Приятный дом – первое впечатление. Двор усыпан и пахнет яблоками. И по-осеннему смотрит небо, падают капли. Вот я и у двери ветерана. Пожалуй, я даже задал себе вопрос. Почему? Сам не знаю. Я постучался в тяжелую дубовую дверь, а сам думал, что он не мог не быть ветераном, ему же 85 …

Дверь открылась, и я с порога сказал заранее приготовленную фразу: « Здравствуйте, я…» Договорить не успел, пожилой человек с выпачканной в золу кочергой пригласил меня войти.

Мы сели на табуретки рядом с печкой. И в угольях заворочалась кочерга, глубже отодвинула ворох пламенеющих кусочков. Он забыл закрыть дверь, и было слышно, как балуется, заходя внутрь и выходя обратно, ветер. Слышал, как стукнулось оземь спелое яблоко, брызнувшее соком в корни дерева, наверное, его сбросила осень. Он тогда сказал: «Надо бы яблоки собрать…». А потом добавил: « Ты ведь ко мне как к ветерану пришел? Да?» «Да»- ответил я.

- Ох, тебе бы к Ленке.

- К кому?

- К Елене Исааковне. Она как раз медаль получила.

- А вы?

- А что я?

- Ну, как же, Вам 85 лет, Вы же, наверняка, были на фронте! Ведь Вы ветеран?

- Я?

На несколько минут он замолчал. И как-то странно заворочал кочергой в угольях

- Ох, не ты первый спрашиваешь. Ты видишь печку?! Я за ней провел войну, в тесноте между стеной и печкой! С досточкой на голове! Радость побед, горечь утрат! Все это не мое.

Снова молчание, тишина. Какое странное чувство посетило меня. Что это – удивление, разочарование? Только слышно как стучат и стекают, размывая в низком окне улицу, капли. И пылают, пунцовые яблоки с той стороны – на подоконнике. И снова шарит в угольях кочерга.

- Тебе бы к Елене Исааковне.

- А Вы…

- А что я? Я «печник», печи делал, за печами сидел…

- Почему? Как?

- Я ведь с самого начала в военкомат не успел. А потом… А потом сам не знаю.

- А партизаны? – Во время тишины кочерга пропадала в углях.

- А …

- Елена Исааковна? – как-то взбодрился он – Я ее хорошо знаю, живет... Она ведь войну в Севастополе встретила.

- Фельдшером?

- Фельдшером. Ты запиши ее адрес, уточни, она тебе лучше расскажет, Мы с ней давно знаем друг друга. Я все ее слова помню... Все помню,… Она рассказывала… Ну ты все ровно к ней сходи. Немцы напали ночью…

Я дослушал его рассказ, мне непременно захотелось уйти. Было жаль потраченного времени. И я решил пойти к настоящему ветерану, к человеку который расскажет о своих наградах и о своей судьбе. Почему-то выходя из дома старика, мне показалось все иначе, дождя, словно не было, двор, пропахший яблоками и стук кочерги, выпачканной в золу, в печке. Мне, зачем-то вспомнились уголья, что вспыхивали, пламенели.

Елена Исааковна Черканова жила в нескольких кварталах от дома «печника». Я сразу отправился к ней. Проходил другие дома, другие дворы, улицы. Дом Елены Исааковны оказался пятиэтажной вытянутой бетонной коробкой, в каких живут все простые горожане. В подъезд впускала потрепанная, обитая фанерой дверь. Я зашел, три этажа с грязно-синими стенами и я уже у двери. Дверь, самая обыкновенная дверь и я думаю описывать ее не стоит, со скрипом отворилась, и меня впустили. Странное совпадение, здесь я тоже не успел сказать, зачем пришел. Елена Исааковна спросила: « ты Рома?» А я ответил: «Да. »

- Мне позвонили. ( Тут мне вспомнился старик) Он по прежнему ходит со своей кочергой?

Я промолчал. Меня пригласили пройти в зал.

В зале на стене – фотография военных лет и из-за дивана выглядывают потрепанные края старого кожаного чемодана. А окно уныло глядит в растущие во дворе клены. Она спросила меня: «Ты, наверное, задавай мне вопросы, а то я уже старенькая начну рассказывать да что-нибудь забуду. Да, задавай лучше вопросы.» .

