Глава 2

- Антон Павлович, откройте! Откройте немедленно! Я кому говорю! Откройте! – раздавался на всю лестничную клетку хриплый голос хозяина дома на Петровской улице, Петра Ефимыча Милосердного. Это был полный, невысокого роста, с чуть заметной, но прогрессирующей лысиной, и розовыми щеками чиновник настолько мелкого ранга, что сам стеснялся его называть. Типаж хозяина можно было встретить на каждом шагу, стоило только выйти на первую попавшуюся улочку Петербурга. У таких людей обычно были привычки вытирать лоб платком, а при разговоре чавкать ртом. Несмотря на то что они были очень вежливы и пунктуальны, и чтобы вывести их из себя, надо очень постараться, в гневе они всегда добивались своего, говоря тихо , но в грубом тоне. В толпе вы никогда не обратите внимание на них, если только какой-нибудь особо хамоватый из них не наступит вам на ноги или толкнет в бок . Они ярко выделяются своей одеждой, точнее ее небрежностью. Обычно это штаны на подтяжках и короткий пиджак. По крайней мере, глядя на них , один наряд кажется ужасно велик им, а другой слишком узок. Такие люди не причиняют зла в такой же степени, как и не делают добра. Вы всегда можете поладить с ними, если не будете мешать. Вот и Петр Ефимыч был именно таким представителем своего типажа. Он стоял на клетке и без перерыва долбил в дверь одной из комнат его дома на Петровской. В перерывах он вытирал лоб белоснежным, скорее дамским, накрахмаленным платочком и, облокотившись о стену, шептал что-то, то по -доброму моля открыть, то угрожая, ставя условия, явно не выполнимые другой стороной.

- Откройте! Я знаю, вы там! И не надо притворятся, что вас нет. Консьержка только что лично сказала мне, что видела, как полчаса назад вы приходили. Откройте немедленно, иначе я позову жандармов, и тогда вас отведут в участок! Откройте!- проорал он и, присев на корточки, сморщил лицо так, как будто хотел то ли заплакать, то ли убить кого-то. Он приложил платок к губам и глубоко вздохнул, закатив глаза к потолку. Хозяин дома готов был уже звать Гришку, чтобы тот бежал в участок, как внизу послышался голос консьержки, и еще какой-то голос. Петр Ефимыч прислушался. Ему показалось, что второй голос принадлежал какому-то молодому человеку и на мгновение почувствовал угрызение совести, за то, что он обвинял своего постояльца в укрытии, а его на самом деле не было. Нахлынула злость на старуху, наплетшую ему, что видела входившего, и ясное представление себя в смешном виде, но через минуту он понял, что голос внизу не принадлежит должнику. Юноша поговорил о чем-то с консьержкой и стал быстро подниматься по лестнице. « Черт! Старая кляча! Пустила без пропуска. Как легко навешать ей лапшу на уши. Сегодня же вычту у нее из жалования!» - подумалось ему. Тем временем гость уже поднялся наверх и, увидев Петра Ефимыча, громко воскликнул: « Петр Ефимович! Голубчик! Рад вас видеть. Черт, побери!». Хозяин с отвращением кивнул ему, ибо к своему неудовольствию узнал весьма не приятного для него типа, а именно Олега Андреевича Петрушевского, чью фамилию считал особо глупой и некрасивой, отчего не мог правильно поставить в ней ударение. Это был человек лет от двадцати до тридцати, внешне это установить никто не решался, с темно- коричневыми волосами, мягкими чертами лица, круглыми глазами и ничем не отличавшейся наружностью. Из толпы его отличал лишь веселый взгляд и особая улыбка, делающая ему в отличие от других не глупый, а умный вид. В жизни он не занимался ничем, для многих до сих пор оставался загадкой источник его доходов, хотя близкие люди знали, что по ночам этот молодой человек втайне, в подвале, где-то под Мойкой поделывает чугунные кастрюли для самогонщиков, чинит выкроенные на блошином рынке аппараты, чеканит разного вида металлические предметы, в общем, занимается подпольным трудом, который приносил ему, хотя и небольшой, как у других мастеров этого дела, но нормальный заработок, позволяющий ему пропустить чашку портвейна в трактире вечером, выпить кружку пива утром, пригубить стакан вина за обедом и опрокинуть рюмку водки на праздник. Несмотря на это он постоянно твердил о своем не имуществе и, если кто просил его о долге, демонстративно выворачивал карманы своего пиджака наружу, крайне смущая просящего. Однако в кругу друзей всегда повторял, что не стоит огорчаться по пустякам и деньги это всего лишь средства к достижению цели, а не сама цель.

