Дописал немного, как вам?:)
Я рассказал бы тебе все что знаю,
Только об этом нельзя говорить,
Выпавший снег никогда не растает,
Бог устал нас любить,
Бог устал нас любить,
Бог просто устал нас любить,
Бог просто устал
Мгновенье перед распадом.
Ты не должен чувствовать себя живым, чтобы быть живым. Ты не должен быть живым, чтобы чувствовать себя живым. Точка в вакууме, простая точка на краю вселенной, на краю галактики. Не звезда, не планета, даже не астероид. Просто точка, сгусток частиц. Которые и волна, и частица. У него, как и у всего в этой вселенной, дуальная природа. Поступает сигнал. Он поступает отовсюду, невозможно определить его источник. Эта точка, этот сгусток уже чувствует себя живым. Но он не живой, он просто сгусток. Он чувствует себя живым, у него есть ощущение пространства, ощущение самого себя. До полного осознания еще далеко, но все происходит так быстро. Сгусток еще не может думать в полном смысле этого слова, но отдельные отрывки, восприятие и отражение действительности, уже появились. Появилось первое чувство. Холодно. Ему холодно в темноте космоса, так далеко от всего живого, от звезд и планет. Вы спросите, как ему может быть холодно, ведь это просто сгусток частиц, просто точка в вакууме. Но ты не должен чувствовать себя живым, чтобы быть живым. И ты не должен быть живым, чтобы чувствовать себя таким. Ему холодно и одиноко. Никого на сотни световых лет вокруг. У него появляется желание и все меняется. Внизу появляется планета. Он не передвигался туда, это вселенная двигалась, а он был на месте. Планета покрыта зеленью, это растения. Планета покрыта жидкостью, это вода. Планета покрыта существами, разумными и не очень. Разумные называются людьми. Над планетой висит звезда, она на самом деле холодная по меркам вселенной, где встречаются супер новы, но для этой системы ее хватает. Сгусток приблизился к планете в том месте, которое показалось ему наиболее красивым. Много людей, живых существ. Они передвигаются, туда-сюда, туда-сюда. Он может слышать их мысли. Они не могут видеть его. Ведь он просто точка, просто сгусток частиц. Он еще долго наблюдает за всем, информация течет бурным потоком, не останавливаясь. Он получил множество данных о физиологии людей, об их привычках, внешности и еще очень многом. Но они все еще не видят его. И тут он заметил ее. Она брела под мелким противным зимним дождем в своей лыжной шапочке оранжевого цвета, черном пальто. Сапожки отстукивали ритм по мокрому асфальту. Пальто намокло, ей было немного холодно. Она думала о своем доме, о квартире на третьем этаже в многоэтажке. Ее уже было видно, до подъезда оставалось пару сотен метров. Она думала, как зайдет домой, закроет дверь на массивный замок; погладит подбежавшую к ней Леру, та помотает мордой, избавляясь от влажности мокрых рук; снимет пальто, шапку положит на батарею, сапоги будут ночевать в ванной; подогреет глинтвейн в старой металлической турке, выльет его в высокую керамическую кружку, отхлебнет глоток; будет долго сидеть за книгой в кресле, укрывшись пледом, а в колонках тихо будет петь такой знакомый и приятный голос; уснет, укрывшись любимым одеялом, с такой прикольной мордочкой на нем, под убаюкивающий стук зимнего дождя по стеклу. До всего этого оставался десяток минут и пару сотен метров. Вокруг никого, немногие захотят гулять вечером по такой погоде. И она не хотела, просто так получилось. И сейчас она даже рада, ведь чтобы лучше чувствовать хорошее, надо перед этим прочувствовать и плохое. Как горечь шоколада оттеняет его сладость, так и плохие чувства оттеняют хорошие. Она и не заметила, как подошла к подъезду, как автоматически, за собственными мыслями, достала ключ и уже открыла его. Ручка была мокрой и холодной, немного проржавевшей. Что-то вернуло ее из транса. Она сразу не поняла, что это было, но потом до нее дошло. Кто-то положил руку ей на плечо. Ей не хотелось оборачиваться, чтобы посмотреть кто это. Она не испытывала никаких посторонних чувств, наподобие страха. Было только чувство какой-то полной защищенности, будто она находилась в толстом защитном пузыре и никто не мог ей навредить.
