Время тянулось. Как-то, по особенному медленно уставший, равнодушный город опускались семерки. Вот уже который день инертная солнце пряталась за серыми стенами небес, лишь изредка изливая грустные, прерывистые потоки света на такие же стены здесь на земле. Это стало привычным. Многие забыли о настоящем солнечном свете. Раньше он взрывался в окне еще за долго до того, как звон будильников выбрасывал сонные человеческие тела в сумасшедший ритм нового дня. Тогда свет радовал глаз и согревая сердца, озарял мрачные переулки переполнял молчаливые дворы. Настойчивые лучи достигали серых подвалов, сквозили по сверкающим доспехам заводских ангаров и проникали вглубь мастерских, заставляя таять старый мазут. Свет сверкающий, палящий, искренний и взрывной. Он мог затмить офисах все мониторы и в той же миг исчезнуть, чтобы коснуться глаз и пощекотать личико какой-нибудь спящей юной красотки на другом конце города. Он просто был. Спокойный, неизменный, все отражающий и противостоящий. Теперь, когда его не стало, казалось никто не скучал за ним. Жизнь текла в привычном русле и ничего не могло изменить ее. Что необычного в то, что солнце прячет свое лицо, когда все давно привыкли к этому!?

Откинувшись на спинку кресла, на мнагновения он закрыл глаза, дав им, отдохнуть. Рука машинально коснулась кнопки и через минуту погас монитор. Нужно было уходить. Его мысли походили на ворах бумаг, не убранных со стола. Он хотел подставить изнеможенное лицо ветру и забытому свету, в надежде, что эта процедура излечит хаос в его разуме. Он вспомнил, что того же желал и вчера и намного раньше, но желание так и оставалось неисполненным.

Плотные стены небес скрывали свет. Ветер становился жестким. И вчера, и раньше, подаваясь хлорированным струим воды в душе, он успокаивался и засыпал у себя дома. Как и все, не забыв о свете, он все же, чувствовал, часто желание согреться в его лучах. Он открыл глаза, затянул галстук, быстро накинул поверх строгое пальто и устремился по улицам, думая о свежих потоках воды, переносящих успокоение, об ужине, и своем жилище, где можно скрыться от глаз и уснуть. Стараясь не обращать внимания на прохожих, этот молодой человек шел привычным путем и привычный жизненный ритм снаружи и внутри, сопровождал его мелодией, неким созвучием уличных нот и нот души. Сколько образов таит в себе жизнь городских площадей, грязных парадных, шикарных витрин и пугающих подворотен. Вечер все еще медлил. Было видно, как ветер, с каким-то спортивным азартом подхватывал разноцветные целлофановые кульки, подбрасывал их, кружа и теребя над землей. Как чьи-то судьбы, они панически носились, подаваясь хитрости ветра, еще больше рвались и издавали дрожащие звуки. На некоторых из них виднелись неписаные слова, когда-то выражавшие цель их предназначения. Эта цель была достигнута. Кульки использовали и теперь они носились вдоль широкой заводской стены, пытаясь напомнить о себе мертвым шелестом.

Он так привык к этой грустной картине, что не замечал этих образов и, конечно, никогда не сравнивал с ними свою жизнь. Когда-то, в те времена, когда светило солнце, он чувствовал почву под ногами, у него была цель, но сейчас, подобно отрывку целлофана, он носился, натыкался на стены, и издавал лишь слабый шелест, ощущая глухую пустоту внутри себя. Его взгляд еще больше сосредоточился на этом немыслимом танце полиэтиленовых обрывков. Шаг замедлился. Мелодия вдруг утихла. «А ведь это моя жизнь» – подумал он. Казалось, впереди он увидел Ангела. Это было как озарение. Но не резкое, отрезвляющее, которое приходит обычно на пике наших страданий, а спокойное и тихое. Он шел навстречу этому озарению, впитывая каждое его мгновение, как воздух. Вдоль пути тянулась высокая, испещренная стена из бетона. Одно из самых и пустынных мест гордого города стало в этот момент для него местом обретения чего-то желанного и долго не сбывавшегося. Бесконечное количество раз он проходил здесь, не замечая ничего, кроме грязи, не испытывая ничего, кроме отвращения. Он был молод, образован и научен хорошим манерам. Его считали человеком сильным и не испытывающим серьезных нужд. Большинство его сверстников предпочитали уличные развлечение, различные туссовки и дискотеки. Он был другим. Ему пророчили успех и продвижение по службе. Однажды, так же с видом исполнительного и успешного человека, который включал в себя неизменный туго завязанный галстук, безупречный воротник светлой рубашки и отутюженный костюм, он спешил домой. Обычно здесь не было никого, и поэтому он удивился, когда вдалеке, на другом конце серых метров бетона, увидел энергично двигающуюся фигуру. Парень, типичный представитель уличного движения, в задвинутой на бок кепкой, чьим единственным видом обуви были кроссовки и только кроссовки, выделывая необычное быстрые движения, почти прильнув к большому участку стены. Ветер, завсегдатай этой подворотни, будто пытаюсь разглядеть, что делает этот человек, теребил его широкую растегнуту туго рубашку и широкие джинсы. На какое-то мгновение, он снял респиратор, отбросил в сторону пестрый баллончик, достал из рюкзака еще один, синхронно одел кеп-насадку для распыление краски, брызнул сначала на землю, проверив правильно ли он установлен, и снова понял руку к поверхности стены. Парень был насколько увлечен своим занятием, что не замечал, приближающегося элегантного прохожего.

