глава VII

Олег Борисович накинул на дверь комнаты цепочку. Щелкнул замком и включил все ночники. Ему не хватало света. Он по возможности зажигал все лампы.

Достал из секретера початую бутылку красного вина и разместился в кресле в дальнем углу комнаты. Кресло его стояло так, что было видно и дверь и окно. Он мог отдыхать только тогда, когда видел все пространство.

Проглотив залпом стакана вина он понемногу стал успокаиваться. Веки его тяжелели, на какое-то мгновение он стал забываться. За дверью он услышал шорохи. Руки его похолодели. Он медленно поднялся и скрепя паркетом подкрался к замочной скважине. Во тьме коридора ничего не увидел. Он чуть приоткрыл дверь и выглянул. На миг ему показалось, что кто-то промелькнул в дальнем конце. Он присмотрелся, снова ничего, только в тишине в низу, в столовой тихий стук напольных часов. Олег Борисович тихо затворил дверь и стал прислушиваться, спокойствие больше не приходило к нему. В некоторые мгновения ему казалось, что он слышит звук, точнее плачь. Он убеждал себя, что это ветер, что не может этого быть и плачь исчезал и потом появлялся снова.

Ильич долго лежал с открытыми глазами, словно рыба пялился в темноту и на желтый квадрат окна большого дома. В домике было напряженно тихо. Он боялся пошевелиться, боялся разбудить соседа, который так долго и мучительно ворочался. Старик не знал, уснул Владимир или нет. Он еще пролежал какое-то время и медленно, стараясь не шуметь, вышел во двор. В промерзшем воздухе искрилась мелкая снежная пыль в свете никогда не гаснущего окна хозяина дома.

Ильич поднялся на приступки, еще раз посмотрел в сторону домика и, перекрестившись, вошел в темный коридор. До комнаты хозяина он прошел так осторожно, что под его ногами не скрипнула ни одна лестница, спиралью уходившая на второй этаж. Встал возле двери и никак не решался войти. Там в дальнем углу коридора ему послышался какой-то шорох, старик вздрогнул и постучался в дубовую гулкую дверь. Снова присмотрелся в темноту, но там ничего не было.

За дверью молчали. Старик постучал еще раз.

- Кто там? – тихо спросил Олег Борисович, он стоял под самой дверью, приложив к ней ухо.

- Это я, Ильич, - от волнения у старика перехватило дыхание.

За дверью все затихло. Потом щелкнул несколько раз замок. Из комнаты выглянул Олег Борисович, он был пьян и по этому придерживался за стену. Они какое-то время стояли и смотрели друг на друга, после чего хозяин снял цепочку с двери.

Старик вошел в увешенную коврами и чучелами животных комнату и присел на стул в самом углу.

Молчали.

Олег Борисович налил себя вина и выпил.

- Будете? - посмотрел он на старика.

- Нет. Да, - запутался старик, - давайте, - и в очередной раз потрогал свои карманы.

Олег Борисович отвернулся и смотрел на отражение гостя в стекле.

- Я… - хотел заговорить старик.

-Тихо. Вы слышите?

Старик стал прислушиваться.

- Слышите, под окнами, словно кто-то плачет.

Старик снова прислушался. На какое-то мгновение ему и правда стало казаться, что он что-то услышал.

- Вот слушайте, будто и не под окнами теперь, а там в лесу. За забором. -

Он еще постоял и снова, большими глотками выпил вино.

- У меня большой забор, высокий… Правда, Сергей Ильич?- он уселся на кровать и обхватил голову. – Я все, все слышу,

Старик вновь засунул руку в карман. Олег Борисович заметил его движения, но ничего предпринимать не стал, только сжался инстинктивно.

- Олег Борисович, - я вот…

- Да вы не волнуйтесь, что так нервничаете. Я же знаю, что вы все видели, все слышали.

- Олег Борисович, - громко, собрав все свои силы, сказал Ильич, он решительно поднялся и вытащил из кармана сверток.

Хозяин дернулся, быстро сунул руку под подушку.

- У меня есть… Вот все, это у меня осталось от квартиры. Тут несколько тысяч.

