Топчусь! (Большой круг)

Мария Гавриловна, а попросту баба Маша, выглянула в окно: сырость, туман, темень – ноябрь… Такое вот утро. Она уже привыкла, что в свои восемьдесят четыре года, не только «поизносилась», но и «заржавела», закостенела, что ли. И каждое утро начиналось с пробуждения, раскачки каждой клеточки постаревшего организма. Где то время, когда, проснувшись, она вскакивала, перебирая в уме предстоявшие дела, одновременно ставя чайник, умываясь, убирая постель?

А сейчас, слава Богу, ночь переночевала, встала. Руки-ноги действуют. Голова соображает. Пусть в ней шумит и кружится, но и к этому можно привыкнуть. И слышит она плохо, звуки сливаются и громко бьют «по мозгам». Не смертельно. Ходит она дома от стенки до стенки, кидает, как в шторм, но дома и стены помогают. На улице – с палочкой, с «бадиком», это слово ей нравится больше. «Топчусь!», - отвечает на все вопросы о самочувствии.

Сегодня она задумала вылазку. Как говорится, пришла мысль – никуда от нее не деться, нужно воплощать! Гавриловна жила не одна, со взрослым внуком. Да и другие родственники за ней «приглядывали» и помогали. Но, не будучи капризным пожилым человеком, она часто про себя сетовала, что все у молодежи не так: то что-то нужно срочно, а все заняты, не допросишься. Напишешь список в магазин – принесут не то, не ее привычно-любимые продукты, а то, что по дороге попалось. Конечно, говорить об это никак нельзя, ни в коем случае, но в голове-то сидит! Да еще слышит по телевизору и чувствует по кошельку, что дорожает все не по дням, а по часам.

Есть еще соцработник. Как то совсем всем было некогда близким уборкой заняться. Наша бабушка, как раньше, своим примером (говорить-то нельзя!), первый день пылесосила – потаскает за собой пылесос – полежит. Второй – полы притирала. Третий – пыль. Устала, расстроилась, да и оформила себе соцработника. Долго переживала, что скажут «казенные» люди: вокруг куча родственников, а ей соцработник нужен! Но ничего, оказалось, не она одна такая. Услуги платные, но не дорогие и доступные. Соцработник попалась душевная и работящая. Гавриловна уверилась, что на такую работу абы кто не пойдет. Тут особый характер нужен и душевная склонность. И огромное терпение. Так что вопрос с уборкой решился.

Так вот, задумала сегодня Гавриловна «пойти большим кругом». Не спеша оделась, чтобы сразу не устать, и отправилась на улицу, разузнать, что в мире происходит. Лифт работает, хорошо! А вот лавочки все сырые и в измороси, это плохо, отдыхать негде.

Потихоньку, с палочкой, по лужам, по своим любимым магазинам и другим заветным местам – побрела наша бабушка! И, конечно, была просто шокирована, как все дорого, как отстала она от жизни, а жизнь, в ответ так быстро рванула вперед. Расстроилась. Любимые продукты втридорога. Любимые ларечки с вкусностями закрылись. Так и обошла окрестности с бадиком в одной руке, с покупками в другой. И ни разу не присела, лавочки-то мокрые! Пришла домой и рухнула на диван, переваривать впечатления. Близкие жюрили: «Мама-бабушка, что же ты творишь!». Ничего, успокоились. А Мария Гавриловна сказала, что мясо ей больше не покупать. Ее еда суп да каша. И без возражений.

***

Жизнь – большой круг. С чего началась, тем и окончится.

Машенька родилась в деревне. Отучилась в местной школе. Поступила в строительный техникум. По распределению попала в Пермскую область, есть такой город Березняки.

Там мастерила на стройке, познакомилась с будущим мужем, тоже строителем. Поженились, родили дочь. До сих пор хранит свадебный подарок: фарфоровую статуэтку лебедя и набор серебряных чайных ложек. Думаю, во многих семьях есть такие реликвии, не модные нынче вещи.

Жили в крохотной комнатке (зато отдельной!) в общаге. Ночи напролет общались с друзьями за скромным столом, накрывая покрывалом детскую кроватку со спящей дочкой. Также ночами следили за зеленым огоньком радиоприемника, вслушиваясь в шуршание запрещенных волн. Завели друга-медведя, гремевшего цепью и рычащего из намордника.

Потом были другие города, другие стройки. Первая квартира. Первая мебель, стильная, обтекаемая, ведь за окном одной большой стройкой шумели шестидесятые! И книжный шкаф с собранием сочинений почему-то Тургенева.