Он считался настоящим рейтером. С того времени, как солнечный свет перестал наполнять город, туда пришло граффити. Многие, помнящие, как потоки рассвета делали его жизнь прекрасной, увидели в этом реальный шанс, сделать унылые стены и здания чуточку красивее. Именно тогда , он услышал необычный зов в своем сердце, который сделал его другим человеком. Его рисунки были лишены темных тонов, он не стремился заделать свое имя известным и тихо украшал стены города настоящими шедеврам. Сначала он совсем не умел рисовать, но все равно взял в руки баллончик, желая подчиниться этому внутреннему призыву воплощать неземные фантазии с помощи краски. Это не заменило живое излияние небесного света, но было так похоже на то, что он переживал в детстве.

Многие не любили этих смелых людей, на которых, казалось была Рука Небес и очень скоро их занятие стало ненавистным и запрещенным.

Ощущая призыв свыше, силу и ловкость некоторые смельчаки рисовали не только по ночам, но и дерзко, на виду у всех, с молниеносной скоростью наносили рисунки на движение и недвижимые поверхности. Это была особая часть райтеров, хорошо натренированная, некие бомбардировщики, рискующие пострадать от рук стражей порядка. Они бросали вызов серому равнодушию и каждый раз, когда слой яркой краски ложился на выбраную поверхность, они будто призывали небеса на землю.

Каждый опытный райтер осваивал довольно простой механизм рисования графити. Но в условиях преследований и жестокого наказания он становился и рискованным опасным. Казалось, лишь рука Всевышнего хранила их жизни. У выбранной стены, на которую сначала, кем-то наносился эскиз власти часто устраивали засаду и уже через время другой из смельчаков воплощал зарисовку на бетоне с помощью краски. Большинство графити возникали без эскизов и отображали яркую картину небес, напоминая жителям о давно забытом. Он давно заприметил эту стену. Яркий рисунок возникал в его воображении всякий раз, когда он появлялся здесь, выбирая подходящий момент и проверял нет ли засады. В этот день голос, который всегда направлял его, зазвучал отчетливее и он понял, что пора начинать. Теперь день за днем его появление на этом месте будет становиться все опаснее. Когда в его руке появился второй баллончик эскиз на участке в несколько метров был уже готов. Теперь нужен фон, потом контур и на сегодня хватит! Он уверенно жал на кеп, заставляя равномерно распыляться яркие струйки краски.

Вдруг, отчетливый звук приближающихся шагов заставил его вздрогнуть и оглянуться. Человек в галстуке и строгой одежде приближался к нему. Работа была почти закончена. Еще несколько громов краски нервно выплюнул баллончик. Их глаза на мгновение встретились. Райтер сухо улыбнулся, отбросил пустой баллон и вскочив на велосипед, быстро умчался прочь.

Каждый день новый участок стены оживал. Раз за разом унылая подворотня все больше превращалось в ликующую праздничную галлерею образов, знаков и просто фееричных рисунков на бетоне.

Почему-то его сердце радовалось. Однажды ему удалось разглядеть себя, человека в галстуке, странного и безликого, будто, пытающегося освободится от удушливого узла. Иногда ему казалось, что райтер оставил некоторые рисунки для него, пытаясь общаться на языке знаков. Так вскоре установилась невидимая связь родственных душ, соединившихся в близком диалоге на участке вдоль этой заводской стены.