Олег Борисович в недоумении смотрел на деньги. Губы его дрожали, он медленно вытащил руки из под подушки. Привычный жест. Снова ему отдавали те, у кого ничего не было. Ему было это на руку, когда он все продумал, когда только начинал делать деньги, как было модно тогда выражаться. Когда тысячи людей побирались и платили ему за малейшую надежду. Стадом овец казались ему эти беспросветные неудачники, которых он выпасал на столичных улицах. Он думал, он планировал, он сумел выжить в современной России. Успех кружит голову, новые идеи нужны были, слишком много стало появляться таких же успешных как он. Он стал судорожно хвататься за любую идею, не считаясь ни с чем. Ольга пришла к нему как спасение. Мадонной с младенцем назвал он ее. Несчастную с ребенком на руках пожалеет любой, расчувствуется и даст на прокорм. Пошли дела, во всех концах города у него жили мадонны, но только к Ольгиному ребенку он стал чувствовать непонятную тягу, но не мог он переносить его крика. Тогда он и выдумал давать ему снотворное. Все просто оказалось, ребенок спит, мать спокойна и бесконечно благодарна. Олег Борисович гордился собой. Но и подпускать совсем близко мать с ребенком не позволял себе – помнил кто он, а кто они. Умер в начале весны ребенок. Не обращал бы Олег Борисович на притихшую мать внимания, да что-то не приходили в голову больше революционные идеи. Впервые воочию он увидел свой недочет и не знал, где больше просчитался в том, что втянул в дело матерей, или то, что подпустил одну из них слишком близко. Привязался. «Форс-мажор», успокаивал он себя и продолжал работать. Только каждую ночь он видел перед собой Сашеньку, как называла его мать.

Олег Борисович, рассматривал старика.

- Не гоните Володьку, молодой он еще. Пропадет. И сын у меня такой же. Помните, я рассказывал, посадили его. Надолго посадили, – сбивчиво объяснялся старик, - не доживу я. Можно, он потом будет тут вместо меня? Он убийца. Но он нечаянно, не со зла это сделал, я знаю. Олег Борисович, дорогой, ведь только на вас одна надежда. Старик протянул деньги, потом еще помялся и хотел было встать на колени. – Я буду у вас делать все, все, что скажете. Я справлюсь, только примите его. Ведь, я дурак, ничего же для него сделать не смог, ни от чего не уберег, да вот и без дома оставил.

- Убери, - посуровел впервые хозяин, - убери, - подошел к нему вплотную. – Что ты мне даешь? Я же тебя позвал, я ничего не просил, ничего у тебя не просил. Как ты посмел? Я, я дарю вам все это. Как можно быть таким недалекими? Живите. Приводите сыновей, дочерей. Мне ничего не жалко, я все, все вам отдаю. Чего вам не хватает? Почему вы как ничтожества, почему нельзя просто наслаждаться жизнью? Чего этому калеке не хватает, или этой уличной девке? Ведь я дал им шанс на новую жизнь, а они ходят как на каторге, мне противно смотреть на их лица. Ты, старик, тоже ведь ненавидишь меня, ведь так? Ты же все знаешь. Я знаю, что ты все знаешь, только ты хитрей их. Ты молчишь. Ведь ты знаешь выгоду. Правильно, так и надо.

- Я не хочу никакой выгоды, я только хочу, чтоб у моего сына могла быть жизнь, вот чего я хочу, только этого.

- Выпей со мной, – говорят, спиртное объединяет. У меня, старик, никого нет. Я один. Пускай, твой сын приезжает. Хочешь, - он подошел к секретеру, достал бумаги на наследство дома, подержал их дрожащими руками и снова убрал в папку и щелкнул замком. – Скажи мне, - можно человеку все простить? Можно на старости лет ему простить все? Ведь должен быть шанс, ведь так? Ведь у тебя, у Володи появился шанс изменить жизнь. Ты бы смог меня простить, зная, что я… Да, собственно, какая разница…я делал это, чтобы выжить, каждый как мог крутился. Ведь я старик только жить пытался, брать все от жизни, что по силам. Ты простишь меня, простишь за то, что я пытался выжить?

