, я буду стараться. Я потрачу ещё много дней, так и не отыскав Её, но были бы мы людьми, если бы в наших сердцах не жила надежда? Вряд ли... Ночью я не мог заснуть от духоты. Во время осенних похолоданий такое в моём жилище случилось впервые. Следующий день я опять провёл в поисках. И опять я не смог найти Её. Но, возможно, каждый день, каждая неудачная попытка только во благо, ибо приближает меня к цели. А ночью снова было душно. Я взял все свои вещи (пальто, краски, кисти и пару холстов), и мы с Ней покинули мою каморку. Далее за меня приняло решение моё сердце. Мне оставалось лишь повиноваться. Вот так я и Она лишились потолка и приобрели более обширное жильё. С тех пор мы жили на крыше... Мне нравилась моя новая «квартира», отсюда Город казался совершенно другим: таким незнакомым, но по-прежнему таким же прекрасным. Иногда я был вынужден переселяться обратно в подвальчик. Это случалось, когда над Городом бушевала гроза. Если же был просто дождь, я не покидал крышу. А чтобы не промокала Она, я соорудил небольшой навес, прикрывавший картину от прихотей природы. Раньше, когда жил в подвале, я часто видел через окно, как люди спешат по делам, и это меня отвлекало. Теперь же я, к счастью, стал отвыкать от людей. Здесь, на крыше, на нашем заоблачном острове, мы с Ней были совсем одни. Нас окружало только небо. Надеюсь, когда я найду Её во плоти, Ей тоже очень понравится моя крыша. Вот уже больше месяца прошло после того, как я увидел Её во сне, но найти до сих пор не смог. Почти всё своё время я уделял поискам, и никакая погода меня не останавливала. Только иногда я приходил на Спуск. Там меня утешал мой Друг, и после этого я с ещё большим энтузиазмом продолжал искать Её. Однажды, я пожаловался Другу, что не нарисовал ни одной новой картины после встречи с Ней. – Это меня не удивляет, – ответил он. – Любовь всегда завладевает и душой, и телом, и разумом. Кому-то она даёт вдохновение, а у кого-то забирает. Часто она забирает ум у того, кто его имел, и даёт тем, у кого его не было. И в обоих случаях мы всё равно начинаем творить необдуманные, но совсем не глупые поступки. О деяниях, совершённых в состоянии влюблённости, мы часто потом жалеем. А зря. Любовь, и всё что с ней связано, не требует оправданий. Над ней не властна логика. По этой причине потом мы не можем объяснить самим себе, почему тогда поступили именно так. Ты перестал творить картины? Это не беда. Ты уже совершил главное Творение своей жизни. Ты полюбил. Так что не отчаивайся. Главное – ищи Её. Ту, в кого ты влюблён. Возможно, Она вернёт тебе вдохновенье. Это был первый и последний раз, когда мой Друг ошибся... Как-то раз, когда Город уже готовился к приходу зимы, ко мне на крышу прилетела ласточка. Её сородичи уже давно покинули Город, и я не мог понять, почему она осталась. Я сразу обратил внимание на глаза ласточки. Они были как две капли вина похожи на Её глаза. Ласточка ещё немного посидела на крыше, затем взмыла в воздух и полетела на задний дворик, к Саду. Я спустился вниз и последовал за ней. Повсюду вокруг с деревьев постепенно падали пожелтевшие листья, и только в Саду всё до сих пор оставалось зелёным. Но тогда я не успел задуматься над этим чудом, ведь другое чудо – ласточка – уже улетала. Я поторопился вслед за ней. Казалось, что ласточка пытается мне что-то объяснить. Я долго следовал за ласточкой, и вот, наконец, она перестала летать, села на красный кирпичный забор, растянувшийся вдоль дороги, и стала смотреть мне в глаза. От этого до боли родного и знакомого взгляда мне стало не по себе. Это странное ощущение усилилось ещё и тогда, когда я узнал то место, куда меня привела ласточка. Я онемел, потому что стоял перед воротами кладбища. Ни на секунду всё произошедшее не показалось мне совпадением. Я изначально верил, что ласточка – это знак. Но от неожиданного пункта прибытия я всё же пришёл в замешательство. Помедлив пару минут перед входом, мне удалось пересилить себя и войти на кладбище. Когда я обернулся назад, чтобы посмотреть на забор, ласточки уже не было. А вокруг были только безмолвные могилы... Ноги стали подкашиваться, а в глазах всё поплыло. Все мои попытки рассмотреть хоть что-то были напрасны. Тогда я закрыл глаза и инстинктивно подался вперёд, а потом, через некоторое время, остановился. Я был уверен, что стою именно на том месте, где должен. На том месте, куда меня вела ласточка. Тогда я открыл глаза... ... И увидел Её. Точнее – Её портрет с чёрной ленточкой в углу, стоявший перед одним из надгробий. Я упал на колени и заплакал. Я не успел найти Её. Она умерла. Я плакал над Её могилой весь день и всю ночь. Когда я уходил, то не взял с собой Её фотографию. На моей картине Она выглядела намного лучше. По возвращению домой меня ожидал ещё один горький образ – Сад. За один день моего отсутствия всё в нём пожелтело, цветы завяли, трава высохла, а деревья обнажили свои бурые сучья. С тех пор каждую ночь я проводил у Её могилы. Я часто разговаривал с Ней, говорил о Саде, о погоде в Городе, о том, как провёл день. Ещё