Парень ощущал вдохновение и потребность рисовать графити не смотря ни на что. Ведь был кто-то кому это нужно. Другой же, приходя сюда находил ответы, получая успокоение и радость, что его новый друг так смел и талантлив. Каждый раз они думали друг о друге. Так продолжалось до вчерашнего дня. Именно вчера очередной шедевр должен был появится на последних метрах стены.

Он вышел из-за угла, оставив позади образы, составление в его воспаленном воображении, танцующими на ветру обрывками целлофана.

«А ведь это моя жизнь» - подумал он. Показалось заводская стена. Яркие краски ослепили на мгновение глаза. Он будто увидел Ангела и уверено пошел на встречу этому озарению, чтобы обрести что-то желанное и долго не сбывавшееся. Через несколько минут глаза привыкли к естественному дневному свету. Вдруг вдалеке он увидел полицейскую машину и двоих стражей порядка, хладнокровно усаживающих на заднее сидение парня. Он участил шаг, почти бегом приблизившись к машине. Их взгляды снова встретились. Райтер дружелюбно и удовлетворенно улыбнулся и исчез за тонированными стеклами.

Неизвестно сколько дней прошло с того момента, когда он встретил впервые здесь смельчака, рисовавшего, живые картины на стенах. Время в городе замедлило свой ход. Иногда казалось оно останавливалось и тогда вся жизнь замирала в одном огромном стоп-кадре. Он был чуть растерян, как человек, которого застали врасплох серьезным вопросом. Не было чувства потери, не было боли за судьбу друга, не было опустошения. Что-то новое рождалось в его истосковавшейся душе. Новое, зачатое, может быть спокойным и счастливим взглядом человека, исполнившего свою миссию. А может этими яркими красками, сливающимся в витиеватые истории, неписаные Неземной Рукой. Или может это рождалось то, что таилось вечным, драгоценным сокровищем, заложенным в сердце, еще задолго до его появления на свет. Он ощутил необычно сильное влечение. Это было влечение к самому свету. Ему хотелось проникнуть за серую завесу небес и увидеть продолжение этих неземных полотен, неписаных на бетонной сцене.

Это влечение было похоже на тихий и протяженный зов, который увлекал, устремляться вдаль. Он остался один. Ему казалось, что какая-то нежная влага опустилась на это место.

Было легко дышать и совсем не хотелось уходить. Вдруг, недалеко от себя он заметил в траве несколько ярких баллончиков. Влекомый все тем же тихим голосом он подобрал один, оказавшись впервые так остро перед выбором между безопасностью и непреодолимым желанием рисовать. Обычно одного кена хватает на полтора-два метра поверхности. Райтера некогда не забывали запастись краской. На мгновение он оторвал свой взгляд от стен и взглянул ввысь. Небо было угрожающим, но в то же самое время, где-то за угрюмым слоем туч концентрировался свет. Еще мгновение и не надеясь остаться незапачканным, он приблизился к степе, жатая на кеп и принялся заливать краской серую поверхность. В его сердце рождался эскиз будущей картины. Первые яркие граммы краски выплеснулись неравномерно. Ему становилось жарко, капли пота выступали на лице. Иногда краска стекала. Останавливая потеки руками он смеялся над своими ошибками и неумением. Вскоре белые рукава пропитались всеми цветами, которыми заливался фон. Временами, прилегая к стене он чувствовал неживой холод. Но чем ярче краски заливали контур рисунка, тем теплее становился бетон. У настоящих райтеров нет желание прославиться. «Это увидят люди и мир станет прекрасный» – думал он, нанося струю за струей на рисунок. Неописуемая радость овладела им.

Удовлетворенный он с восторгом взглянул вдоль всей многометровой стены. Она излучала яркий свет от множества цветов и оттенков на этом полотне. Вдруг густые тучи рассеялись и игривый солнечный луч скользнул по рисункам. Долгожданный свет! Он наполнил все вокруг. Теперь место, которое не отличалось особой поэтичностью преобразилось и стало неузнаваемым.

Он вернулся домой уставшим, но счастливым. Он думал о завтрашнем дне, о том, что больше никогда не вернется к скучной работе в офисе; о том что нужно найти остальных смельчаков райтеров и стать одним из них. Он думал о небесах, о стенах-полотнах, о едкой краске, стекающей по руках и о своем друге, который исчез навсегда, но перед этим дал толчек к новой жизни. В глубине сердца он ощущал, что кто-то думает и о нем.