Он снова налил себе вина.

- Вот и хорошо, мне же больше ничего не надо. Главное, чтоб вы... Это я перед вами на колени должен становиться, - он упал перед стариком и обнял его колени. – Только твое, дед, прощение.

Старик пытался вырваться, но тот крепко держал его.

- Ну ладно, хватит, - неожиданно изменился Олег Борисович. Он поднялся с пола, отряхнулся. Лицо его выпрямилось, потупело. Глаза смотрели, словно сквозь старика.

- У меня рак, Ильич, запустил я себя. Ну да ладно, иди уж к себе, не до утра нам с тобой сидеть и обниматься.

Старик увидел, как потух свет на втором этаже хозяйского дома. Он стоял посреди поляны и смотрел вверх, а из окна на него смотрел темный силуэт или это только казалось старику.

Он вошел в свой домик. И пусто ему показалось в нем.

- Володька, - подошел он к его топчану, - ты спишь?

Ему никто не ответил. Он пошаркал до угла. Старой коляски тоже не было.

Старик выбежал за ворота. Эхом забился его окрик в деревьях и затух. Старик посмотрел в сторону дороги, прислушался. Потом обернулся к дому, там, в темном окне ему снова померещился силуэт. Старик подумал, что его все равно не видно, зашел в дом, собрал кое-какое тряпье, да снеди, и поковылял в сторону трассы мелькавшей огнями проносящихся машин. Вышел он из леса и стоит, словно тень. Присматривается, не знает, куда молодые подались. Потом решил, словно мошка ночная, на свет идти, в сторону придорожного кафе, куда же еще.

Под мерцающей тусклой лампой сидел Владимир в своей старой коляске и Ольга рядом с ним на лавочке, прижимаясь как можно теснее худенькими ножками к металлическим спицам колес, словно к живому телу Владимирову.

Ильич никак не решался выйти из темноты. Он стоял и смотрел на них, притихших и задавленных. Они показались ему словно щенки слепые, которые жались друг к другу, не зная, что делать дальше. Еще несколько минут назад у Сергея Ильича заходилось дыхание, он хотел кричать на беглецов, устыдить их в том, что они бросили его, а теперь он их просто жалел, жалел до боли в грудине. Он набрался сил и пошагал к ним, заскрипев придорожной щебенкой.

Ольга вздрогнула, ее маленькое личико побледнело больше обычного. Она сильнее прижалась к Владимиру и опустила глаза.

- Детушки, - не зная, чего и сказать, стал застегивать верхнюю пуговицу рубахи старик, - а как же …куда..?

- Ильич, - уставился Владимир в переносицу старика, - мы дальше пойдем. Вперед. Мы теперь точно не пропадем, у Ольги есть кое-какие сбережения. Да чего тут говорить… Справимся. Я на руках ходить научусь Ильич, клянусь, но жить мы будем. Давай с нами. Там впереди, там куча деревень, куча домов брошенных, а может, и в Питере потом счастья поищем?

Ильич посмотрел вдаль – ничего не видно в этой дали было, кроме маленьких огоньков. Он торопливо достал из-за пазухи сверток и положил Владимиру на колени. - Здесь много…- и поцеловал его в голову, волосы его пахли сеном. Потом подошел к Ольге прижал ее к себе и, не говоря ни слова, поплелся обратно в лес, в сторону высокого кирпичного забора. Несколько раз ему показалось, что его кто-то окрикивал. Он останавливался, всматривался в темноту и снова шел. Он практически ничего не видел, кроме слабых очертаний тропы и движущегося на встречу темного пятна.

Олег Борисович увидев Ильича остановился, в руках у него были какие-то бумаги. Всю дорогу до дома, он крутил их в руках, несколько раз пытался отдать Ильичу, но все никак не решался, а потом и вовсе убрал за пазуху.

Владимир и Ольга не стали ждать до утра, они пошли вперед сразу же после прощания с Ильичом и ушли уже далеко. Они торопились, убегали дальше и дальше. Куда они шли, они еще не знали. Только бойче крутил колеса Владимир и не давал Ольге помогать, а та семенила за ним, боясь отстать от своего заступника.