Был обычный тёплый вечер мая. Сирень уже расцвела, и над городом парил её возбуждающий аромат. Прогуливались парочки, старички со старушками сидели на стульчиках у парадных и, утирая слёзы умиления, наблюдали за ними. Под большими часами, венчавшими высокий бронзовый столб, нервничал молодой человек, видом своим наводивший на мысль, что родители его вкладывают солидный капитал в его образование, петлицы студенческого мундира определяли учебное заведение высшего разряда. Молодой человек перманентно доставал из потайного кармашка золотые часы и сравнивал показания их циферблата с показаниями больших часов. Прикладывал свои к уху, подкручивал головку завода. Делал пять шагов вперёд, вздыхал, разворачивался и делал пять шагов в обратном направлении. Большие часы пробили семь раз. Маленькие проиграли незатейливую мелодию. Молодой человек вновь вынул свой хронометр и воскликнул: —Ну, где же, чёрт возьми, Она!?
Она бежала по бульвару, длинный розовый шарф тончайшего шёлка развевался шлейфом за её спиной. Бежала, как только могла. Мелко семеня ногами, но довольно быстро для девушки с ажурными ножками в туфлях на высоком каблуке. В голове проносилась одна и та же мысль: «Только бы не ушёл! Только бы дождался!..» Показались большие часы на бронзовом столбе. Но рядом никого не было. Девушка остановилась, едва отдышавшись, осмотрелась и была готова зарыдать, но… —Ну, наконец-то!— послышался голос из ближайшей бакалейной лавки. В дверях стоял молодой человек и нервно жевал бублик. Она облегчённо вздохнула и направилась к нему. —А Вы — непунктуальны, душечка, — улыбаясь, сказал молодой человек и откусил от бублика. —Я — дама, — смутившись, ответила девушка. Молодой человек доел бублик, вытер пальцы платком и протянул правую руку девушке со словами: —Ну, здравствуйте, прекрасная незнакомка. —А Вы — плохо воспитаны? — удивилась она, подавая свою. —Не понял, — удивился молодой человек. —Первым руку протянули,— пояснила девушка. —Да бросьте, — засмеялся он. — оставьте этикет, будьте проще. Давайте, наконец, познакомимся. Меня зовут Андрей Крысогенов. —Мария Дэви, — смущаясь, представилась девушка. —Ну вот. Так-то лучше. А то условились о свидании, а как зовут, не узнали. —Да… —Куда пойдём? Может в ресторацию? — предложил Крысогенов. —А может в синематограф?— с мольбой в глазах спросила Мария. —Вы любите фильмы? — удивился он. —Обожаю, особенно итальянских мастеров, — засмеявшись, воскликнула она. —Хорошо, пойдём в синема, но сперва в ресторацию, Вы не против? —Нет, что вы. К тому же я — голодна. —Отлично, идём! — Крысогенов взял Марию под руку, и они направились вниз по улице, к ресторану.
В то время как Крысогенов нервно сновал под часами из стороны в сторону, за его телодвижениями через витрину бакалейной лавки наблюдал мужчина с лицом настолько бледным, что можно было принять его обладателя за мертвеца. На правом виске мужчины был шрам в форме кольца, а левая щека в толстых рубцах, которые очень походили на жирных дождевых червей. Владелец всех этих примет был хозяином бакалейной лавки. Фамилия его не очень подходила для такого рода деятельности — Золотарёв. Он смотрел на молодого человека и думал: «Наверное, не придёт». Когда часы пробили семь раз, Золотарёв вышел из лавки и направился к Крысогенову. —Ну, что Вы здесь мечитесь, молодой человек? — спросил он, подойдя. —Да вот, назначил свидание одной особе, вчера в трамвае столкнулись лбами, мелочь обронил, а она решила помочь мне, — разоткровенничался Крысогенов. —Понятно, а то я всё смотрю на Вас, смотрю, вспоминаю себя в Ваши годы… —А Вы — хозяин лавки? —Да. —Не продадите чего-нибудь пожевать? —С удовольствием, прошу за мной… Они вошли в лавку, и Золотарёв, встав за прилавок, предложил Крысогенову свежих бубликов. Андрей выбрал самый большой и расплатившись стал уплетать его, разглядывая товар на полках. —А что в этой банке? — спросил он, указывая на огромную малахитового цвета жестянку. —Это? Чай любви. Достаточно одной щепотки, и та, которой Вы предложите чашечку этого чаю, будет любить Вас всегда, и сделает для вас всё, что только пожелаете, — подмигнул Золотарёв. —Почём? — загорелся Крысогенов. —Сущая безделица. Рубль за четверть фунта. —Это дорого, — возмутился молодой человек, но в глазах его Золотарёв прочёл желание приобрести сей сыпучий эликсир. —Ну что Вы, за такой товар, цена—самая оптимальная,—ухмыльнулся продавец и вопросительно поднял брови. —Хорошо, беру, — сдался Крысогенов и открыл кошель. Вдруг из нагрудного кармана лавочника раздалась громкая комариная трель. —Извините, телефон, — Золотарёв вынул из кармана жилетки мобильник и спросил. — Ну где же ты, мой Мальчик?—внимательно вслушиваясь в то, что ему говорили в трубку, отсыпал в кулёчек чаю и передал его Крысогенову. —Благодарю, — ответил тот, расплатился и вышел из лавки.