я рассказывал Ей о Спуске, том единственном, не считая кладбища, волшебном месте, где я не чувствовал себя неприкаянным, куда я ходил каждый день и где мог поделиться откровениями с Единственным Другом. Кстати, о Друге. Он по-прежнему поддерживал меня. Он всегда давал дельные советы и ничего не просил взамен. Вот только мне почему-то казалось, что его на Спуске никто кроме меня не замечает. Или же не видит. Когда пришла зима, я не переставал ходить на кладбище. Наоборот, теперь я стал захаживать туда и днём, чтобы расчистить Её могилу от снега. Но с каждым днём мне становилось всё хуже. Я постоянно дрожал, страдал от кашля и насморка. Иногда мне удавалось погреться в подвальчике, в котором я жил раньше. Теперь там жил молодой пианист, и он с радостью пускал меня к себе. Мы с ним могли долго говорить об искусстве, истории, литературе. Он часто играл мне на фортепиано собственные произведения. У нас с ним было много общего, но всё же мы были совершенно разные. Он сильно напоминал мне одного художника, которого я знал раньше. Этот художник рисовал неплохие картины, в том числе и в духе импрессионизма, но совершенно ничего не знал о настоящих чувствах. Пианист, живший в подвальчике, был похож на меня самого, но до того, как я познакомился с Ней. Когда у нас с пианистом заходил разговор о чувствах, мы каждый раз начинали спорить, какое искусство лучше способно передать то, что ощущает человек. Я считал, что такой силой обладает только живопись, а мой собеседник пытался переубедить меня, и доказать, что музыка в вопросе передачи чувств непревзойдённа. И каждый раз, когда мы говорили об этом, всё равно всегда сходились к одному и тому же мнению: искусство способно лишь оттенять и подчёркивать чувства. По-настоящему выразить их искусство не в силах. Я уже давно не писал новые картины, а все старые продал, и поэтому давно не держал в руках денег. Я бы уже давно умер с голоду, если бы меня не кормил пианист. Но вскоре он уехал из Города. С тех пор я о нём ничего не слышал. Подвал долго не пустовал. Вскоре его заселила свора бродяг. Они не отличались особой душевной добротой, и потому прогоняли меня. Но я на них совсем не обижался. Никогда не думал, что смогу долго держаться без еды. С тех пор, как уехал пианист, я сильно похудел. Брюки постоянно приходилось придерживать, чтобы они не спадали. Я стал задумываться о том, чтобы переехать жить на кладбище. Просто последнее время мне стало трудно каждый день проделывать путь туда и обратно. Я осознавал, что после переезда я не смогу бывать на Спуске. Мне пришлось решиться на эту жертву ради Неё. Обитая на кладбище, Она и я могли бы всегда быть вместе, и больше не расставаться... Уехать и не попрощаться с Другом я не мог. Поэтому я отправился на Спуск. Последний раз. Всё здесь было таким знакомым, родным. При мысли, что вижу Спуск, возможно, в последний раз, с глаз текут слёзы. А скрип снега под ногами всё нашёптывает о Ней... Я иду и держусь рукой за стены домов. Отчасти потому, что больше их не увижу, а отчасти и из-за того, что озноб схватил меня так крепко, что я не в силах стоять на ногах. Через каждые пять-шесть шагов я останавливаюсь и откашливаюсь. Вот, наконец, я встречаю взглядом своего Друга. – Ты пришёл попрощаться? – спросил он, и я кивнул. – Я знал что рано или поздно наступит этот день. Ты не важно выглядишь. Ты болен? Я снова кивнул, и сильно закашлял. – О, да ты совсем плох! – говорит Друг, помогая мне подняться. – Что же любовь с нами делает? За какие грехи она поступает так с нами? Она приносит нам и счастье и горе, и смех и слёзы, и добро и зло. Когда она приходит, мы перестаём следить за своим здоровьем, моральным и материальным состоянием. И когда наша любовь безответна, мы губим себя. Мы приносим себя ей в жертву. И даже осознавая свою беспомощность, понимая всю безнадёжность ситуации, мы не можем поступить иначе. Всё-таки, как безумна и мудра, как беспощадна и милостива, как нелепа любовь... На этом мы с Другом и распрощались. Из последних сил я вернулся к себе на крышу, чтобы забрать Её портрет. Напоследок, мне захотелось посмотреть на Город, ведь с такой высоты я вряд ли его когда-нибудь ещё увижу. А Город был действительно прекрасен. Внезапно я осознал, что в нём живут сотни так же безнадёжно влюблённых. Одни из них пытаются быть с любимыми, но те их не принимают. Они бьются головой об лёд, совершают безумные поступки, из последних сил пытаются добиться взаимности. Другие же лишь тихо вздыхают, боясь подойти к тем, кого любят. И все они страдают от одного и того же недуга. Недуга безответной любви... И снова кашель... Я хватаюсь за горло и почти складываюсь пополам в попытках откашляться... Потом пошатываюсь и теряю равновесие... Крыша уходит из-под ног... Мгновенье – и я уже лечу сквозь грязные облака... Я лечу к Ней...
После того, как я умерла, я познакомилась с художником. Тем самым, который снился мне ещё при жизни, и в которого я была влюблена. Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. С тех пор мы никогда не расстаёмся... |