Тогда ее родной город был сплошной стройкой. Росли микрорайоны хрущевских пятиэтажек, в пустых просторных дворах прутики юных саженцев. В новенькую школу в 1967 в первый класс пошла дочка. Строились заводы. На возведении одного из них работала Мария Гавриловна. Уже не мастером, а инженером по технике безопасности, но все равно ни в кабинете, а на стройплощадке, меся грязь в резиновых сапогах. Отдыхая в прокуренных, пропахших потом рабочих вагончиках, заваленных спецодеждой, инструментами, чертежами и сметами. И как в том старом фильме, где половина города работала на «родном» заводе, половина населения их нового, растущего района, была здесь: на лесах, в поднимающихся цехах, в окошках кранов и бульдозеров. Родственники, друзья, знакомые. На перекурах обсуждали: «А вы знаете, что на этом комбинате будут выпускать такие биодобавки, которые превратят простые продукты в деликатесы! Искусственная икра будет, как натуральная, не отличишь! А обыкновенные продукты будут со вкусом всего, чего душа пожелает! Дела…»

А потом их с мужем направили на строительство газового комплекса, что под Астраханью, в Аксарайске. Жили в строительном городке, работали в климате полупустыни. А потом была командировка в московский проектный институт, в помощь проектировщикам этого комбината.

Да и вообще, наша Гавриловна иногда начинала вспоминать, что строилось при ее участии в городе и оказывалось, что не все, конечно, но очень многое. И тут и там «руку приложила». Звание «ветеран труда» просто так не давали. А она заслужила.

Повторила судьбу своей страны и своего поколения. Когда нужно было обязательно работать, а стаж должен был быть непременно непрерывный. Когда месить грязь в резиновых сапогах на стройке было нормой. Когда общечеловеческие ценности были не только пропагандой, но и убеждениями. Когда, как бы пафосно это не звучало, человек ощущал себя нужным стране и близким.

***

Баба Маша сидела вплотную у телевизора, чтобы хоть что-то слышать. Шло ее любимое ток-шоу с Андреем Малаховым про очередную брошенную и обманутую всеми в старости то ли актрису, то ли певицу. И одна мысль крутилась в голове: «У всех пожилых людей одни и те же проблемы. И это не зависит ни от богатства, ни от положения». Старость – грустная штука, как ни крути!

Инночка (Вокруг меня не говорят по английски!)

Каково дожить до девяностолетия?

Инночка это знала. Она стояла у окна своего необыкновенного сталинского дома с колоннами, да, да! таковой был в единственном экземпляре в ее родном городе! И смотрела на парадную набережную, помпезную арку шлюза судоходного канала. Окно было тоже замечательное: большое, как витрина, обрамленное строгой фигурной решеткой – сын разработал эскиз.

Итак, сегодня, Инна Кузьминична принимала поздравления со своим девяностолетием. А так как она была бывшим учителем, эти поздравления шли непрерывным потоком.

В последние несколько лет она практически не выходила из дома, болело и то, и это, но она никогда не жаловалась и часто забегавшим проведать гостям – бывшим ученикам, гордо говорила: «Посмотрите на меня! Мне восемьдесят семь-восемь… лет!» Это констатировала аккуратная, миниатюрная старушка с прямой спиной, горящими глазами, ироничным взглядом и звонким голосом.

Инночка очень боялась старческой деменции. Разговаривала по-английски, думала по-английски, собиралась начать учить еще один язык. «Вокруг меня не говорят по-английски! А я – говорю!».

Свое восьмидесятилетие она отмечала на широкую руку – слишком много людей хотели ее поздравить. Сейчас, спустя десять лет, новая реальность в виде короновируса, нарушила традицию. Инна Кузьминична попросила всех желавших ей здоровья и долгих лет, делать это на расстоянии и весь день принимала звонки, сообщения и прочие поздравления. А под окном толпа пенсионеров-бывших пионеров скандировала «Ура-ура-урааааа!».

***

Инночка родилась в бедной многодетной семье в 1931г. В родном городе на Волге был голод. Семья выживала. Согласно семейному приданию, дочка была отцовской любимицей. Она единственная получила образование, выучилась на учителя английского языка. Притом отец платил за обучение. В рассказах фигурирует стажировка в Англии, но не будем утверждать, что она состоялась в реальности, а не в мечтах.

В войну, школьницей, Инночка помогала раненым в госпитале, чем могла, и еще пела. Пела она всегда, со школы до хора ветеранов. Потом инъяз, работа в школе. Замужество. Дети. Ученики.