В ресторане было накурено. Завеса дыма скрывала лица посетителей и всё, что было выше столиков. Оркестр играл мелодию в стиле «свободный чёс». Мальчик сидел за столиком в самом углу возле клозета. Перед ним на столе лежал букет чёрных роз и открытый алюминиевый портсигар, в котором была только одна сигарета. Мальчик разглядывал посетителей, насколько позволяла завеса дыма, и предавался размышлениям о том, что жизнь его принимает новый смысл, абсолютно иной. Мимо пробежал официант с подносом, на котором возвышалась гора грязной посуды. Мальчик проводил его взглядом, и когда тот скрылся в дверях кухни, прошептал, едва шевеля напомаженными губами: «Fuck you…» Оркестр закончил играть. Музыканты спустились в зал и сели за свободный столик. Контрабасист щёлкнул пальцами, и рядом с ним появился официант с опухшим лицом. Контрабасист что-то прошептал ему в ухо, официант оскалился и, кивнув, скрылся в дыму. Мальчик вынул сигарету, закрыл портсигар и прикурил от свечи на столике. Затянувшись, он закрыл глаза и выпустил дым кольцами. Сидевший за соседним столиком толстый купчина, повёл носом и оглянулся на Мальчика. Но тот продолжал сидеть с закрытыми глазами и, медленно затягиваясь, так же медленно выпускал дым кольцами. Купчина тихо сказал своей переполненной даме, показывая глазами на Мальчика: «Обнаглели эти молокососы, уже в ресторациях свой гашиш смолят. Эх, куда смотрит «Городской голова»…» Дама понимающе закивала головой и, тяпнув рюмку водки, зажевала её квашеной капустой. Мальчик слышал купеческие слова, но только презрительно посмотрел на него и сделал глоток вина. В ресторан вошли новые посетители. Это была молодая пара—Крысогенов и Мария. Они поискали глазами свободный столик, но все оказались занятыми, и тогда они направились к столику Мальчика, так как он сидел один, а мест за столиком было четыре. —Можно к Вам присоединиться? — спросил Крысогенов, отодвигая стул. —Прошу, — растягивая гласные, сказал Мальчик и пригласил рукой садиться. Андрей помог Марии сесть, сел сам и попытался подозвать к себе официанта, но тот, покачав головой, дал понять, что он занят и направился к противоположному столику. Крысогенов чертыхнулся и повернулся к Мальчику с вопросом: —Давно сидите? —Час. —Свидание? — поинтересовался Крысогенов, кивая головой на розы. —Да. —А почему чёрные? —Вам-то что? — недовольно проговорил Мальчик, закрыл глаза, затягиваясь в последний раз, и бросил окурок в бокал. —Пардон,— извинился Крысогенов и вновь попытался подозвать официанта. Наконец, к их столику подошёл официант с опухшим лицом и протянул Марии меню. Она пробежала глазами по строчкам и сказала, обращаясь к Крысогенову: —Мне салат из солёных огурцов и молочный коктейль. —Однако, — крякнув, записал в блокнотик официант. —А мне графин водки и телячью отбивную, — заказал Андрей и отпустил официанта. — Вы меня удивляете, Мари, — обратился он к Маше. —А что такого, я на диете. —Кишечной? —Ваш юмор неуместен, сударь, — оскорбилась Мария. —Извините, — склонил голову Крысогенов и встал. — Пойду музыку закажу. Где музыканты? — спросил он Мальчика, тот указал рукой на столик у окна, за которым, уже изрядно захмелевшие, оркестранты тискали двух проституток. Крысогенов, наклонившись к крайнему, сказал на ухо название мелодии. Музыкант кивнул и, взяв купюру, встал из-за столика, приглашая коллег к станку. Оркестранты, с огромным нежеланием оставили проституток в покое, и, взяв инструменты, выдали душещипательную композицию. Андрей вернулся за столик. —Что это? — спросила Мария, пытаясь узнать в мелодии знакомые мотивы. —Томас Уэйтс, — ответил Крысогенов и закурил. —За душу берёт, — прошептала Маша и спросила Мальчика. — Вам нравится? —Мдаа-с, — сухо ответил тот. Подошёл официант и расставил на столике заказ. Маша принялась за огурцы, а Андрей налил себе из графина и, сделав выдох, выпил одним глотком большой фужер. —Профессионально, — улыбнулся Мальчик. —Экзистенциально, — ответил Крысогенов, отрезал от отбивной добрый кусок и отправил его в рот. Не переставая жевать, поинтересовался у Марии: —Машенька, а вы читали Кама Сутру? —Вы опять, — покраснела Маша. —Что опять? —Опять меня конфузите. —Ах, извините, я просто хотел поддержать беседу. —Прожуйте вначале, а уж потом беседуйте,—вступил в разговор Мальчик.—Вы мне слюной на манжету брызнули. —Прошу пардона, — невозмутимо извинился Крысогенов и снова налил себе полный фужер. —Да Вы — пьяница? — удивилась Мария. —Нет, это я для храбрости, что-то меня мандражит,— смутился Крысогенов и опрокинул в себя содержимое фужера. — Ух,— вздохнул он. — Хорошая. Отрезав от отбивной, посмотрел на Машу, которая сделала глоток коктейля, ухмыльнулся, хотел что-то сказать, но промолчал. Принялся усердно жевать телятину. Оркестр доиграл, и музыканты, побросав инструменты, устремились к столику, где их заждались абсолютно никудышные проститутки. Мальчик вынул из жилетного кармана часы и, взглянув на них, сказал: —Ну, пора, спасибо за приятное общество, должен откланяться. Дела. Он встал, взял со столика букет и направился к выходу. —А портсигар? — крикнул вдогонку Крысогенов. —Не нужен, — не оборачиваясь, махнул рукой Мальчик и вышел из зала. —Странноватый юноша, — задумчиво пробормотала Мария. —Пидор, — бросил Крысогенов, выливая из графина остатки. — Ой, сори, гей. —Думаете… —На лице написано, да бокал весь в помаде. На губах-то стёрлась… —Наверно, Вы правы, — Маша допила молоко. Крысогенов опрокинул последнюю дозу, и, дожевав отбивную, спросил: —Ну что, Мари, в синема? —Да, пожалуй пора, только вот в уборную зайду, оправиться надо, — смущённо сказала она и удалилась. —Понимаю, — тихо сказал ей вслед Крысогенов и ущипнул за ягодицу проходившую мимо официантку. Та, захихикав, убежала, но через секунду вернулась со здоровым вышибалой и, показав пальцем на Крысогенова, пожаловалась: —За жопу меня схватили. Вышибала нахмурил низкий лоб и грозно спросил: —Вас попросить, или больше не будешь? —Больше не буду, — миролюбиво улыбнулся Крысогенов и встал.—Да всё равно мы уходим. Вышибала ничего не сказал, хлопнул официантку по заду так, что та мгновенно достигла дверей кухни, и удалился вглубь ресторана. Вернулась из уборной Мария, и Крысогенов, взяв её под руку, двинулся к выходу. —А деньги, любезный! — услышал он за спиной голос официанта с опухшим лицом. —Ой! Совсем забыл, — пробормотал Крысогенов и отсчитал нужную сумму. —То-то, — ласково проводил их взглядом официант и принялся убирать со столика.