Она обернулась, перед ней стоял молодой парень. Длинные черные волосы были покрыты черной шапкой непонятной формы, карие глаза смотрели на нее. Пальто распахнуто, под ним серый свитер. Он небрит, на лице грустная улыбка. Он что-то говорит. Повторяет одно и то же, стараясь достучаться до нее. Она прислушивается, вынимает наушники.
-... Я не сделаю вам ничего плохого. Просто скажите, вы не знаете кто я?
\\\
- Почему ты выглядишь именно так? Не старик, не молодая девушка, не азиат, не негр. Почему именно так? – седовласый мужчина сидел в кресле напротив. Меж пальцев он держал сигарету, не зажженную. Медсестра отобрала у него спички, сказав, что курить в госпитале не разрешается.
- Не знаю, я ничего не помню с того времени, когда я был в космосе. – Парень нервно поправлял длинную челку
- Ты должен вспомнить. Просто должен, понимаешь. Осталось не так уж много времени и я так не хочу, чтобы это произошло. – Мужчина, его звали Алексей Павлович, придвинулся к парню и стал говорить шепотом.
- Я тоже не хочу. Но я ничего не могу вспомнить. Я так старался это сделать, я перепробовал все. Гипноз, медитация. Ничего не дает ответа. – Парень чуть не плакал, он протирал глаза от еще не вышедших слез.
- Но ты ведь можешь! Ты же вспомнил, кто ты. Вспомнил откуда пришел. – Мужчина пригубил сигарету, поморщился. Встал и выбросил ее в соседнее с креслом мусорное ведро.
- Это было на грани. Понимаешь, эти воспоминания лежали на поверхности моего разума. Честно говоря, мне и вспоминать ничего не пришлось. Я просто спал, рядом с ней. – По лицу прокатилась слезинка. Он смотрел мужчине прямо в глаза. - И мне, как всегда снились звезды. Я никогда не понимал, почему они мне снятся. Но тут словно озарение, я увидел себя прошлого со стороны. Почувствовал холод и тревогу…
- И ты не можешь это повторить? – Алексей Павлович стойко выдержал этот взгляд, полный сожаления и грусти.
- Нет… Наверное, нет… Я очень хочу вспомнить, но… - он только развел руками.
- Ты должен сделать это еще раз. Ты просто обязан. И думай в это время о ней, только о ней. И еще о том, что тебе нужно сделать и как тебе это сделать.
- Я попробую, я так хочу помочь…
- Я знаю. - К ним подошла одна из медсестер, что-то тихо сказала. Слушая ее, они оба, не сговариваясь, опустили глаза.
