Men late at night cook coffee in rusty cans,
just like in the hills, like in their childhoods,
without rules or guidance or authority, their fathers
dead or wild as gypsies,
their mothers going down for five dollars.
These are the men who surface at night,
The sons of faceless parents,
the sons of brutal days dripping blood,
the men whose faces emerge from shadows,
from bars,
and they join in circles and squat on haunches,
share smokes, and talk of who knows who,
what towns they passed through;
while flames jump under the coffee can,
you see new faces and old ones,
the young eyes scared and the old eyes
tarnished like peeling boat hulls,
like wild creatures they meet,
with a sixth sense inside of them, to tell them
who’s real and who’s the game;
and their thoughts are hard as wisdom teeth,
biting into each new eye,
that shows itself around the fire.

The coffee is poured steaming hot into cups,
and the men slowly sip.
Shower stalls drip bleakly in the dark,
and the smell of dumb metal is inflamed
with the acrid silence, and once in a while,
a cab horn will sound from outside the windows,
and the man with only a cheek illuminated by the fire,
the rest of his face drenched in shadows,
will get up and leave the circle,
return to his bunk.

липкая юбка цыганки

на гремящем без ступающих
на скользком без подскальзывающихся
она совала руку в рваный плащик мой
выбирая номер плачу свернувшемуся
в калачик
ты забрала мой валан,-
упрямец мальчик
учится избегать случайных встреч

достань затычку..

последняя скорлупа тысячелетия
отваливается
хирург углов тянулся за таблеткой
ты- утополено, выбранное пламенем
достань затычку,
прекрати мгновенно!!

something with the hound

серела опухоль при движении
меняла направление собаки
даже теперь, когда я остановился
и осматриваю ее
она продолжает расти
мой рост прекратился
иди рядом
с тобой ничего не случилось
ляпаю сиреневыми пятнами
на обратную сторону
снимка на бегу

предмет

лягушка правильна в самой себе
предметом в данном случае
не являясь,
предмет поправляет сам себя
оснащая соматической системой
мертвый мир в коленке и тетрадке
руководителем лягушки можно сделать
на время ветку легкую каштана
предмет распался на дверных разводах вод болотных
лягушка осталась верной своему времени
прыгая куда попало

всегда будет прав врач-каторжник
берущий мазок части целого
мир полноценная букашка в шквал
шкафов, птиц из гипса и цен на них
всегда будет искренен шрифт тайги
над коим ползут по леске
статисты, когда на холстах танги
нос у инфузории резче!!
всегда будет правым ряд бомб на дом
когда дом спит справа, снит сны
в кулек завершаясь разбомбленый
для кончинка языка сплетен поджарый костыль
будет правда у тех кто под
теми кто есть сверху надвое делен
правда у тех, деля вдвое сложит
и перережет артерию денег
вот Тальков пишет на кухне
водит в заставленной мебелью
площади сочные буквы
что бы потом петь советам их
после придя снова в кухню
чуть до того, как повесить на крюк
куртку, подходит он боком к окну
смотрит идет назад в двери и вешает куртку
будет права будка с псами
крупный вождь самоа саса
в интервью взятом из африки
скажет: мы взяли курс в космос!!
горд будет тот, кто не падает
ног у бордюра, как спелой страховки
долго, пока труп не пахнет
то есть не просит нас в диалект скован, он
вынести лишних бумаг из
шуфлядки, пока старики в дырку между звезд в полосы
смотрят на лысину, пишут по ней,
выгодные к душу опусы
вот гинзберг, снял очки- овации
прокашлялся- овации, как бьют волну дельфины
пластом падая
начинает читать/заканчивает
овации, того же тембра как в деле с
очками, но некто ушел
но все-все соглашаются
гинзберг ушел, чарльз буковски ушел,
уистан хью оден и паунд,
боб хоуп поднес сигарету к ноздре
и огонек зашептал у рта
ради извилин сгорая, сжирая запас
дергая днями в мотелях густые обои
бья себя по носу, выйдя от бляди
с отсутствием стояка,
ровняя машинку, стерев с стола пятна
полив цветы из глаз
спокойно....
они будцт правы, или же они
были правы и дерет кот свою маму
так плодятся в даль миров коты
как дважды старый дух вздымает флаг ввысь
когда он проделывал такое
теперь стоит мальчонка, крутит ручку
смотрю, в его плечах
усталой росписью
гроздь модернистов топчется
по очереди