Золотарев закрывал ставни, когда его окликнул приятный юношеский голос: —Альберт! Я ждал-ждал… Он обернулся и увидел Мальчика, протягивавшего букет алых роз и губы. —Извини, что не пришёл. Никак не могу пересилить в себе комплекс общественного мнения, — виновато улыбнулся Золотарёв. — Входи, дорогой мой. Они вошли в лавку и заперли дверь.
На небольшом белом полотне, не меняясь уже более десяти минут, раскинулся урбанистический пейзаж, с высоченными кирпичными трубами, из которых валил разноцветный дым. Вокруг труб монотонно бродили полуобнажённые мужчины с огромными гаечными ключами и методично постукивали ими по основанию труб. Всё это сопровождалось заунывной техногенной мелодией, состоящей в основном из скрежета шестерёнок, шума выбрасываемого пара, звона цепей, свиста клапанов и тому подобного. —И Вам это нравится, — спросил шепотом, касаясь губами уха Марии, Крысогенов. —Да, — ответила она. — В этом есть какая-то скрытая красота, понятная лишь избранным. —Ясно, — усмехнулся Андрей и уставился на экран. Зал был полон, сидели даже в проходах. Такого аншлага не было давно. Видимо, картина стоила такого внимания публики, но Крысогенов так не считал. Глаза его закрывались, и он ничего не мог с этим поделать. Давно хотелось в туалет, но Маша сжимала его руку, и он не мог разорвать эту связь. Наконец, фильма закончилась, включили свет, и зрители поднялись со своих мест. —Жаль, что кончилось, — с сожалением проговорил Андрей, зевая в кулак, и пошёл к выходу. —Да, жаль, — направилась за ним Мария. Выйдя на улицу, Крысогенов закурил и спросил Машу: —Ну что, куда теперь? —Домой. —Ко мне? —Каждый к себе, — возмутилась Маша.—Вы что думаете? Я — девушка порядочная! —Я тоже не хам-наглец, на чай приглашаю. —Ну, на чай можно зайти. Но на часик, не дольше, а то тётя будет ругаться. —Вы с тётей живёте? —Да. Папенька с маменькой за границей дипломатят. —Ясно, — кивнул Крысогенов, и, увидев таксомотор, крикнул. — Извозчик!!! Автомобиль подъехал к ним, и из окна высунулась небритая физиономия водителя: —Сам ты — извозчик. Чего орёшь? —Нам бы до дома… —Садитесь. Они сели, и Крысогенов назвал адрес. Таксист включил счётчик, и машина сорвалась с места.
В подвале бакалейной лавки, между ящиками с товаром, за сервированным столом, сидели Золотарёв и Мальчик. Альберт пил вино, а его гость курил очередную сигарету. Под столом стоял патефон, и из его недр лилась приятная мелодия—траурный марш Шопена. Золотарев, проводив взглядом струйку дыма, спросил: —Ты счастлив, мой Мальчик? — Не знаю, я не думал…Может то, что я чувствую, когда ты рядом, и есть счастье, но я не могу сказать однозначно—да, я—счастлив… Это очень сложно. Это так сложно, что мой разум не способен дать полной оценки моему нынешнему состоянию… — Я понимаю тебя. Я сам ещё не осознал всего, что прочувствовал за последнее время… За время, которое прошло со дня нашего знакомства… Хочешь выпить? — Извини, Альберт, но я не смешиваю, это может привести к слишком неожиданным внутренним откровениям, к которым я абсолютно не готов. — Гашиш погубит тебя… — Я знаю, но уже не могу жить без эйфории… — Ты ещё не познакомился с моей горничной? — Нет. — Её зовут Мафр. Возраста неопределённого, но я зову её тётушкой Мафр. — А к чему ты про неё рассказываешь мне? — Так, для поддержания беседы и, чтобы развлечь тебя немного. Если, конечно, ты — не против. — Продолжай, я весь — внимание. — Так вот, тётушка Мафр — весьма занимательная особа. Она говорит своеобразно… — Это как? — Не произносит гласных. — Почему? — В детстве, лет в шесть, она отправилась к своей бабушке в соседний Городок пешком. Дорога лежала через лес и кладбище, вот там она и встретила что-то, что повлияло на неё не лучшим образом. Вернувшись домой, она не смогла произнести ни одного гласного звука. — А ты её понимаешь? — Я — да, и ты поймёшь… — Думаешь? — Сейчас увидишь, — с этими словами Золотарёв вынул из жилетного кармана телефон и, набрав номер, сказал в трубку. — Тётушка Мафр? Спуститесь к нам, пожалуйста.