\\\
Прошло два года. Андрей, она назвала его Андреем, остался жить с ней. Ей очень нравилось это имя, было в нем что-то романтичное, не зря оно переводилось с древнегреческого как «защитник». Его никто не знал. Не знал кто он, откуда. Андрея никто не искал. Сам Андрей не помнил ничего. Воспоминания его начались с того, как он стоял перед домом Алины под мелким дождем два года назад, не зная, кто он, как сюда попал и зачем он здесь. Потом он увидел ее, открывающую дверь, и от отчаяния решил попросить помощи. Еще в голове промелькнули мысли о том, что может это его дом, что он оказался тут не зря, но нет. Это был не его дом, никто из соседей его не узнал, все лишь удивленно-сочувственно качали головой. Алина приютила его у себя. Квартира на третьем этаже была огромна даже для двух человек, две спальни, зал, уютная кухня. Вдвоем они ходили к разным психиатрам, пробовали гипноз и другие, менее популярные методы. Ничего не получалось, у Андрея было такое ощущение, что ему просто нечего вспоминать. Врачи говорили, что воспоминания обязательно вернутся, скорее всего, во сне. Но ему снились только звезды и ничего больше. Тысячи и миллионы светящихся точек, картина просто завораживала. Они раскинулись по черному полотну, как бриллианты на бархате, и взгляд не ограничивало ничего. Когда Андрей рассказал об этом Алине, та улыбнулась и сказала, что он, наверное, в прошлой жизни был астрономом. Сначала между ними была легкая неловкость, они оба не знали как вести себя. Алине было легче, она помнила про себя все, Андрей же сначала был очень замкнут. И только новые ощущения заставляли его раскрыться, как раскрывается человек, который боится человеческих отношений, боится, что ему навредят. Временами, он выглядел почти как ребенок, радуясь первой весне, шоколадному мороженному, которое они купили в парке, куда пошли гулять, первому поцелую. Два года пролетели, как миг, и Алина сейчас не могла понять, что же она делала без Андрея всю свою жизнь. Как она жила без него? Он стал почти частью ее, она учила его чувствовать по-новому, жить по-новому, радоваться и огорчаться, плакать, когда грустно и улыбаться, просто быть счастливым. Андрей много времени проводил за компьютером, он учился что-то делать, говорил, что хочет найти работу, вернуться к жизни. И если он не может вспомнить старое, то он может построить новую жизнь, начать заниматься тем, что ему может понравиться. Однажды они гуляли по соседнему торговому центру и Андрей увидел фотокамеру, зеркальную, с огромным объективом. Алина только взглянула на него и махнула рукой, ему ничего не надо было говорить. Первой он снял ее, сам того не замечая, поставил желтый светофильтр, навел резкость. Руки знали, что делать. Они вместе разглядывали первое его фото. Маленький экранчик дисплея не мог передать всех тех чувств, которые Андрей вложил в фото. Но Алина сразу поняла, что это именно то, чем он хочет и будет заниматься. Первые дни, он чуть ли не спал рядом с камерой, она всегда лежала на широкой тумбе у кровати. Он брал ее с собой, куда бы ни шел, делал множество снимков. Распечатывал их, долго разглядывал и рвал на клочки. На почетном месте, на зеркале в спальне, висели лишь несколько фото. Тот первый, Алина улыбалась на нем, на фоне торговых павильонов; заснеженная дорога, снятая с голубым светофильтром; он сам – снимала Алина – стоящий, размахивая руками, на сноуборде; маленькая белочка на ветке осины – он снял ее в местном парке. И каждый раз, когда ему все надоедало, он пристально смотрел сначала на снимки, потом на собственное отражение в зеркале… И начинал все снова. Его упорство сделало его почти профессиональным фотографом, его снимки пользовались популярностью среди журналов и газет. То первое фото до сих пор лежит у него в кармане, хоть он и перестал фотографировать.
\\\
Медсестра ушла, Алексей Павлович все еще сидел на кресле, понурив голову и закрыв лицо морщинистыми руками. Он только шептал, так, чтобы только Андрей мог его услышать:
- Ты должен помочь ей. Спасти ее. Пожалуйста, спаси ее, спаси, ты же можешь, тебе это ничего не стоит, просто помоги ей…
Андрей ничего не мог ответить, он будто находился в трансе, взгляд его блуждал между окрашенной в зеленый цвет стеной и белым потолком. Он то хмурился, то улыбался. А Алексей Павлович все повторял:
- Спаси ее, спаси, - голос неожиданно перешел на крик, он вскочил с кресла, схватил Андрея за грудки и начал трясти. – Спаси же ее, сукин сын, спаси!
Андрей очнулся от транса, взгляду его вернулась осмысленность. Он что-то прошептал Алексею Павловичу, тот кивнул и разжал пальцы. Андрей опустился на кресло, закрыл глаза и помассировал виски:
- Как же все сложно, как все непросто. Но я постараюсь. Только не мешайте мне, я почти докопался, я почти вспомнил. Просто не мешайте.
- Хорошо, не буду. – Он развел руками. – Пойду к ней, посмотрю как она там.