Я тогда почему-то забыл, что говорил мне старик с кочергой выпачканной в золу, и начал расспрашивать все заново.

- Как вы встретили войну?

Комната замолкла, только секундная стрелка часов в соседней комнате спешила куда-то. И сейчас, когда в комнате рядом с нами присела тишина, старушка в сером платьице вспоминала, вспоминала что-то важное, то, что нельзя забыть. Ее морщинистые руки держали толстую стопку фотографий пожелтевших от старости.

- Я встретила войну в первые ее дни, в Севастополе.

- Как это случилось?

- Немцы напали в самый неожиданный для нас момент, это случилось в ночь на 22 июня. Когда основное количество военных, только что прибывших с учений, находились в увольнении. Севастополь бомбили, и я почему-то сразу побежала в больницу помогать врачам с ранеными.

- Сколько вы пробыли в Севастополе?

Она задумалась на несколько мгновений…

- Я пробыла в Севастополе четыре дня, и все это время нас бомбили, и все это время я помогала в госпитале. Люди ведь тогда все спешили на вокзал, все боялись и хотели скорее уехать, я три дня ходила на вокзал. А потом удалось сесть на поезд и уехать в Тбилиси, к мужу.

- Скажите, а как вы оказались на фронте?

- В Тбилиси я пробыла месяц. Направлялся эшелон под Сталинград, и мой муж поехал, и я с ним. Но дальше Кировабада ехать мне запретили, нужны были врачи и я целый год проработала в госпитале. А вот уже после Кировабада я с госпиталем отправилась на первый украинский фронт сначала в Новгород - Волынск, а потом до конца войны в госпиталь во Львове. Да, во Львове я встретила Победу. Знаешь, нас ведь постоянно бомбили – немцы, обстреливали – бендеровцы, особенно ночью. А так ничего особенного. Война. Все так жили.

- А как вы встретили Победу?

В комнате снова тишина, и Елена Исааковна улыбнулась. За окном дождь, странно я даже не заметил, как он начался, и сейчас ветер лепил на тонкое стекло крупные капли с неба, и неутомимо спешит куда-то секундная стрелка в соседней комнате. А она попросила меня подождать немного, сказала, что это чувство сложно передать словами, она должна подумать. А я в это время уже рассматривал медали из зеленой коробочки. Много-много медалей. Да, подумал тогда я, Елена Исааковна - настоящий ветеран. А она прервала тишину и начала рассказывать о победе.

- Знаешь, я жила в доме прямо напротив госпиталя, и работать приходилось столько, сколько было раненых, иногда сутками, и домой возвращались поздно ночью, повсюду были выстрелы и ворота во двор дома, в котором я жила были закрыты, что бы чужие не прошли. Так вот, открывали ворота только утром. И вот, ближе к утру 9 мая я услышала крик и выстрелы прямо под окном. Я вышла посмотреть, что случилось - ворота были распахнуты, и я увидела на улице много людей, и все кричали о победе, обнимались, плакали, смеялись и стреляли в воздух.

Я записал все, все, что она сказала. Потом мы смотрели медали и фотографии. Я нашел то, что мне было нужно, настоящего ветерана, и хорошую историю. Пора было уходить домой, со своими мыслями и впечатлениями. Я проходил туже тесную прихожую. Выходил в туже дверь, о которой я решил не рассказывать. Да, я шел домой, проходил улицы, дворы, дома - такие же серые бетонные коробки. Я шел и думал, думал о том, что увидел и услышал за этот осенний день. Вспомнил старика с кочергой выпачканной в золу. Вспомнил яблоки, пылающие во дворе, и накрапывающий дождь, окно с размытой от капель на стекле улицей, и пламенеющие угольки в печке, и тяжелую дубовую дверь. Вспоминал открытый подъезд с грязно синими стенами, маленькие комнаты, смотрящие окнами в клены двора. Еще в мыслях промелькнул потрепанный чемодан военных лет, выглядывающий из-за дивана и морщинистые руки, бережно перебирающие старые фотографии. Я шел и сравнивал его и ее, две судьбы одного возраста, две дороги, вот только на одной из них остались глубокие шрамы войны. И, если честно, то у старушки, прошедшей Великую Отечественную, мне понравилось больше. И в который раз я понял - у войны не женское лицо. И почему-то мне хотелось узнать - задумывался ли об этом когда-нибудь старик с кочергой, выпачканной в золу.