Таксомотор стоял возле дома, который назвал Крысогенов, уже более получаса. — Ну что, долго ещё ждать? — возмущённо интересовался водитель, наблюдя в зеркало за происходящим на заднем сидении. — А может, Вы всё-таки поможете мне? — отчаявшись привести Крысогенова в себя, взмолилась Мария.—Я заплачý. Водитель хмыкнул и выйдя из машины, открыл правую заднюю дверцу. Затем он взял Крысогенова в охапку и, вытащив из салона, поставил к стене. Тот что-то промычал и по-идиотски захихикал. — Благодарю Вас, — сказала Мария, протягивая таксисту деньги. —Да ладно, чего уж там, — проворчал он, положил деньги в бардачок и запустил двигатель. Машина взревела и унеслась вверх по улице. Мария посмотрела на хихикающего Крысогенова и вздохнула. Бросить его здесь, на тёмной улице? Нет, она не могла так поступить. Но номера его квартиры она не знала. Света в парадном не было, видимо, консьержка уже спала. Мария взяла Андрея за ворот и принялась трясти его, вопрошая: «Номер квартиры!? Скажи номер квартиры!» Но тот молчал. Вдруг, Мария почувствовала резкий запах ранее ей не знакомый, но настолько противный и удушающий, что её чуть не стошнило. Одновременно она ощутила, как по спине побежали мурашки, а ноги похолодели. Она обернулась и увидела в тёмной подворотне силуэт маленького человека в высоком цилиндре. Лица его видно не было, но она поняла, что он смотрит на неё. Марии стало не по себе, что-то пыталось проникнуть в её мозг и овладеть им. Он закричала, человечек вздрогнул и скрылся во тьме. От крика Крысогенов на мгновение пришёл в себя и пробормотал: «Четыре…надцать…» После чего, снова прогрузился в состояние безмятежности. Опомнившись, Маша, подставив Андрею плечо, потащила его в подъезд. Дверь была заперта. Мария постучала в стекло, но ничего не изменилось. Она постучала сильнее. Наконец, загорелся свет, и послышалось шарканье ног. Дверь открыла старушка с заспанным лицом и в чепце. — Кого? — сонно спросила она. — Он здесь живёт, — смутившись своего положения, ответила Маша. Старушка подслеповато прищурилась и проворчала: — Живёт, живёт, гуляка окаянный, — она посторонилась, пропуская их внутрь. — Давайте помогу. — Если это Вас не затруднит, — устало, согласилась Мария. Они доволокли обмякшее тело Крысогенова до двери с цифрой «14». Старушка вставила ключ в замочную скважину и, улыбнувшись, сказала: — Ну, голубушка, дальше сама. — Спасибо, — поблагодарила Мария и отперла замок. — Спокойной ночи, — пожелала старушка и удалилась к себе. Втащив Крысогенова в квартиру, Маша осмотрелась. Жилище было небольшим, но уютным, две комнаты и кухонька. Уложив Андрея на кровать, она распахнула окно и вдохнула ночного воздуха, пропитанного запахом сирени.
— Проходите, тётушка Мафр, — пригласил Золотарёв горничную, которая, действительно. Оказалась женщиной без видимого возраста. — Звл мн, — спросила тётушка Мафр, подойдя к Золотарёву. — Да, как там чай? — спросил он, подмигнув Мальчику. — Вс в прдк, вд кпт. Скр бдт гтв, — ответила тётушка Мафр и опустила глаза. — Что она говорит? — шёпотом спросил Мальчик. — Всё в порядке, вода кипит, скоро будет готов, — пояснил Золотарёв и обратился к тётушке.—Дорогая, ты постелила нам? — Д, пстль гтв, вс кк бчн. — Спасибо. Можешь идти, я скажу, когда можно будет подавать чай. — Кк бдт гдн гспдн, — Мафр, сделав реверанс, удалилась. — Понял? — спросил Альберт, когда дверь за горничной закрылась. — Да, в принципе понятно, — медленно проговорил Мальчик и, достав из кармана брюк платок, промокнул лоб, улыбнулся и облизнул сухие губы. Золотарев встал со своего места и, подойдя к Мальчику, положил ему на руки плечи.
Мария проснулась от громкого стона Крысогенова. Она потянулась и встала с кресла, в котором провела ночь. Подойдя к кровати, провела рукой по голове Андрея и увидела, что из его кармана выпал какой-то маленький свёрточек. Развернув его, понюхала содержимое и узнала в нём чай. — То, что нужно, — прошептала она и направилась на кухню. За окном уже рассеивались предрассветные сумерки. Лёгкий ветерок трепал тюль и играл бумагой на столе. Крысогенов открыл глаза, но тупая боль в затылке и висках заставила закрыть их тотчас. — О-ёёёёё, — простонал он и схватился за голову. — Выпейте чаю, — услышал он знакомый голос. Приоткрыв один глаз, Андрей увидел Марию, протягивавшую ему стакан с тёмно-коричневым отваром. — А поможет? — переворачиваясь на живот, проворочал языком Крысогенов. — Не знаю, по-моему, да. Андрей взял трясущейся рукой стакан и сделал глоток. Живительная влага растеклась по его членам. Он приоткрыл второй и, улыбнувшись Маше, залпом выпил весь стакан. Спустя минуту, он мирно посапывал, пуская слюни.
— Почитай мне что-нибудь, — попросил Золотарёв. — Из своего, — лукаво спросил Мальчик. — Конечно… твои стихи для меня, как глоток хорошего вина. — Ну, чтож… слушай. Она умчалась прочь в таксомоторе, раскинув по брусчатке шиншилла, а он застрелен был на побережье моря под крики чаек, что любовь — мертва…Что такое, что с тобой, — воскликнул Мальчик, увидев слезы на щеках Альберта. — Откуда ты узнал? — тихо спросил тот. — Что? — Как ты узнал, что… Нет, ничего, извини, — отвернулся бакалейщик и вздохнул. — Ничего не понимаю, но если не хочешь, то не говори, — Мальчик смотрел на согбенную спину Золотарёва и терялся в догадках. — Это что, как-то связано с тобой? — Да, это меня застрелили на побережье… только не моря, а реки… — Как тебя?.. Не пойму, ты же жив… Жив? — Нет, я — мертвец, призрак, дух… Меня нет,…то есть, я — тело без жизни, плоть без души. — Но ты же чувствуешь, ты же переживаешь, страдаешь…как без души, без жизни? — Мальчик не мог поверить своим ушам. — Ты шутишь… — Нет, сейчас я расскажу тебе всё о своей смерти, — печально сказал Золотарёв, сделав большой глоток вина.
