Знаете, что такое суицид? Это весьма занятное явление. Это подобно глобальному reboot'у. Когда ты оживаешь и вроде бы сознанием понимаешь, что ничего-то в общем целом не изменилось. Но, с другой стороны, изменилось ВСЁ! Все твое восприятие этих несущественных изменений в тебе, и восприятие того, что все еще осталось в тебе неистребимой ранее сущностью. Которая вынуждала незаметно для тебя зависеть от нее, манипулировала тобой, выскребала поварежкой последние останки Тебя, твоей целостности и цельности восприятия реальности. Ты, наконец, обретая ненавистное любви зрение, стараешься тщетно выдрать с клочьями сердца Это из себя. Тогда я с трудом села и подумала: « А на кой черт что-то выдирать, если это что-то уже давно лишено жизни… Ведь никто не пришел ко мне, никто не остановил вовремя, когда я так открыто просила. А теперь они напуганы и им пунцово стыдно… Значит, все погибли вместе со мной. Только я почему-то ожила и помню их, а они мертвы.» Все те, кого любила и кому отдавала всю себя без остатка и страха. Без импирических теорий, без предчувствия смерти (я просто тихо знала это.). Отдавала до тех пор, пока не перестала видеть себя в отражениях и собственных тенях. Они безмолвно мертвы. Будто их никогда и не было рядом со мной. Будто никогда они не касались меня своими голосами или слезами. Откуда же я знаю их, откуда их люблю? Я иссохшее омертвевшее сердце, в котором все еще почему-то подрагивает болью жизнь. Жизнь вцепилась в меня, вгрызлась леденеющим хрипом надежд. Не отпустит.

Я ведь всего-то хотела…заснуть… Отец схватил меня, начал, кажется, избивать, ломать мне руку (обошлось…), запихал под ледяные прутья душа, горланил что-то, вливал в меня литрами воду… Под конец сказал гениальнейшую фразу: «Еще раз повторится – убью тебя просто!» Потом скорая, двадцатиминутный (или больше? Не помню…) шланг, извивающийся у меня в горле и ощутимый отравленными стенками желудка. На утро никто не звонил мне, не извинялся за провокацию и не справлялся о моем самочувствии. Мать носилась, готовила мне блины со смородиновым вареньем, какие-то котлеты, въевшийся в нервы привкус резины во рту….

Ко второй половине дня мне хватило сил встать и безмолвно пошарахаться по квартире, попыхать сигаретой (хотя бы для этого стоит жить) и попринимать назойливо неугомонные советы матери….

Я полностью поглощена тупой рвущей болью, оккупировавшей каждое мое движение, каждую возникающую в голове и теле мысль, каждый отзвук этой мысли… И все та же скрипучая одиночеством тишина. Бездонная гудящая тишина. Нет никого, мертво все, гул мемуаров. Но все же я… Выспалась.