слог украденного ситара
книги гиены, вскоре ставшие
предметом для зачерпывания сгнившей плоти
из птиц прерий, прелюдий к трупу воздуха
возящегося в старой шкатулке в поисках нитки
подходящей к миллиону его цветов
перешедшего с поиска на мастурбацию
молнией по рельсам
шапкой на упавшем пассажире
ожиревшей мухе на фонарной лампочке
пустому клюву с словом воробья
скакалкой перед ртом девочки
до дамы, скрывающей свой рот за боком стола
переходящей подбородком к ножке
развод, она не до конца закрывает по резьбе крышку
дефрагментируя столичных конвоированных
мастурбирующий воздух мегалополиса
принялся разбирать все свои головные уборы
случайные фразы проезжающих на трамвае,
он нашел тонкую обслюнявленную нитку своего цвета
на воротнике с рвотными остатками
принадлежащего без четверти века манекену
а ныне потному интоксицированному подростку
нитка пошла, все петельки круша
сдавливая глотку и подросток доблевывал
бесспорные цвета неба осени
он остался в свитере, наискосок толпы высмотрели
желудочный сок сочинителя
я пел в его кармане
засушенной головой гиены
небо зашило головку лингама
дрожащую солнечным светом
перверсия топталась на темечках
позволяя идущим периодически
отвлекаться от отравленной части
под пробкой к перрону примерзшего
радиотранспорта

/ haven outnumbers the pain

protect your horny sad fields from the storm
these richard's flying flowers never watered
please, hide the little hamsters in this form
these thoughts came from the dot on god of photo

my fun- the ice-cream tube
without a bulbs
around a coughing moon
are lying slums

your joke- when fillers' gone
without a trace
and punishers atoned
with absurd phrase

your coldest tea- a hug
red limy round
like forest for a stag
where cry is crown

my scythe for stones is aching
these tickets burn by lightning
my cup is always bruises yours
and set swim all my typings

inside half-mountain half-
cheap metro station
we're worried with the cloud
a running skies' ancestor

we're sleeping in times-auto
and slipping deep in autumn


/ лес ка

парма бинт повязывает
лес тайком повизгивает
в средний круг от ясеневых
трауров в резиновые
ручка перелезла прямо
с сырости в салон
там сидит на лезвии
на носу бурбон
по губам шнуровка
выползли погрется
языки из обуви
старого младенца
стрижка слишком коротко
ловит осязание
лист дубовый, в сорок лет
кажется развалиной
парма след разглядывает
узкий и глубокий
спицы пелись палками
до шоссе, там свойство
расплываться видимому
после парикмахерской
старый сын отправился
как по леске спилберга

контролер ЮАР

отсаживаюсь, птицы- божий лак
краплак на польской птице
катастрофы.
вхождение в режим "идтиидя"
и целовать всех, отрывая головы!!!!

верность и сложность

ты застегиваешь цепочку
и просишь меня направить твои руки
несмыкается
я вожу по подушке хуем
и хочу быть кулоном для пальцев твоих
перестраиваю этажи
отливаю твой низ, как фундамент
отдыхаю. и в перерывах.
птица щипанная регламентирует
что это неправильно
запускаю в нее рукоять
просыпаюсь в ванной
под душем, успевающим замерзать
сидя
как не могли океаны
мой голый хер лежит,
и весь я в в Ъ
длинноволосый идиот
сверлю настроением
прочную облицовку
в четырех метрах со
скоростью двух морганий
от меня создается зоопарк
я вылажу и сажусь за черный хлеб
растирая левой под халатом
хер
таким образом составлен жилой сектор
в гетто, в гетто,
in the ghetto-o-o-o....

db

сидели на лугу мы полуспали
малыш жевал пол щавеля в час
с ним, мне приходилось сочинять
провальные колыбельные
что бы лучше проваливалось в сны
не деформируя младенческую спинку
вот одна из них:

лист сулил нам блин вдали
мама наклонялась равно-
мерно, я вблизи не спишь
секс младенце при- как лани
мерзкий колокол возьми
тиражей с большой фильеры
я отвязывал галлеры..
вермишель, сундук, дельфин....
или наполняй свой пол
коллекционируя
пойманых тобой фламинго
сни как им вгрызаясь в глотку
извлекаешь легкое
улыбаясь, наблюдая
то шеи горка вновь
восстанавливает части
и фламинго убегает
сламывая спицы ножек
мой младенец, ляг на майку
не смотри, и не тревожь..
нас....