Следующее пробуждение Марии было аналогично первому, но вместо стонов Крысогенова, она услышала его истомные вздохи. Он сидел возле её ног и преданно смотрел на неё. — Любимая, Вы проснулись, — нежно спросил Крысогенов. Мария потянулась и настороженно посмотрела на Андрея. — Что с Вами? — Сам не пойму. Проснулся от огромного прилива чувств. Такую любовь к Вам испытываю, что есть не хочется. — Странно. — Ещё бы, сам удивляюсь, — Крысогенов задумался. — Вы меня чем отпаивали. — Из Вашего кармана свёрточек выпал… — Блядь, — испуганно воскликнул Крысогенов, но тут же хлопнул себя по губам. — Извините, продолжайте, душа моя. — Свёрточек, там был чай какой-то, я его заварила. Вот и всё. Вы думаете… — Да нет, что вы. Наверное, просто во мне, действительно, проснулась Любовь, — произнёс Андрей с траурным выражением лица. — Который час? — Мария посмотрела на окно, из которого в комнату лился солнечный свет. — Семь. — Ой, я есть хочу. У Вас еда в холодильнике есть? — Не знаю, сейчас посмотрю, — Андрей отправился на кухню. Послышалось бряканье посуды, звук открываемого холодильника, ворчание, разбитие стекла, розлив жидкости, пара крепких слов, закрытие холодильника. Наконец, Крысогенов вернулся с куском копчёной колбасы и бутылкой молока. — Будете? — осведомился он, откусывая от колбасы половину. — Да, — радостно сказала Мария и, взяв оставшуюся часть колбасы, размеренно начала её жевать. — Вчера, когда я пыталась привести Вас в чувство, со мной случилось неприятное, даже страшное происшествие. Я такой ужас пережила… — А что такое? — Я видела странного человека, вернее, человечка в цилиндре. Точнее сказать, его силуэт. Он как будто пытался завладеть моим разумом и подавить его. — Что Вы говорите? И что дальше? — Я закричала, и он скрылся… — Ну, слава богу… — Вы не знаете, кто это мог быть? — Нет, я в этом городе недавно живу, тайн его не знаю, абсолютно. — А я живу с рождения, но тоже не знаю об этом человечке ничего. — А стоит ли? Может, показалось Вам? — Нет, я до сих пор чувствую его присутствие. Я знаю, кто нам может всё рассказать. Мой дядя. — А кто Ваш дядя? — Товарищ Газолинов. — Начальник городской ЖК? Гм… — Что не так? Да Вы не бойтесь, он очень добродушный человек. Мухи не обидит. — Мухи может и не обидит… — Оставьте Ваши стереотипы, сейчас я приму душ, и мы отправимся к нему, — Мария встала с кресла и бодро направилась в ванную. — А можно? — Что? — Спинку Вам потереть? — Нет!
— И когда я пришёл, чтобы объясниться с моей любимой, её братья уже ждали меня на берегу. Пятеро. Один из них подошёл ко мне и ударил кастетом по лицу, затем приставил к моему виску пистолет и спросил сквозь зубы: «Ты всё ещё любишь её?» Я ответил: «Да!» Он выстрелил, и я увидел свет в конце тоннеля. Врата и Гавриила с Петром. Они спросили меня, каким путём я пришёл к ним. Узнав, они сказали, что я должен покарать своих убийц… странно, но именно так они мне сказали. Затем Гавриил взмахнул мечом, сверкнула молния… Очнулся я на берегу в луже крови. Вокруг никого не было. Позже я узнал, что она уехала из Города, или братья силой увезли её… не знаю. С тех пор я существую в этой лавке. Карать не хочу, в Рай не пускают, — закончил своё повествование Альберт и утёр слёзы. Мальчик прижал его голову к своей груди и прошептал: — Успокойся, я люблю тебя, ничто не разлучит нас. Я буду рядом. Не думай о прошлом. Думай о будущем. Всё хорошо будет… — Нет, я не верю в будущее, оно — жестоко… — Прекрати! Всё будет хорошо. Поцелуй меня и успокойся. Они поцеловались, Золотарёв вздохнул и молвил: — Мне хотелось бы, чтобы всё было хорошо, но жизнь наша наполнена страданиями и горем. Наверное, я слишком мрачно смотрю на жизнь, но что ты хочешь от человека, которого убили за любовь к женщине… — Пойдём наверх, постель готова, я развею твою печаль, — шепнул мальчик на ухо и, взяв за руку, повёл Альберта к лестнице. Они поднялись в спальню и возлегли.
Мария сидела верхом на Крысогенове, упираясь руками в его кучерявую грудь. Их тела лоснились от пота, мокрые волосы липли к лицу. Простыни были смяты и окроплены. Уже второй час они не могли насытиться друг другом. — Ну, ещё разок и пойдём, — строго сказала Мария, плавно двигая бёдрами. — Куда? — простонал Андрей. — К дяде моему, забыл? — Слушай, тебе, что больше всех надо? — Я хочу разобраться в том, что со мной произошло вчера ночью. Тебе всё равно? — возмутилась она, прекратив движения. — Нет! Нет! Продолжай! — Что «нет, нет»? — Нет, не всё равно, продолжай, — умоляюще прошептал Крысогенов. У него опять подступало. — То-то же, — удовлетворённо улыбнулась Маша и продолжила. — Что-то в этом человечке было сверхъестественное… — Помолчи, прошу… — Молчу. Движения Марии стали резче и быстрее. Дыхание обоих участилось, и, вскоре, по их телам пробежала судорожная волна, а из глоток вырвался сладострастный крик. Мария откинулась на спину и спросила: — Ну, ты готов? — К чему, — протяжно спросил Крысогенов, стягивая презерватив и бросая его к собратьям, кучка которых покоилась у кровати. — Встать и пойти в ЖК? — Дай отдышаться… — Дыши, а я пойду в душ. Спинку не хочешь потереть? — Нет, хватит, — ухмыльнулся Андрей и перевернулся на живот.