- Я так и знал, что встречу вас здесь, Петр Ефимыч, – воскликнул он.- Представляете, вот, иду я по Петровской и думаю: сейчас обязательно встречу дорогого Петра Ефимыча! Прямо предчувствие так и гложет, так распирает радостное чувство. Вот захожу и вижу вас. С чего бы это у меня такое предвидение? А, Петр Ефимыч? Вы случаем не знаете?- при этих словах Милосердный перевернулся весь изнутри так, что чуть не подал виду с наружи. Он попытался отодвинуться, хотя это было невозможно, ибо хозяин дома стоял вплотную к двери.

- Возможно, голубчик, потому что я владелец этого дома. Вам так не кажется? – с легкой насмешкой в голосе ответил тот. Петрушевский обошел его кругом и встал с другой стороны, облокотившись о перила. Хозяин дома еще больше втянулся в себя и насторожился, дожидаясь пока этот тип оставит его в покое.

- Ах! Ну да! Точно! А я сам вот никак не пойму!- рассмеялся Петрушевский. Петр Ефимович выпрямился и, нахмурив лоб, шагнул к гостю.

- А, позвольте узнать, вы по какому делу пришли? Неужели ко мне?

Олег Андреевич улыбнулся и стал нащупывать что-то в левом кармане. Милосердный напрягся, пытаясь высмотреть, что такое принес этот задира. Наконец он вытащил небольшой ключик и поднял взгляд на собеседника.

- Вот! Видите ключик. – Петр Ефимович, уже рассмотревший до этого предмет, сделал вид, что это его не интересует.

- Ну допустим,- пробурчал он.

- Мой товарищ Антон Павлович Асташев попросил меня зайти в ее комнату и забрать кое-какую вещь. Так что простите, спешу, - сказал Петрушевский и, подойдя к двери и повернувшись спиной к ней, остановился, пронзительно посмотрев на собеседника, давая понять, что ждет, когда тот удалится. Но Милосердный не собирался этого делать, напротив, он даже обрадовался, что, наконец, доберется до должника. Его лицо неумело пыталось скрыть радость вместе с кислой ухмылкой, как бы говоря: « Вот вы мне и нужны!» или « Вот вы и попались!» Он смело чуть наклонился в его сторону и пронзительно выставился ему в лицо.

- Значит, вы должны быть в курсе, где ваш товарищ? Не подскажите ли?- с довольной ухмылкой спросил хозяин дома.

- К сожалению, нет, - ответил он, с таким виноватым и разочарованным видом, что самому Петру Ефимычу стало невыносимо стыдно за свои мысли. Он замешкался, но сумел взять себя в руки.

- А, как это. Вы же сами сказали, что он повелел вам взять кое-что в комнате,- нашелся он.

- Да, повелел. Сегодня утром, я встретил его в трактире, и он сказал мне, чтобы я зашел сюда, ибо сам он куда-то спешил по делам,- не сдавался тот.

- Да, видимо, по очень срочным делам, если умудрился не возвращаться целый день с раннего утра до обеда.

- Видимо, да.

- А что это за вещица, не подскажите?- окончательно обнаглев от досады, спросил Петр Ефимович. Олег Андреевич выпучил на него глаза и, слегка шмыгнув носом, приподнял брови.

- Ну, вы даете, Петр Ефимович! Мы что, на допросе. Вы уж подождите, все скоро там окажемся,- ошеломленно ответил Петрушевский. Милосердный понял, что больше ничего не добьется, и больше не хотел получать неприятные реплики. Он кивнул гостю и стал медленно спускаться вниз, желая все-таки дотянуть до того момента, когда Петрушевский войдет в комнату, но тот так долго и медленно втыкал и поворачивал ключ, что он, потеряв желание, да и просто боясь показаться настырным, быстро затопал на этаж.

Петрушевский же, тихонько оглядываясь на лестничную клетку и смотря, как долго будет тянуть хозяин, медленно поворачивал ключ. Когда же настырный собеседник спустился на первый этаж и стал бранить довольно милую старушку, которая впустила его, быстро вошел в комнату и захлопнул дверь.

Продолжение следует...