Рано ушел из жизни муж. Осталась вдовой. Росли два сына.

Так сложилось, что жили они вдвоем со старшим сыном, определяя жизнь и семью друг друга. Так бывает. Сын Виктор, одаренный художник, был «женат на живописи». А мама составляла центр его существования, основу жизни. Они замечательно ладили. Рождались удивительные картины. Дом стал похож на музей.

Мудрая Инночка, желая сыну обычного человеческого счастья, а себе внуков на старости лет, периодически предпринимала какие-то усилия по устройству личной жизни Виктора, но судьбу не обманешь. Она очень боялась оставить его одного в этой жизни, пыталась дать советы на все возможные жизненные ситуации, вплоть до соблюдения формальностей в случае ее смерти. Она заботилась о нем, как могла. До своего девяностолетия.

***

Виктор работал художником-оформителем на заводе. Там привился от короновируса. Как все. И заболел, спустя месяц после маминого юбилея. Переболел легко, дома.

А потом заразилась Инночка. Она не хотела верить в очевидное, повторяла, что сидит одна дома. А Виктор, так он с прививкой! Когда ее увезли в ковидный госпиталь, все повторяла: «Ну что за глупость, я не могла заболеть!».

Ей стало лучше. Ей стало хорошо. Она написала отказ от лечения («Я не могу бросить сына одного!») и вернулась домой. На один день. В том и коварство короновируса, что он играет людьми, как кот мышами. Ее увезли снова, сразу в реанимацию.

Она ушла по-английски, не прощаясь. А Виктор разослал друзьям сообщение: «Самое страшное в жизни свершилось».

Анна. Ретро москвич-408

Накинуть пальто. Открыть дверь. Выйти на лестничную клетку. Ступеньки вниз. Двенадцать ступенек. Ежедневный моцион: двенадцать ступенек вниз, до лестничной площадки с почтовыми ящиками и столько же вверх. Каждый день. При любом самочувствии. Официальная версия – проверить почту. Какая нынче почта? Кроме рекламы и счетов ничего нет. Никто не пишет.

Анне восемьдесят пять. Вдова. Бабушка – прабабушка. Живет одна. Сама себя обслуживает. Помощь родных принимает неоднозначно.

Квартира у Анны большая, еще со времен, когда жили с мужем и дочкой. И странное ощущение, что все здесь замерло то ли в шестидесятых, то ли в семидесятых. Ремонт тех времен, кое-где подновленный в ретро стиле. В зале пианино, дочка занималась. Софа. Секретер, помните школьники делали уроки на откидных крышках? Посредине комнаты полированный прямоугольный стол. Хоть кино снимай с Дорониной в реальных декорациях.

Спальню опускаю, единственное, что указывает, какой год за окном – это сплит система.

Но кухня! Никакого намека на кухонный гарнитур. Тут есть старый буфет, наверное, из пятилесятых. Какие-то полки и столики. И, о чудо! Выварка, оцинкованная выворка для кипячения белья! Никаких фильтров, электроприборов и других достижений цивилизации. Стиральной машины тоже нет.

Дома Анна ходит в кримпленовом платье семидесятых. Хранит каракулевые шапки, пересыпанные нафталином. И фарфоровые статуэтки слоников и балерин.

Анна Александровна застряла где-то на границе шестидесятых и пятидесятых. Там, где была счастлива.

***

Она всегда была Анной, так называли ее с детства. Не Тосей, как младшую родную сестру, ни Алюсей, как двоюродную, ни тем более Нюсей, как принято было сокращать в уменьшительно-ласкательные женские имена их семьей.

Мама умерла рано, отец воспитывал их с сестрой один. Еле сводил концы с концами. Поэтому, когда Анне исполнилось шестнадцать, принял решение, что достаточно сделал для дочери и отпустил ее в свободное плавание. Анна вмиг лишилась дома, материального содержания, заботы. Ее просто выставили. А четырнадцатилетняя школьница Тося осталась. И неспроста в наше время, когда у пожилой Тоси случилось несчастье – сгорел дом, единственное жилье и все, что было нажито за жизнь, она попросилась пожить к родной сестре Анне. А та отказала. Ничего из одежды не дала. Люди чужие приютили, помогли, одели-обули.

Анна в молодости была очень красивой: жгучая брюнетка с толстой косой, из которой вырывались завитки волос, карими, роскосыми глазами. Освоила гитару, хорошо пела, была душа компаний. Прямо девушка с гитарой с афиши фильма.

Конечно, она не пропала: поступила в техникум, получила общежитие, жила на стипендию.