Полковник Газолинов в ослепительно белом френче сидел в своём кабинете и допрашивал плюгавенького старикашку в кургузом клетчатом пальтишке: — Ну что, молчать будешь, или скажешь, кто написал на спине статуи «Городского головы» «членосос»? — Откель мне знать, любезный. Я ж не стою у того статуя, не караулю, хто там, на евойной хребтине чаво малюет. — Врёшь, старик. Мне известно, что это твоих рук дело. Вон и рукав у тебя в белой краске вымазан. Что ты на это скажешь? — У тя вон тужурка тоже белая, я ж тебя не уличаю в этом, как его, ёж твою мать, а, контроголовизме, — сощурился старикашка. — Ах ты, сучий потрох, — вскипел Газолинов и наотмашь ударил старикашку по лицу. Тот рухнул на пол и затих. — Вставай, гадёныш, вставай, хуже будет, — предупредил Газолинов. — Неее, не встану, — проворчал старик. — Нету такого закону, чтоб людям ни за что по мордасам бить. Тем паче лежачих. — Умный, да? Эй, Степановы! — крикнул полковник, нажав кнопку селектора. Дверь распахнулась, в кабинет протиснулись два дюжих молодцá — одинаковых с лица. Одеты они были в кожаные тужурки, на рукавах которых были видны капли засохшей крови. — Что, упирается? — спросил один из братьев. — Да, есть такой факт, — ухмыльнулся Газолинов. Мóлодцы подняли старика и усадили на стул. — Посиди, дедушка, подумай, — предложил один из них, а другой вынул из кармана небольшие деревянные тисочки и, со словами «а не то, мы сейчас твою дряблую мошонку помассируем», поставил их на стол перед стариком. Полковник достал из ящика стола новую папку «Дело» и чистый лист бумаги. — Ну, фамилия твоя, старик, какая? — сдвинул брови он. — Ппоминовский, — тихо ответил старикашка. — Иван Феофаныч. — Так, — записал Газолинов. — Ну, что же, так кто написал на спине памятника? — Не писал я, правда моя. — Тогда кто? Кто если не ты? — Это..это…я не знаю, кто, — поник головой Иван Феофаныч. — Ясно, — кивнул Газолинов Степановым. — Ну, что же, гражданин Поминовский, снимай штаны. Один Степанов поднял старика со стула, другой стал расстёгивать ему брюки. — Не надо! — бился в их руках Поминовский. — Я ничо не писал! Молю, оставьте меня, Христа ради! Полковник отвернулся к окну и заинтересовался проплывавшими по небу облаками. Вот проплыл слон, за ним рыба. — Неееет!!!! Аааааа!!! — слышалось из глубины кабинета. — Я скажууу!!! — Хватит! — крикнул Газолинов и, не поворачиваясь, спросил. — Кто? — Лавошник, — пробормотал старик, застёгивая трясущимися пальцами брюки. — Не слышу. — Лавошник! Это… — взвизгнул старик, и губы его задрожали. — Какой лавочник? — Газолинов повернулся к нему. — Фамилия? — Не знаю…лицо у него покорежено. — Ааа….Золотарёв, — вспоминая лицо бакалейщика, полковник нарисовал на листе овал с четырьмя полосами на левой половине. — Ладно. Если бакалейщик написал слово, то какого хрена рукав твоего пальто в краске? — Дак хотел размазать слово, чтоб нихто не прочёл, — тихо сказал Поминовский, уставившись на тисочки. — Хорошо, я тебе поверю. Давай повестку отмечу, но смотри, старик. Если ты меня обманул, пощады не жди.
Был полдень. Золотарёв спал безмятежным сном. Он улыбался. В комнату на цыпочках вошла тётушка Мафр. Дотронулась до его плеча и шепнула на ухо: — Гспдн, пр вствть, плднь. Золотарев размежил веки и посмотрел на добродушное лицо горничной. Сел, прикрывая одеялом гениталии, огляделся и спросил: — А где Мальчик? — Н шл чс нзд, — ответила Мафр. — Прсл Вс н бдть. Скзл, чт пзвнт. — Хорошо, спасибо. — Пр ткрвть лвк. — Сейчас. Позавтракать приготовьте. — Хрш, — тётушка сделала реверанс и вышла. Золотарев встал, сделал несколько гимнастических упражнений и открыл окно. Долго стоял, вдыхая свежесть дня, затем оделся и спустился в лавку. Тётушка внесла поднос с круассанами и чашкой кофе. Поставив поднос на прилавок, она принялась протирать салфеткой витрины. Альберт позавтракал и отпер двери лавки. С улицы ворвался лёгкий ветерок, наполнивший помещение запахом улицы. Золотарев посмотрел на большие часы, был час дня. Пропищал мобильник. — Слушаю, — сказал Альберт, разглядывая облака, проплывавшие над городом. Вот проплыл слон. — Это я, — услышал он голос Мальчика. — Я иду к тебе, я хочу тебя увидеть. Прошло всего два часа, но я уже скучаю. — Жду с нетерпением, — улыбнулся Золотарёв и отключил телефон. По небу проплыла рыба. Улица опустела. В воздухе запахло гнилью и тленом, но Альберт не обратил на это внимания и продолжал угадывать в облаках очертания знакомых предметов.