окно из кирпича

вессон напивался
лилиями дох
транссексуал
перед только что горящей спичкой
мне стоять над трупом непривычно
выпал ливень, дернул,
вышел в зал
он сидит и давит сигарету
смотрит мне в багровые глаза
и промахиваясь пеплом
переходит ближе к поясу
брюк саван растегивает
опуская на трусах
пятна от комси-комса
член вошел поевшим грифом
взад баянной крайней плоти
гость поддел его мизинцем
выдохнув, втянув все в рот свой
правой рукой я заметил он сдернул ремень
он без исподнего и напряжен он
и венист
я получил свой заряд
дрожа икрами
деньги....
он повторил еще раз,
дымным ртом с семенем:
давай деньги!!

Вложение: boris_grebenshikov_-_gorod_zolotoy.mp3 (3826 kb) 

люди сделаны из водорослей
пока недоросли- из папье-маше
но всем пришиваются пуговицы
на взродорослях держатся
на детсаше нет
их нежно вращают по кругу
сокращая вес ушей и увеличивая соки
гениталий
дети из папье-маше ныряют в
пряльную заводь с винтами
грусть из выносят
выносит их в бантах
дети в галстуках, дети
умирают в четверг
я зохочу над выгребной ямой,
куда вас опустят, детей из папье-маше-
с запахом болотных перископов
от смеха у меня выскальзывает глаз
но это- истерика
и я давлюсь
киклопом
детей будут есть, все что я уважал
в хорошем апетите мелкой живности
это все то, что она перегрызает
как папье-маше, так и весьма взрослых личностей
особи крупные, в глине закручены
венком покинутым
я еще смеющийся в губах своих пухлых
и белых полопавшихся, покрытых струпьями
до десен
прячу этот венок, я нашел его
благодаря чему
я буду имаго из папье-маше
toujour, ma cher

um

выходя из полости
гол полностью
не ребенок- просто голограмма
именно.. нет ряби, нет сырого
ничего, а мать сидит в трусах
мы проводим смотр детей, рождавшихся
из веков оптических обманов
мы жмем руку матери, как ее зовут
рут.. как прекрасно!!
.она до конца одевается.
в следующий раз мы сделаем
матерью рутгера!!

bi

мы встречались в двустекленных рамах
выбитых окурками, под спичками
под птичками, под кошечками
и мы друг друга не любили
нажо раздобыть сирену билли
болеутоляющее от
слов перестановки
сердце=живот
душа=ишиас

li

в речку летели комья,
в речку летели коньки,
в речку летели киты
в речке проводили уборку планетюрем
когда все матрасы, зеркала,
чаны и урны
ставили на место вод, магазинов,
тумана, и пустого второго места на
велосипеде, когда ты вдалеке от этих средств
и близок к средствам
доисторического выживания

cal.

он совершил это по ошибке
за этим следовали лекции
даже упавшее на пол драже
не раздражало его
он убил по ошибке
на заднем нитяном ряду сел
андре
и андре грустит, грусть андре
горстями берет его голову
и страхует на открытом смычке челюсти
андре близок, андре слимпа
а он совершал его много ошибок
но их калибр,
текст
но их калибр
отбеливатели проводя самые тихие
войны!!

жизнь музыканта на гребне с сединкой любви
жизнь инструмента под хижиной если возможно
жизнь человека на сваях, залезших под кожу
так родились города, гаражи, горы, рвы
хлеба на маленьком небе кривых музыкантов
ты не стал грязным, не стал доски лодкам чинить
как она есть и куда она денется ни
тебе и им не известно, живя планетантами
пишутся заново иты, летят эмигранты
но перестав писать иции- хлев узурпаторский
опухолью в шейки тонкой лужке разрастался
чем он убил, тужась и разрываясь на кантик
молоды ножки на голове музыканта
крепки и толсты ругающие небо ручки
под музыкантом загваздав очки держат тучу
в душах, на кухнях, и на ипподромах до завтра
жизнь музыканта на гребне с чужим цветом локона
что нам построить на волнах, о
что нам построить под волнами??
липкое дерево в сланцах расческа ломается
ты музыкант, голодранец
в миру неискателей
жизнь музыканта на ручке по бамперу будшего
жилы жилья заплетают косички на мужестве
коршуны в маленькой хижине, если возможно
вы не меняйтесь на инструмент
и он не сложится