Жизнь наладилась. После техникума работала и дослужилась до престижной должности – работник отдела кадров, уважаемо и почетно.

А потом встретила Его. Анатолий – молодой красавец-балагур, уважаемый сварщик на нефтезаводе, сразу заметил молодую кадровичку. Создалась семья. Родилась дочь. Получили квартиру.

В то время все вокруг строилось, вертелось, крутилось, и Анатолий был в цене и почете, прилично зарабатывал, баловал семью.

Вот тут Анна растаяла, это было ее особенное, звездное время: молодой красавец муж, души не чаявший в жене и дочери. Материальный достаток. Появились те самые предметы, с которых она сейчас, борясь с немощью, аккуратно стирает пыль: софа, секретер, пианино. А главное… Главное было необыкновенным! Это был новенький Москвич-408, возможность купить который был наградой Анатолию за доблестный труд. Это была сказка всей их жизни. Награда за прошлые невзгоды.

С приобретение автомобиля жизнь стала еще разнообразней: купили дачу. Ездили туда всей семьей, выращивали овощи. Каждую свободную минутку путешествовали: на море, к родственникам и друзьям. Большими веселыми компаниями выезжали «на природу» для активного отдыха, общения, рыбалки. Их четыреста восьмой стал центром, фундаментом, символом счастливой семейной жизни. Он прослужил долго. Много лет спустя, когда другие, более современные машины, были доступны для наших людей, этот старичок был на ходу, в почете и заботливом уходе. Член семьи.

Дальнейшая жизнь Анны и Анатолия сложилась «как у всех» в то время, то есть спокойно, стабильно, с уверенностью в завтрашнем дне. Заработали пенсию, которой с лихвой хватало на жизнь. Радовались семейному счастью дочери, внукам, правнукам.

Так продолжалось до наших дней. Конечно, они пережили все перепитии вместе со своей страной, как все.

Анатолий умер десять лет назад. Анна, как за ребенком, ухаживала за ним после двух инсультов.

Сейчас она живет одна в их большой старой квартире. Разговаривает с фотографией Анатолия. Уверяет, что муж здесь, наблюдает за ними.

Семья дочери, обросшая детьми и внуками, очень стеснена в жилищных условиях. На все просьбы разрешить пожить с ней кого-либо из молодежи отвечает отказом: «Дайте дожить спокойно. Умру – все вам достанется!». Дочь обижается. Про себя. Молча. Маме перечить нельзя.

Недавно у дочери Татьяны был юбилей, шестьдесят лет. Многие приятельницы отмечают широко, в кафе, или даже в ресторане. Таня тоже загорелась, давно мечтала о таком празднике. Но на этом мечты закончились: мама сказал «Нет, нет и еще раз нет! Никогда в этой семье такого не будет. Если ослушаешься, не приду на твой юбилей, будем врагами!». Пришлось всем миром строгать салаты, печь торты. Потом ютиться за праздничным столов в десятиметровой комнате. Мама была довольна. «Наша семья всегда славилась хлебосольством!». Подарила золотое украшение.

Вернусь к знаменитой выварке для белья. За всю свою жизнь Анна не имела стиральной машины. Всегда она замачивает белье, вываривает его. Крахмалит. Правда, сейчас этот процесс занимает несколько дней.

Каждую весну Анна сажает рассаду для огорода на той самой дачи, купленной еще Анатолием. Потом настает момент, когда она требует общего сбора семьи для копки и посадки. И далее все по плану полевых работ, включая домашнюю консервацию. Близкие пытались отказаться от этого неактуального в наше время занятия, но получали в ответ такой отпор и обвинения в лени, что решили, что спорить себе дороже. Когда мужская половина семейства взбунтовалась и отказалась в этом участвовать, Анна стала ездить на дачу одна на общественном транспорте. После этого внучка получила права и каждый летний выходной возила женскую половину семьи на трудовую повинность.

Недавно Анна серьезно переболела, скорее всего, короновирусом. Близким поставила условия: врачей не приглашать, скорую не вызывать, никаких тестов не делать. Болела тяжело и долго. Практически ничего не ела. Похудела до сорока килограммов. Таня с дочкой выходили. Судьба!

Татьяна до сих пор молча, ухаживает за мамой, которой перечить нельзя. Иногда, чтобы выговориться, жалуется на нее подругам по телефону. И благодарит Бога, что мама есть.

А Анна, нет, она не терроризурует свою семью. Просто она живет в той жизни, где была счастлива и хочет того же своим близким. Так бывает!