Крысогенов и Мария вошли в здание ЖК. Дежурный осведомился о цели их визита и, набрав номер телефона Газолинова, доложил о прибывших. Повесив трубку, он попросил их присесть на диван в вестибюле и подождать, пока их вызовут. Устроившись на кожаном диване, Крысогенов тихо спросил Марию: — Может, пойдём отсюда? Мне не по себе. — Да чего ты боишься? Он же мой дядя. Или у тебя совесть не чиста? — Чиста. Просто про твоего дядю всякое болтают… — А ты больше верь тому, что люди говорят. Говорят, в Твери кур доят, — рассмеялась Маша и погладила Андрея по руке. — Успокойся, на меня это здание тоже угнетающе действует, но мы же пришли сюда как потерпевшие, верно? — Верно, — хмуро ответил Крысогенов и посмотрел на дежурного, который что-то записывал в большую «амбарную» книгу. Зазвонил телефон. Дежурный снял трубку и долго слушал, кивая. По вестибюлю к выходу прошёл старик в клетчатом пальто. Руки его тряслись, глаз заплыл, левая щека опухла. Увидев Крысогенова, он испуганно закрыл лицо ладонью и выбежал вон. — Что это с ним? — удивилась Мария, поправляя причёску. — Не знаю, милая. Впервые вижу этого старика, — задумчиво произнёс Крысогенов. Снова зазвонил телефон. Дежурный выслушал и, повесив трубку, обратился к Марии: — Товарищ Газолинов ждёт вас. Они поднялись на пятый этаж в лифте красного дерева. Сержант-лифтёр строго осведомился у них о наличии оружия, после чего выпустил из лифта в длинный коридор, отделанный дубом. Коридор заканчивался огромной бронированной дверью. У двери на табурете сидел вооружённый АКМ лейтенант. Он проверил документы визитёров и, нажав кнопку в стене, сказал: — Прибыли, товарищ полковник. Раздались треск и шипение, ответил хриплый голос: — Впустите, Ященко. — Прошу, — открыл дверь лейтенант. Крысогенов и Мария вошли в небольшой кабинет. Из-за стола, стоявшего у окна, поднялся Газолинов и, спешно подойдя, обнял Марию и поцеловал её в лоб: — Ну, здравствуй, племяшка! — Здравствуй, дядя Петя. — А это, что за хлопец? — спросил Газолинов, протягивая руку Крысогенову. — Крысогенов, — представился Андрей, осторожно пожимая крепкую руку полковника, его внимание привлекло красное пятнышко на белоснежном рукаве френча Газолинова, но он не показал своего волнения и улыбнулся непринуждённо. — Садитесь, что привело вас ко мне? — заинтересованно спросил Газолинов. — Видите ли, дядюшка, — начала Маша и, собравшись с мыслями, поведала ему о том, что произошло с ней той злополучной ночью. Внимательно выслушав рассказ племянницы, Газолинов закурил папиросу и, подумав, сказал: — Я думаю, что помочь тебе, вряд ли смогу. Я , конечно, сверюсь с картотекой, но не могу обещать, что этот тип в ней есть. Я бы посоветовал тебе обратится за разъяснениями к архивариусу города — господину Питти. — А где он живёт? — Мария вынула из сумочки блокнот с карандашом и приготовилась записывать. — Бульвар Патриотов, дом 8, квартира 2. думаю, он сможет всё вам рассказать и объяснить, скажите, что я послал, — загадочно улыбнулся Газолинов. — ну, что же, если это всё, то прошу меня извинить, много работы. — Спасибо, дядя Петя, мы пойдём, — Маша встала, поцеловала Газолинова в щёчку. — до свидания, заходи к нам. Тётя Аглая давно ждёт. — Хорошо, выберусь как-нибудь к вам, пообещал он, закрывая за ними дверь. Докурив, Газолинов подошёл к сейфу, набрал нужный код и, открыв, вынул металлический Ящичек с надписью «ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Поставив его на стол, он достал из стола ключ в виде стрелы и открыл ящичек. В нём была картотека, причём, все карточки были с грифом «абсолютно секретно». Пролистав их, Газолинов вынул нужную и положил на стол. На карточке стоял штамп «АННУЛИРОВАН», на фотографии был виден лишь чёрный силуэт в цилиндре. Имя было замазано белой краской, но несколько букв чернело сквозь слой краски, и их можно было прочесть. — ат…— пробормотал Газолинов. Зазвонил телефон. Вздрогнув, от неожиданности, полковник снял трубку, выслушав, распорядился: — В «двухместку» их пока, потом на допрос, по-одному. Бросив трубку, он достал из ящика стола нож для бумаги и поскрёб краску. Прочитав открывшееся слово, он проворчал: — Опять всё сначала…
Душераздирающей крик тётушки Мафр отвлёк Золотарёва от романтического занятия. Он бросился к женщине, которая, задыхаясь от крика, с глазами, полными ужаса, показывала рукой за стекло витрины. Золотарев посмотрел и увидел в тени дома напротив маленького человечка в цилиндре. Лица его видно не было, но в нём угадывалось нечто сверхъестественное. Золотарев выбежал на улицу, человечек прыгнул за угол. Альберт побежал за угол, но всё, что осталось от незнакомца — запах тлена. Вернувшись в лавку, Золотарёв обнаружил тётушку Мафр, сидевшей на полу, она стонала, положив руку на сердце. — Кто он? — спросил Альберт, помогая горничной сесть на стул. — Это тот человечек, — членораздельно произнесла Мафр и, удивлённо посмотрела на Золотарёва. Тот не менее удивлённо посмотрел в ответ и спросил: — Какой, тот? — Тот, которого я встретила ребёнком в лесу. — Вот как, — изумился Золотарёв. — и теперь ты можешь говорить нормально? — Видимо, да, — осторожно проговорила женщина и, вдруг, свалилась на пол, ударившись головой об угол прилавка. — Чёрт, — Золотарёв наклонился над ней, из виска тётушки тонкой струйкой сочилась кровь. — Тётушка Мафр, — тряс он её, но безрезультатно. Горничная не подавала признаков жизни. — Что с ней? — воскликнул, стоявший на пороге, Мальчик. — Некогда объяснять, вызови «неотложку»! Мальчик вынул из кармана мобильник и, набрав «03», крикнул в трубку: — Скорей, женщина при смерти! Возраст? Не знаю, средний! Адрес? Улица Манерная, сорок, лавка… да-да, бакалейная лавка! Срочно! Что? Хорошо! Сделаю! Он бросил телефон на прилавок и, присев возле тётушки, начал делать ей искусственное дыхание. Возле дверей в лавку остановился чёрный «Хаммер». Из него выпрыгнули два дюжих молодца в кожаных тужурках. Распахнув двери лавки, один из них выхватил из кобуры пистолет и, направив его на Золотарёва, крикнул: — Стоим, где стояли, только пукните, оба покойники! Другой молодец, подойдя к Мальчику, взял его за ворот и, оттащив от тётушки, спросил: — Ты чё, некрофил, пацан? — Ей плохо… —Молчать, сопляк. Тебе, вообще, лучше затухнуть, а то за компанию увезём, — он обратился к Золотарёву. — Альберт Петрович Золотарёв, если не ошибаюсь? — Да, — непонимающе ответил Золотарёв. — Отлично. Вот ордер на Ваш арест, подписан начальником ЖК, — Степанов протянул бланк к лицу Золотарёва. — Это — ошибка! — возмутился Альберт. — Ошибка, что ты родился, гад! — крикнул второй Степанов и врезал Альберту по лицу пистолетом. Тот плашмя рухнул на пол. — Сволочи! — завизжал Мальчик и, схватив с прилавка весовую гирю, набросился на второго Степанова. Мóлодец ловко увернулся и оглушил Мальчика по затылку. Мальчик упал рядом с любимым. — Ну что, потащили, — ухмыльнулся первый Степанов. — Всех? — Нет, тётку оставим, вон «скорая» едет, — послышалось завывание сирены. — Это их хлеб. Мальчика и Золотарёва вытащили за ноги из лавки и запихали в «Хаммер». Подъехала карета «скорой помощи». Выскочившая из неё молоденькая врач хотела что-то спросить у Степановых, но один из братьев показал жетон ЖК, и она, опустив глаза, прошла молча в лавку. «Хаммер» взревел и унёсся, подняв пыль. Врач подошла к тётушке Мафр, взяла руку проверить пульс, но тут же опустила. Проверила зрачки и тихо сказала, погладив тётушку по голове: — Спи спокойно, тётушка Мафр, это только начало… Бедная… Бедная тётушка Мафр.