стенаний, когда взрослый жег бумажки
когда они сгорали, текст не виден
у туалета в мокрое он вырядил
уборщик вымыл напрочь все оставшееся
в те самые моменты, когда лейка
выдавливала из груди стишок
глядел висок ей бог; как я пришел
она перемывала мне копейки
гнусавила, копая в корешок:
ты плоть и кровь тупой работы в цехе
или тайпистом тех, чей час решен
винтить бумаг с рулона, щелкать дверью
и вскоре я стал взрослый, хоть и тощий
флотилию зевотную сгоняя
по правилам и смыв в сортире бочкой
мне кажется, что имена вменяя
дежурит за рулем и давит гной
в блокноты между впадинок руля
породы мыльной тренер интерной
спрягаемый по публике стреляя
с простреленным плечом за ухом жег
дымок несвоевременный стишок

принеси мне черствый апельсин
разбери их тени и воришек
кроме меня крадущих апельсины
кроме меня, пока фрукт свеж
и зычен
оранжерея двигает фигуры
ползут потеки, столкнувшись
отползают, отполированные
живое не клюет курица
сокращенный кадр горит как вермишель
верь, мишель, мне
амбре из половых желез
заправляет пленку под экран
создавая за экраном па
в темноте становится ясна
мотивация жрущих апельсинами
голов

ты бежев со мной
я разов, ктел
цитрусовые и без башки
мы бежим глядеть на
скромный
шельф

шестьдесят пять.
шляпа расшибает ветки
несся по двум берегам
шаг кортавил, шаг шел сам
к колумбарию нимфетки
никогда, никогда, никогда
не могло быть и так и не вышло
ножки маленькой поэтидамы
целиком закрывает табличка
жетон морга и племенной мерзну,
обращенный к тебе, то к
халупе с юга, становлюсь косно-
язычным, подбивая щелчком с ног листок
плешка разучила отче
плохо ниже, плохо выше
плешка бьет в закрытой бочке
развлекая крышку
плащ тулуповел а
человек ступился в нем
дрозд точит лезвие
пес на бук лезет
видишь ли, тут все одиозно
я. передвинув сложки
пытаюсь принять любовь в просо
диалло, диалло, диалло!!!!
раз мексика скучные окна
калечит, стуча тушей кондора в них
то мы с тобой яйцо экзистенции кокнули
давеча, увлекшись
поэзией

магнит. на необозримом стоит табличка
с нее кричат и срывается голос
дискант кричащих полнит свой желудок
лицо над шляпой так
мы узнаем
что вся культура на культях
культа в кульке
он невозможно вяло упирается
как полумертвый кенгуру
что найден был, среди
подвалов у высоток в бронксе
висит язык на шелковом шнурке
привязанный узлом неважно
вязан он
к годовой стрелке
дергается же
изображая тери час от часа
часовщики частей изобразительных искусств
надев носки на руки
на кисть
чулочки, заспанные с синим поводком
гарельефом вздернутости вглубь
головой вниз виснут и шлифуют
форму хвостика червяка из
разложившейся птицы, только что принесенной
художнику поживится, он сломал ее
чуть усадив в клетку без верха
кусок драпа срезая идеей
не иначе как pigeon immortеl
оставляя растворитель на пастель
садишься, поправляешь парик
заводясь до свиста
беги, едь, нюхай
за
машиной,
спонсирующей дадаистов
!!!!

yo formar tu cuerpo de l?neas
aqui trasero en mi cara
manos con ventana
mundo de sobre la mojada mesa

я создаю твое тело из линий
где зад в моем лице
руках и ноздре
космос лежит на сыром столике

al pie de la letras=
soy yo

кашляй в мое внутреннее ухо
4..

44
заключенная в мою тень супруга
собирается выйти на нижний этаж
так написано мелом
розового глаза
ее вид- средоточие дуг под
душем разбитых в грязи
груш
кое где есть оттиски ее сожаления
кое где есть шрамики смирения
ленточки принятия
лемнискаты кармы
она не могла дышать через линии
но могла стоять и висеть
могла самостоятельно сгореть
пока ее волосы не были закончены
я удивлялся
который раз мои трапеции став сажей
оберегают дышащего человека
я удивляюсь
кто из них в итоге
окажется прототипом....

?qui?n?