Маша и Крысогенов сидели в кафе и пили кофе с пирожными. Андрей смотрел на Машу, как собака на хозяина. — Андрей. Прекрати так на меня смотреть, мне неудобно, — покраснела Мария. — Но я люблю тебя, — чувственно прошептал Крысогенов. — Знаю, но не надо на меня смотреть так… преданно, хорошо? — Ничего не могу с собой поделать. Любовь страшная штука. Они помолчали. Маша вздохнула и откусила от пирожного. Крысогенов отхлебнул кофе. — Как думаешь, он даст нам ответ, кого же я видела в ту ночь? Мимо кафе с рёвом пронеслась «скорая». — Кому-то плохо… Андрей, ты не ответил. — Откуда я знаю, — загадочно улыбнулся Крысогенов. — Маш, а Маш, пойдём ко мне, а? — Зачем? Здесь так хорошо. — Ну, понимаешь, у меня опять… — замялся он. — Что?! Опять?! — возмутилась она. — Ну да, — кивнул Андрей на топорщившиеся в паху брюки. — Нет, хватит, много вредно, — строго сказала Маша. — Ну где же много? Разве это много? Ну, пойдём, — умолял Крысогенов, в его голове промелькнуло «проклятый лавочник со своим чаем». —Ладно, — сдалась Маша. — Но только один раз. Да! Я же тётку вчера не предупредила, что на свидание пошла. Эх, чтоб меня, забыла про неё совсем. Её, наверно, уже паралич разбил или инфаркт. Она метнулась к таксофону и, набрав быстро номер, стала извиняться в трубку. Наконец, разговор закончился, и успокоившаяся Мария вернулась на место. —Фу, повезло, что она отходчивая, — обмахиваясь меню, сказала Маша. — Ну что, Казанова, идём? —Конечно, — рассмеялся Крысогенов и, взяв Марию под руку, повёл её к выходу.
Мальчик сидел на полу в маленькой камере с зарешёченным толстой арматурой окном-щелью. Золотарева увели на допрос. Мальчик смотрел на серую стену, и мысли его шли только по одному извилистому пути. Всё, о чём мог он думать, — его судьба. Он не понимал, почему он здесь. «Неужели, моя любовь к этому … человеку… закончится смертью, зачем я бросился защищать его? Я люблю его?... Да. Но, в противном случае, я бы не сидел здесь с разбитым лицом…» — он дотронулся до распухших губ и заплывшего глаза, дёрнулся от боли. — «почему я полюбил его? За что? Зачем? Чем женщины мне не нравились? Что мне, вообще, нужно от него? Любви?...» На решётку окна села бабочка. Первая бабочка мая. Жёлтая как лимон. Мальчик заметил её и улыбнулся. Но боль сжала губы в нить. «Неужели я умру?.. Неужели всё?..» Слеза выкатилась из уголка глаза и проделала на окровавленной щеке влажную тропинку. «Конец жизни… В 16 лет… Не хочуууу…» Мальчик уткнулся лицом в ладони. Спина его вздрагивала от рыданий. Послышалось лязганье засова. Мальчик встрепенулся, вытер слёзы и приготовился к визиту. Дверь со скрежетом открылась. Степановы внесли Золотарёва. Бросив безжизненное тело на земляной пол, один из братьев затушил папиросу о щёку Альберта, хохотнул и ударил Мальчика в зубы. — Что, щенок? Не нравиться? Мальчик сплюнул кровь и улыбнулся. Это разозлило жекиста, и он ударил сильнее. —Лыбишься, падла? Ничего, завтра у стенки полыбишься, — сказанное развеселило братьев, и они вышли, посмеиваясь в предвкушении расправы. Мальчик потрогал шатающиеся зубы, поморщился от боли и подполз к Золотарёву. Он лежал вниз лицом, уткнувшись в землю, и не дышал. Хотя дышал ли он вообще? Мальчик раньше не обращал на это внимания. Он перевернул Альберта на спину. Лица не было. Месиво кровавое. — Ну как? — услышал Мальчик бодрый голос Золотарёва. — Ужас. Что они хотят от тебя? Золотарев приподнялся на локтях, вздохнул, и, пытаясь улыбнуться, сказал: — Они хотят, чтобы я признался в том, что написал на спине памятника «голове» слово «членосос». — А ты писал? — Нет, я не писал… Я знаю, кто написал, но всё равно, им не скажу.. — Но они расстреляют нас… — Мальчик, даже если я им скажу, нас всё равно расстреляют… — За что? — За то, что мы с тобой оказали сопротивление, не хотели подчиниться их воле, а они, ох, не любят этого… Поэтому, я не буду губить ещё одну жизнь, тем более, что «голова» — ещё тот членосос.
продолжение следует... | 
Администрация // Объявления